— Я все знаю, — заявил я. — Поступайте, как считаете нужным. Мы можем работать в паре, если хотите.

— Не понимаю одного, — продолжал Деббинс. — Еще вчера Бойзен наотрез отказывался от услуг защиты. Со мной он даже разговаривать не пожелал. Почему он переменил мнение?

— Не переменил. Меня нанял вовсе не Бойзен.

— А… — Деббинсу очень хотелось спросить: «Какому идиоту понадобилось нанимать защитника, который все равно завалит процесс?» Но он прекрасно понимал, что отвечать на этот вопрос я не стану, и спросил совершенно другое:

— А знаете ли вы, что один из двух свидетелей защиты — Огден Мюррей — прислал письмо с отказом выступить на процессе?

— Это его право, верно? — сказал я.

— Безусловно. Но теперь у защиты есть только один свидетель — Анна Молек. И если выставить ее против ста семнадцати свидетелей обвинения…

— Я бы вообще не стал вызывать Анну Молек в суд, — сказал я. — Эффект ее выступления может оказаться диаметрально противоположен желаемому.

— Вот и я так думаю, — с удовлетворением сказал Деббинс.

Расстались мы, пожелав друг другу крепкого здоровья, и, насколько я мог судить, коллега немедленно отправился в суд отказываться от своих обязанностей защитника. На его месте я поступил бы именно так.

Конечно, на конкурсе негодяев Стив Бойзен вряд ли занял бы первое место. В конце концов, он не был патологическим садистом. Он не измывался над своими жертвами. Семнадцатилетнюю Алису Шулик Бойзен убил единственным ударом ножа, пронзив сердце, хотя и мог, конечно, сначала совершить с девушкой сексуальный акт — никто ему не помешал бы, потому что дело происходило в квартире, которую Алиса снимала на паях с подругой. В тот вечер подруга работала, Алиса была дома одна, и по несчастливой случайности жильцы соседних по этажу квартир тоже отсутствовали. Впрочем, последнее обстоятельство случайностью, конечно, не являлось — Бойзен внимательно изучал привычки будущих жертв, места их проживания, он знал, конечно, что застанет Алису одну. Мог с ней порезвиться, но не стал этого делать.

И огнестрельное оружие он не использовал ни разу — предпочитал нож, которым умел пользоваться виртуозно: Бойзен прошел хорошую школу в армии, где служил в десантных войсках.

Казалось, его не очень-то заботила собственная безопасность: в эпизоде с убийством Алисы Шулик Бойзена видели по меньшей мере пять человек — портье, уборщик во дворе, через который проходил убийца, двое полицейских из проезжавшего мимо дома патруля и еще некая Марсия Окленд, дама пятидесяти трех лет, спускавшаяся с Бойзеном в лифте.

«Я сразу подумала, что этот человек только что кого-то убил, — было написано в ее показаниях. — От него так и разило убийством. Мне было ужасно страшно, пока мы спускались — он вошел в лифт на седьмом, а я спускалась с тринадцатого. Не представляю, как я выдержала, чуть не закричала».

Все это, конечно, была лирика — наверняка мисс Окленд боялась любого мужчины, с которым ей приходилось оставаться в лифте наедине. И не только в лифте.

Как бы то ни было, Бойзена она запомнила, и еще четыре других свидетеля его запомнили тоже. Нож, которым была убита Алиса, лежал рядом с телом. Разумеется, Бойзен позаботился о том, чтобы не оставить отпечатки пальцев, но экспертам удалось обнаружить на рукоятке следы крема для рук. Именно таким кремом пользовался Бойзен, следы именно такого крема были обнаружены на внутренней поверхности перчаток, найденных в его квартире. Разумеется, это были, скорее всего, другие перчатки, не те, в которых Бойзен убивал девушку. Наверняка те перчатки он выбросил в ближайший мусорный бак. И перчатки, и крем, и сам способ убийства, и свидетели — все указывало на Бойзена, косвенных улик было такое количество, что они, естественно, перешли в новое качество, и у защиты на процессе действительно не оставалось шансов доказать невиновность Бойзена хотя бы по одному эпизоду. Единственное, чего мог добиваться защитник — пожизненного заключения, упирая на то, что убийца не испытывал к жертвам ровно никаких чувств и убивал милосердно, не доставляя мучений.

