С Ревеккой не получилось. Глупо. Гипноз и химия. Куда меня везут? Почему на самолете? В Мексике мы еще или уже в Соединенных Штатах?

— Почему он проснулся? — спросил чей-то голос, я не видел этого человека, мне показалось, что слова рождались в воздухе и вламывались мне в барабанные перепонки, давили на них, стало больно, я замотал головой и раскрыл пошире рот, чтобы уравнять давление.

Что-то укололо меня в левое предплечье, чуть повыше локтя, наверно, это был комар — если бы меня укололи шприцем, я, по идее, должен был увидеть руку, а я не видел ничего, кроме стенки, покрытой серым пластиком.

Укус произвел именно такое действие, на какое, видимо, рассчитывали те, кто впустил комара в салон самолета. В голове у меня поплыли серые облачка, гул моторов оказался тиной, которая быстро меня засосала и сомкнулась надо мной, и я поплыл в глубине куда-то, будто самолет стал подводной лодкой, и мы утонули вместе — я внутри, а он снаружи, и оба в придуманном мире, из которого невозможно выбраться…

Я очень боялся последствий. Конечно, мне вкололи наркотик и получили результат, на который рассчитывали, но это никогда не проходит бесследно для жертвы, уж мне ли не знать, минимум четыре раза я вел в суде (и трижды выигрывал) дела о насильственных действиях с применением наркотических препаратов. Мне было очень жаль жертв — все для них вроде бы закончилось благополучно, но только по видимости, внутренне это были уже навсегда покалеченные люди с измененной психикой, и больше всего я не хотел стать одним из таких. А то, что предала меня именно Ревекка, казалось верхом человеческого — точнее, женского — вероломства.

В себя я пришел достаточно быстро — была темнота, а потом я открыл глаза и увидел, что лежу в небольшой комнате на широком диване. Я помнил все, и именно потому сразу начал бояться, что ясность мысли это всего лишь обман сознания, а обстановка комнаты — стены, выкрашенные в светло-зеленый цвет, занавешенное синей шторой окно — мне мерещится, потому что, по идее, после случившегося я должен был прийти в себя с тяжелой головой и заторможенным мышлением.

Где-то за моей головой хлопнула дверь, и знакомый голос произнес:

— О, вы проснулись, Дин? Хотите, я принесу кофе?

Я сел и увидел стоявшую в дверях Ревекку. На ней было легкое открытое платье до колен, а волосы она стянула резинкой и выглядела так соблазнительно, что я встал, подошел, обнял ее и потянулся, чтобы поцеловать в губы. Ревекка увернулась от поцелуя, но не сделала попытки вырваться из моих объятий. Так мы и стояли некоторое время — я вдыхал наркотический аромат ее волос, а она медленно водила ладонями по моей спине.

— Очень хочу кофе, — сказал я, наконец. — Если в нем не будет отравы.

— Не будет, — улыбнулась Ревекка. — Уверяю тебя, Дин, с тобой не могло случиться ничего дурного. И не случится.

— Да? — сказал я, вложив в это короткое слово все свои сомнения.

— Да, — твердо произнесла Ревекка. — Оденься, а я пока займусь едой.

Только тогда я обратил внимание на то, что стоял посреди комнаты в одних трусах. Одежда была аккуратно сложена на стуле, а туфли стояли рядом с диваном. Ревекка вышла, я оделся, и несколько минут спустя мы сидели за столом, пили кофе, и Ревекка говорила быстро, не позволяя мне вставить ни слова.

— Они бы тебя убили, это точно. А что мне оставалось делать? Я не могла этого допустить. Пожалуйста, не спрашивай — почему. Я все время об этом думаю и не могу сама себе объяснить, почему поступила так, а не иначе… Нам важно было знать, что произойдет, если не удастся спасти Бойзена от казни. Кто предполагал, что у него есть жена? Бертон ее нашел, и у нас возникло подозрение… А когда Бертон погиб, подозрение превратилось в уверенность. Я не могла не поехать с тобой — это был шанс узнать… Понимаешь? Против нас действует сильная организация. Нас могли убить — тебя и меня, — и нужно было…

Я допил кофе, поставил чашку на стол и сказал, повысив голос, чтобы быть услышанным:

— Стоп. Давай сначала. Где мы находимся? Могу я уйти? Просто встать и уйти — или за дверью стоит охранник с пистолетом?

