Поднимаюсь на свой этаж и открываю дверь. Квартира встречает теплом. Несмотря на то что я очень мало времени провожу дома и часто нахожусь в разъездах, всё же это частичка меня, к которой я постоянно стараюсь вернуться. Снимаю дождевик и вешаю его на крючок. Иду в ванную и открываю кран с горячей водой – колонка начинает радостно шуметь, и я закрываю пробкой слив.

В комнате стягиваю с себя чужие вещи. Достаю и складываю на диван одежду, в которой мне легко и привычно: джинсы, футболку и кофту на молнии с капюшоном. Вода в ванной должна быть обязательно с солью и пенкой – только так можно вернуть себе силы, которые высасывает ненавистный дождь. Вытираюсь полотенцем.

Захожу в комнату и включаю компьютер. Ставлю телефон на зарядку. Может быть, в нем есть какие-то признаки жизни и получится перебросить сохраненные настройки? Экран черен, но я пока не расстраиваюсь, ведь, если аппарат долго был разряжен, такое вполне может быть. Одежда приятно хрустит и пахнет. Возможно, оттого, что мне вспомнился Жора, хочется чаю. Захожу на кухню…

На столе чашка…

Чашка с чаем…

С чаем, который она не пила…

Чашка, которой она касалась…

Внутри меня поднимается черная, искажающая мысли и чувства ненависть…

Внутри меня, словно в чайнике, булькает и брызжет кипяток, но только вот у меня нет биметаллической пластины, которая от нагрева изгибается и размыкает контакты. Внутри меня только я сам могу регулировать свои эмоции. Смотрю на чашку: на чайном пакетике бархатисто-зернистый пушок пеницилла. Открываю ящик и достаю чайную ложку, аккуратно вытаскиваю пакетик и выжимаю его в стакан. Открываю дверцу под раковиной и опускаю пакетик в мусорное ведро. Затем кладу ложку на стол. Беру чашку. Ощущение боли настолько сильное, что мне хочется швырнуть эту чашку, разбить ее, и только сила воли, отточенная долгими годами самоконтроля, сдерживает меня, и вместо этого я выливаю чай в раковину, а чашку выкидываю в ведро.

Строгая и логичная последовательность, которая так характерна для всех моих умозаключений и выводов, разрушалась Ольгой с детской непосредственностью и невинностью. Для меня было совершенно неважно, сколько я ее не видел, по одной простой причине. Продолжалось это десять минут или же несколько месяцев, для меня это всегда был один и тот же промежуток времени мучительной безысходности и надежды, подкрепленной осознанием ее существования. А теперь всего этого нет, и нет никакой надежды увидеть ее, поговорить с ней. Как же я любил с ней говорить – неважно о чем, темы сами находили нас…

Смотрю на часы, которые висят на кухне. Они показывают два. Телефон оживает и даже загружается. Куча пропущенных вызовов, но мне совершенно не хочется смотреть, кто же меня искал. Звоню Паше:

– Паш, привет, это я.

– Ничего себе! Что у тебя за крестная такая? Боевая баба, всех врачей растрясла. Всколыхнула нашу заводь. Чего ты про нее никогда не рассказывал?

– Да, к слову не приходилось.

– Как она тебя подняла?

Мне почему-то стыдно рассказывать о том, как это произошло, потому что никакого логичного объяснения пока не нашел, и я импровизирую на ходу, но в рамках правдоподобного:

– Шоковая терапия. Только не в прямом значении слова, а в переносном.

– Ну, батенька, не знаю, что ты имеешь в виду под переносным, но рад, что тебе помогло.

– Паш, я вот чего хочу спросить: а из больницы-то меня выписали?

– Конечно выписали, у нас же в стране больше двух недель болеть человек не может.

– А как же я?

– И ты, дорогой мой, не исключение.

– И что мне теперь делать? Меня же с работы за прогулы уволят.

– Да не переживай ты так. Мы тебе выпишем больничный, всё нормально будет: медицина – она ж на страже здоровья стоит, а ты здоров. А как и где ты лечился – это уже вопрос другой. Я переговорю с терапевтом, карточку твою покажу, ну, он тебе все бумаги на завтра подготовит и по компьютеру проведет всё как надо. Но с тебя благодарность. Сам знаешь, врачи шоколад не пьют.