На месте судьи Арнольда я бы не принял доводы защиты во внимание, учитывая то обстоятельство, что Бойзен не только не раскаялся, но на всех стадиях расследования продолжал утверждать, что невиновен. На предъявляемые ему улики и свидетельства он лишь пожимал плечами. «Подстроено», — говорил он. «Не имеет ко мне никакого отношения», — утверждал он. «Вы доказывайте, а я послушаю», — издевался он над следователями, и у них, я уверен в этом, чесались руки применить к обвиняемому физические методы допросов. Возможно, они так и поступали; в деле, понятно, это отражено не было.

Психиатрическая экспертиза показала, что Бойзен вменяем и не имеет патологических наклонностей. Кроме, пожалуй, одной-единственной — зачем-то он убивал же людей, с которыми никогда прежде не имел никаких дел!

Конечно, полиция расследовала возможность того, что убийства были заказными, но версия эта ни к каким результатам не привела, Бойзен постоянно менял места жительства, устраивался на работу и уходил, проработав месяц-другой, время от времени след его терялся, уехав из одного города, Бойзен полгода спустя объявлялся в другом, и на вопросы, где он обретался, лишь пожимал плечами и утверждал, что знать это полиции совершенно не обязательно, поскольку ничего предосудительного он, Бойзен, там, где находился, не совершал.

Наверно, это действительно было так — во всяком случае, доказательств противного следователи не обнаружили. Как не обнаружили и мотивов бойзеновских убийств. Почему именно Алиса Шулик, с которой Бойзен познакомился лишь тогда, когда пришел ее убивать? Почему Лео Заппари, убитый Бойзеном на автостоянке в трех милях от Сакраменто?

«Почему?» — спрашивали следователи, вопрос этот, похоже, после первого допроса набил Бойзену оскомину, он или не отвечал вовсе, или бормотал что-то вроде: «Да что вы от меня хотите? Я этого человека никогда в жизни не видел»…

Добиться чего-то определенного следствию не удалось, и Бойзен был причислен к серийным убийцам — иного заключения от полицейского расследования и ждать не приходилось.

Госпожа Браун позвонила через неделю. За это время я успел изучить если не все обстоятельства дела, то основную их часть. Ревекка Браун не говорила, казалось бы, ничего ни оригинального, ни даже сколько-нибудь заслуживавшего внимания. Но, Господи, каждое ее слово все равно звучало, будто указание Господне, переданное через самого лучшего его ангела:

— О, мэтр Рознер, я была уверена, что вам хватит недели, чтобы во всем разобраться. Вы будете готовы к процессу, я уверена в этом. Не нужно держать меня в курсе, я слежу по газетам, о деле Бойзена много пишут. Я уезжаю из Финикса по делам общества, не ищите меня, я буду связываться с вами сама. Сегодня я прочитала, что вы — безумец и рискуете своей карьерой, защищая Бойзена. Неужели это так? Я надеюсь, что ваша карьера не пострадает, ведь вы выиграете процесс!

— Вы полагаете, что процесс можно выиграть? — вставил я со всем возможным сарказмом.

— Конечно! Добиться для Бойзена пожизненного заключения — значит выиграть процесс.

— Ну, если вы так это понимаете…

— Только так! — твердо сказала госпожа Браун и положила трубку.

Я посмотрел на определитель — номер ее телефона был блокирован.

Когда на очередной нашей встрече Бойзен демонстративно повернулся ко мне спиной и принялся вслух считать голубей, усевшихся на карнизе узкого окна, я решил было отказаться от защиты, уплатить «паломникам» неустойку и забыть о своей профессиональной неудаче. Конечно, я этого не сделал — выйдя из тюрьмы, позвонил Рику и поинтересовался, как идет расследование. После нашего ужина миновало десять дней — должны были быть хоть какие-то результаты, обычно Бертон работал более оперативно.

— Я не беспокоил тебя, Дин, — сказал Ричард, — потому что хотел кое-что перепроверить. Очень уж это…