Открываю глаза и вижу мурашки, которые выступили у него на коже. Тихий голос в голове подсказывает, что пора отцепиться от парня, потому что все это зашло слишком далеко и выглядит не совсем прилично для несвободной девушки.

Судорогой у меня сводит живот, и я неохотно размыкаю руки. Медленно сползаю по его груди вниз, чувствуя, как предательски задирается, скатываясь трубочкой, край моей футболки.

Нет. Только не это.

Я влюбилась в Джастина. Как последняя дурочка. Беспросветно, отчаянно, безумно! Я теперь как открытая книга, в которой он может написать что угодно. А хочет, зачеркнет или даже вырвет страницы. Вся власть надо мной теперь в его руках. Я… – как открытая дверь для него. Может войти, если хочет. Или захлопнуть с размаху.

Осторожно поднимаю глаза и понимаю: Он это знает. Знает! И ключи от моего сердца уже у него. В его сильных мужских руках, вгрубых ладонях. В пальцах, стиснутых сейчас до боли.

Отпускаю ее, и все моментально возвращается на свои места. Вот лес, вот речка, вот мои одногруппники, каждый из которых, пользуясь случаем, спешит обнять, пожать мне руку или похлопать по плечу. А Зоя – она уже скрывается в толпе. Будто не было только что ее рук на моей спине, нежных ладоней шее, будто не слышал я ее дыхания возле своего уха и не чувствовал прикосновения носа к моей коже.

Сколько бы она не бежала от меня, как бы не прятала глаза, я теперь знаю: это объятие, оно что-нибудь да значило. И от осознания этого меня накрывает новой волной оглушительного счастья, которое моими же улыбками вдруг разбрызгивается на всех вокруг.

– Ура! Да! Да! Да!

– Мы сделали это! – Поддерживают парни. – Победа!

Мы пожимаем друг другу руки и расходимся каждый в сторону своего домика. Соревнования продолжатся завтра, а пока нам дают возможность немного отдохнуть. Умываю лицо, мою руки и безуспешно пытаюсь отмыть свои кроссовки под тем же умывальником, но, в конце концов, приходится бросить эту глупую затею – все равно по поводу красоты здесь никто не заморачивается. Тем более, что и другие иностранные студенты, с которыми случайно сталкиваюсь на дорожке – французы Поль и Жером, по уши перемазаны в грязи и не собираются ничего предпринимать по этому поводу.

Приветственно машу им рукой, сворачиваю к крыльцу, вхожу в домик и сразу окунаюсь в атмосферу веселья. Девчонки уже переоделись и привели себя в порядок. Ира пританцовывает возле стола под музыку со смартфона, Маша под руководством Димы маринует мясо в большой кастрюле, а Зоя, покачивая головой в такт мелодии, режет хлеб.

– Чем помочь? – Спрашиваю.

Зоя бросает на меня короткий взгляд и хихикает:

– Переоденься для начала.

– Сейчас будем разводить огонь и жарить не какие-нибудь ваши маршмеллоу, а хорошее мясо. – Калинин сбрасывает в кастрюлю нарезанный лук, туда же наливает немного уксуса и целый пакет уже знакомого мне кефира.

Морщусь от увиденного, но с удивлением отмечаю, что пахнет из кастрюли приятно.

– Стейки? – Интересуюсь.

Но, заглянув внутрь, вижу мясо, порезанное на квадратики.

– Shashlyk! – Громко говорит Маша.

И все они по очереди начинают повторять это странное слово по несколько раз, делая акцент на букве «Ы» – знают ведь, что я ее ненавижу. Она дается мне труднее всего.

– Shashly-yk, – пытаюсь произнести, наблюдая, как Машины руки тонут в кастрюле с сырым мясом.

Она перемешивает его вручную, не боясь того, что отмываться потом придется в холодной воде и из подвесного умывальника.

– Будет очень вкусно, – обещает Дима и высыпает с размаху в кастрюлю целый пакет специй.

Маша морщится и несколько раз чихает, едва успев подставить к лицу локоть.

– Bo-o-od’ zda-ro-va! – Дружно говорят ей ребята.

– Спасибо! Все-таки надо было утром мариновать, – шмыгнув носом, отзывается она.

– Все нормально, прожарим. – Дима берет со стола бутерброд, шлепает подругу по заднице и, довольный, разворачивается. – Тем более горячее сырым не бывает. И посоли побольше, Маш!