— Да, — сказала Ревекка. — Именно охранник. Находимся мы в Финиксе. И ты, конечно, отсюда выйдешь — в тот день, когда Бойзена казнят.

— Понятно, — протянул я. — Все это время ты будешь со мной?

Ревекка кивнула.

— Значит, нам посчастливится провести вместе много месяцев. Может, год или два. Адвокат Бойзена исчезает при странных обстоятельствах. Ведется расследование. Назначается новый защитник. В течение этого времени судья оттягивает вынесение приговора. Допустим, это займет месяц. Новый адвокат подает апелляцию. Рассмотрение апелляции — месяцев пять, но, скорее, около года. Апелляцию, конечно, отклонят, но тогда будет послано прошение о помиловании на имя президента. Кстати, через год выборы, новый президент не сразу займется уголовными делами… Ты знаешь, что Мак-Кензи просидел в тюрьме восемь лет после приговора? Господи, а моя практика? От карьеры не останется даже обломков. Кто будет оплачивать мои счета и кто будет вести дела, которые я уже начал? Все к черту, вся жизнь, ты понимаешь, и только ради удовольствия провести с тобой это время? Ты что, действительно не выйдешь из этой комнаты еще десять лет?

Я и не заметил, как голос мой стал визгливым, будто вопль павлина, пальцы судорожно сжали чашку, и я почувствовал, что сейчас раздавлю ее и пораню ладонь, и кровь потечет по пальцам…

— Прекрати истерику, — спокойно сказала Ревекка. — Я думала, что ты умеешь держать себя в руках.

— Это все наркотик, — пробормотал я.

— Чепуха, — отрезала Ревекка. — Обычное снотворное.

Возможно, так и было. Во всяком случае, чувствовал я себя действительно выспавшимся — и только.

— И проводить месяцы в моем обществе тебе тоже не придется.

— Жаль, — вставил я.

— Не уверена, — усомнилась Ревекка. — Приговор уже вынесен. А апелляции не будет.

— Погоди, — забеспокоился я. — Какое сегодня число? Я проспал несколько месяцев?

— Ты сам понимаешь, что это глупости, — рассердилась Ревекка. — Сегодня понедельник. Полдень. По телевизору час назад сказали в новостях, что судья Арнольд вынес приговор по делу Бойзена. Убийства первой степени без смягчающих обстоятельств. Смертная казнь.

— Но я… Меня не ищут?

Должно быть, в моем голосе изумления оказалось даже больше, чем я вложил в эту фразу.

— Нет, — сказала Ревекка, — не ищут. И не собираются.

— Этого быть не может!

— Комиссар полиции и судья получили подписанные тобой письма, в которых ты сообщаешь, что отправляешься по делам в Южную Америку, от подачи апелляции отказываешься по желанию клиента — и это соответствует действительности, — вернешься через пару недель, не мне тебе рассказывать, что в ближайшее время нет судебных заседаний, требующих твоего присутствия.

— Я сам подписал эти письма?

— Не я же! Подпись твоя, это подтвердит любая экспертиза. Но кто ее станет проводить? Зачем?

— Я вылетел не в Южную Америку, а в Мексику!

— Верно, а из Монтеррея ты полетел в Сан-Паулу, есть билет, багаж зарегистрирован, в самолет ты вошел и в Сан-Паулу его покинул.

Я встал, подошел к окну и поднял штору. Я думал, что стекла окажутся поляризованными и непрозрачными, но ошибся в который уже раз — с высоты примерно десятого этажа улицы внизу казались фотографиями, сделанными с борта самолета. Дом стоял рядом со строительной площадкой, которую я сразу узнал — здесь второй год велось сооружение двадцатиэтажного здания Торгово-промышленного центра, и значит, комната, в которой мы с Ревеккой сейчас пили кофе, находилась в «Марк-сити», где я бывал сотни раз, но никогда не поднимался выше четвертого этажа, там находились офисы нескольких адвокатских фирм, с хозяевами которых у меня были если не дружеские, то вполне нормальные рабочие отношения. А на первых двух этажах располагались торговый центр «Респект» и рестораны — в «Респекте» я купил рубашку, которая сейчас была на мне, а в одном из ресторанов несколько раз ужинал с Элис еще в те дни, когда у нас с ней все было в порядке.