Я кладу трубку, телефон зависает и отключается. Видимо, это последний его вздох, потому что ни на какие мои манипуляции он не реагирует.

Включаю компьютер и захожу в личный кабинет банка. Проверяю баланс. Деньги у меня есть, но львиная доля их лежит на накопительном счете, который я стараюсь понапрасну не использовать. Но сегодня особый случай. Перекидываю со счета на свою дебетовую карту сумму, которой должно быть вполне достаточно, чтобы купить телефон и дотянуть до зарплаты, хотя, скорее всего, она будет раза в два меньше, чем обычно, потому что я был на больничном. Да, еще машину надо забрать с цитрогипсового огорода, если она, конечно, еще там, и отвезти в ремонт. Это тоже деньги, которые придется потратить, но другого выхода нет. Честно сказать, я откладывал заначку для того, чтобы слетать в Мексику. Но после того как начался дождь, прибавилось работы, да и вообще, какой может быть отдых, когда совершенно непонятно, что может произойти завтра? Я рассчитывал полететь туда не один, хотя, если честно, четко осознавал иллюзорность этой мечты, но всё же…

В магазине выбираю телефон, который сочетает в себе производительность с отсутствием избыточных функций. Цена немаленькая, но лучше вложиться сейчас, чем мучиться ближайшие два года. Переставляю сим-карту. Телефоны превратились в маленькие коробочки Пандоры. Наверное, нигде больше не найти столько скелетов в шкафу, сколько в маленьком и совершенно безобидном аппарате. Телефон хранит всё: переписки и фото, и если даже что-то удалить или потерять, бескорыстное облачное хранилище восстановит информацию в полном объеме. И это превосходно, но только вот вопрос: а где хранится эта информация и кто может получить к ней доступ? Не хочу даже думать об этом. Сразу же покупаю чехол-книжку и защитное стекло, которое мне тут же и наклеивают. Всё, я вооружен и готов к новым испытаниям. Вхожу в свою учетную запись и восстанавливаю большую часть данных. Теперь можно и Андрею позвонить. С одной стороны, я очень хочу его услышать и увидеть, а с другой – боюсь.

– Привет, на работе?

– Да.

– Удобно говорить?

– Да.

– Как ты?

– Нормально.

– На работе всё в порядке?

– Да.

– Ты сможешь приехать ко мне после работы?

– Нет.

И я понимаю, что нет ничего хуже того, что дождь делает с людьми. Лучше бы уж он ругался, но только не эти апатия, безразличие и потеря интереса. Я не обижаюсь на него, потому что невозможно обижаться на больного человека. Но и бездействовать не могу, ведь я же пообещал ему всё исправить или… Я не хочу думать об этом самом «или». Это крайняя мера, и мне кажется, что проще уничтожить себя, чем выполнить то, что я пообещал Андрею.

И мне почему-то очень ярко вспоминается день, когда Андрей познакомил меня со своей будущей женой Олей. Это было три года назад.

Не знаю, как так получилось, но в жизни Андрея всегда было мало женщин. Он учился на факультете, на котором девушки были редкостью, и, может быть, поэтому не умел разговаривать с ними и добиваться их внимания. С возрастом эта проблема только усугублялась, потому что он боялся, что его пошлют. Честно сказать, у меня даже была мысль заказать ему проститутку, но только вот идея эта могла привести к печальным последствиям, и в итоге я от нее отказался.

Вспоминая Ольгу Андрея, я еще раз задумываюсь над странными совпадениями, которые так часто нас окружают и которым мы не придаем никакого значения до тех пор, пока не поймем их взаимосвязи. Через два года после того, как Андрей стал встречаться с Ольгой, в моей жизни появится тоже Оля, моя Ольга Николаевна.

Андрей никогда и ничего мне не рассказывал про свою личную жизнь, но я начал замечать некие перемены в поведении друга: он стал раздражаться по мелочам и меньше шутить. У всех бывают такие периоды, думал я, невозможно всё время идти на подъем. Но расспрашивать Андрея не хотел, потому что нет ничего хуже, чем вытягивать из человека правду, когда он к этому не готов. Для того чтобы человек сам захотел что-то рассказать, нужно подождать и создать условия.