– Пересолим ведь, – отказывается она.

– Соли, говорю. – Подталкивает к ней солонку.

– Закон кухни: кто может, готовит обед. Кто не может, раздает советы. – Смеется Зоя.

Я все еще прокручиваю в голове «Bo-o-od’ zda-ro-va!», чтобы запомнить и суметь потом повторить при случае, когда Дима кладет руку мне на плечо и произносит:

– Давай, меняй колготки, и пойдем за дровами.

Девчонки хохочут, а я качаю головой. Шутник, блин.

Через десять минут мы уже мотаемся по лесу в поисках сухих веток. Дима находит в овраге здоровенное бревно. Если быть точнее, оно выглядит, как тоненькое, засохшее, сломанное ветром, дерево, но когда мы его приподнимаем, становится ясно – унести и надорваться будет непросто.

– Сколько всего у тебя татуировок, Дима? – Спрашиваю, согнувшись под тяжестью ствола, взваленного на мое плечо.

– A hren znaet! – Отвечает он. – В смысле, много. Не знаю точно сколько.

– Сбился со счета?

Кажется, свежей футболке тоже хана, потому что слышно, как от бревна с противным шуршанием отслаивается сухая кора.

– Я больше переживаю, что места для новых тату остается все меньше. Вот это беда.

– А… Набьешь мне что-нибудь?

– Легко. – Он поправляет бревно, и меня поводит в сторону. – Только напишем по-русски, идет?

– Хорошо. Тогда я пока придумаю, что именно хочу там видеть.

– Договорились.

Мы подходим к домику и видим, что Никита уже подтащил железный ящик на ножках – «мангал» поближе к столику под окном и наполнил его небольшим количеством сухих веточек.

– Ого! – Радостно восклицает он, оглядывая бревно, которое мы бросаем к ногам.

– Есть топор? – Интересуется Дима.

– Да. На кухне.

Через минуту мы уже все втроем стоим вокруг невысокого пня и решаем, как лучше разрубить дерево.

– Закон дров. – Вещает Калинин. – Умение рубить дрова растет прямо пропорционально количеству ударов топором по колену.

– Не хотелось бы, – вздыхаю.

– Я пошел разводить огонь, – бормочет Никита, быстро разворачивается и уходит к мангалу.

Я беру топор одной рукой возле лезвия, другой за конечную часть рукояти и поднимаю вверх чуть в сторону от головы. Наношу размашистый удар, и топор входит в дерево даже без отдачи в ладони.

– Вот. Самое главное – сила размаха, – усмехается Дима, закуривая.

Сначала обрубаю ветки от корней к вершине, потом работаю над тем, чтобы сделать несколько поленьев.

– Теперь ставь их вот так, – помогает мне «напарник», устанавливая полено на пень, – и коли. – Показывает он.

Мое тело разогревается в процессе работы, уставшие мышцы снова приходят в тонус. Расколов несколько поленьев, втыкаю топор в пень и вытираю пот со лба. Вижу, как смотрят на меня девчонки в окно. Ира с Машей, заметив мой взгляд, быстро отворачиваются. Зоя делает это с опозданием: сначала слегка вздрагивает, потом смущенно опускает глаза и нервно трет висок.

Через несколько минут, когда дрова нарублены, а огонь в мангале уже разгорелся, мы собираемся за столом. Девочки выносят бутерброды и очередной замысловатый русский салат. Дима разливает пиво по стаканчикам и передает каждому сидящему.

С моей стороны, а я сижу спиной к домику на деревянной скамье, хорошо видно, как возле каждого из домиков в густых вечерних сумерках веселятся люди. В их мангалах тоже горит огонь, и со всех сторон до нас доносятся музыка и смех.

Мы поднимаем стаканы, говорим какие-то тосты, пьем, затем просто болтаем, время от времени громко смеясь. Все наше общение – это смесь английского, русского и пошлой нецензурщины, но самое интересное – все всё понимают. И даже я.

Когда становится прохладнее, надеваем куртки и возвращаемся за стол. Пока Никита занимается мясом, насаживая его на тонкие, витые железные прутья, Дима с сигаретой в зубах травит байки и жарит нам сосиски, нанизанные на простые веточки. Я, не спеша, маленькими глотками пью пиво, а свободной рукой отгоняю комаров, которые кружат вокруг стола как шустрые бомбардировщики. Украдкой смотрю на Зою.