Так, лучшими воспоминаниями, он потихоньку и отогрелся.

Пашка был опрокинут, когда немедленно прочёл телеграмму следователя, которую принесла ему тётка двадцать четвёртого августа! Так и сполз спиной по стене, на которую облокотился, и сидя на корточках долго перечитывал. Ему всё казалось, что кто-то сыграл с ним злую шутку. С этим ощущением он и приехал в Спиридоновку на похороны. И смог осознать, по крайней мере, увидеть глазами горькую правду, когда прощался с Ванькою у гроба. А Милка даже проститься не могла — сбежала, эко её скрутило! Следователь, молодец, пошёл её утешать, да так и не смог привести. Что поделаешь? Девчонка! Потом она всё же пришла с отцом. Конечно, обязательно надо было проститься.

Бряцая ключами, Пашка вошёл в квартиру. Навстречу ему выбежала обрадованная мать. Они обнялись, но и потом она ещё долго крутилась вокруг него и дотрагивалась то до волос, то до плеча, то до рук.

— Павлушка! Похудел! Повзрослел! Мужчинка ты мой! — причитала она.

— Ты тоже хорошо выглядишь, мамуль. — И это была правда.

Отец вышел на шум, обменялся с сыном крепким рукопожатием и тоже на чуток обвился вокруг взрослого ребёнка.

— Ну, как ты? Жалко Ваньку. Похоронили?

— Похоронили. Я нормально. Как бабушка?

— Болеет. Капризничает. Скоро врач обещал выписать.

— Жаль, не успеваю навестить…

— Ничего. На побывку приедешь — навестишь.

— Обнимите её за меня. И про Ваньку, наверное, ей лучше ничего не говорите пока. Она его любила.

— Да. Скажем, когда поправится, — согласилась мать. — Пойдём ужинать. Баранина с картошкой и салатом. Небось, устал с дороги?

Пашка устал, но не подал вида. Он нахваливал еду, а ел очень мало и плохо. Отец достал бутылку водки и разлил по стопкам.

— Давайте выпьем! Пусть земля Ваньке будет пухом.

— Царствие Небесное тебе, Ванечка! — добавила мать, и стопки опрокинулись в рты. — До чего хороший был мальчик!

— Бать, налей ещё, — попросил Пашка и выпил, ничего не говоря и ни на кого не глядя. Сразу после захрустел огурчиком.

Пашка ещё с часик посидел с родителями, скупо рассказывая о себе, о жизни в общежитии, о трёхмесячном рейсе в составе команды парусника «Мир» и чувствуя, что даже водка не развязала ему язык, а потом вдруг поднялся.

— Я пойду, пройдусь по столице. Если долго меня не будет, значит, завяз у кореша, не ждите и не волнуйтесь, а ложитесь спать.

Родители не очень обрадовались такому повороту, но постарались сына понять.

Он вышел в вечернюю Москву, с наслажденьем узнавая район, вспоминая, как когда-то свалился с этой корявой ветлы, как бегал в этом дворе, и здесь гонял с одноклассниками мяч, а здесь живёт Марта Егоровна (вон у неё свет в окошке!).

Тут мимо проехал голубой троллейбус. Проехал не просто по асфальту, но по сознанию пацана, по его чувствам. И вдруг Пашка сорвался с места и кинулся бежать очертя голову. Бежал он до тех пор, пока не оказался перед дверью квартиры, где жила Лиза Чайка. Он запыхался и вспотел, голова слегка ещё кружилась от выпитого горючего. В нём боролись смущение и всепоглощающее желание увидеть её. Он по-родственному уткнулся лбом в дверь, стараясь обрести нормальное дыхание. Наконец рука потянулась к звонку и выжала из него знакомый звук — желание победило.

Повезло: дверь открыла Лиза, значит, она всё ещё жила здесь. Но он опешил — Лиза исхудала, довольно коротко подстриглась, и на руках у неё сидел полугодовалый малыш. Это была какая-то другая женщина, очень сильно напоминавшая прежнюю Лизу.

— Привет! — Казалось, Лиза сейчас потрёт глаза, не веря им. — Павел?

Она проверяла: не чудится ли он ей?

— Лиза! — он снова пробовал на вкус её имя, так надолго и глубоко застрявшее внутри него. — Привет!

Карапуз улыбнулся, взвизгнул, понимая, что и с ним поздоровались, и изрёк забавным детским голоском:

— Бу-бу.

— Не стой на пороге, входи!

Он робко вошёл, тут же разулся.

— Пойдём на кухню! Мы сейчас с Максимкой тебя чаем поить будем. Будем, Макс?

Мама вопросительно поглядела на сына, и он сказал:

— Дя. — И добавил: — Ня.

И чему-то засмеялся. Лиза старалась быть гостеприимной и непосредственной, пряча волнение. Она повернулась к Пашке спиной и пошла в кухню.

— Это Паша к нам пришёл. Па-ша.

Павел шёл за ними, мучаясь правомерным вопросом.

— Пя-па, — повторил Максимка.

— Нет. Па-ша.

Второй раз Павел был на этой просторной кухне с круглым столом посередине. Лиза повернулась к нему и протянула мальчика:

— Подержи, пожалуйста. Я чаю тебе налью.

Пашка в изумлении прижал к себе малыша, испытывая странные чувства с маленьким живым человеком в руках, а тот, не раздумывая и не теряясь, запустил ему палец в ноздрю и принялся тянуть в сторону со всех сил. Пашке от резкой боли на глаза навернулись слёзы, и он мужественно зашептал:

— Макс, отпусти, пожалуйста, очень больно.

Ребёнок послушался.

Лиза достала чашки, заварку. Она стояла спиной и не видела проделок сынульки.

— Пя-па! — радостно вскрикнул мальчик.

Не оборачиваясь, Лиза засмеялась.

— Нет, Макс. Па-ша. Кажется, Паша, ты ему понравился.

Так непривычно, так чудно́ было держать на руках карапуза, ощущать это маленькое, цепляющееся за тебя живое тельце, заглядывать в эти большие красивые тёмные глаза. Он так и присел с ребёнком на стул и посадил его на колени к себе лицом, поддерживая за подмышки.

— Лиза… Это ведь мой ребёнок, да? — Пашка всматривался в черты Максимки.

— С-с-с-с, — Лиза облила руку горячим кипятком.

Пашка бросился было к ней, но она остановила его:

— Ничего. Сиди-сиди.

Она включила холодную воду и подставила руку под струю.

— Нет, Павел, это не твой ребёнок.

— Но это же очевидно, Лиза, — перекрикивая воду, повысил голос Пашка. — Он мой. Мой сын.

Лиза спокойно возразила:

— Нет. Он не твой.

— Тогда Виктора?

— Нет. И не его. Он мой, ясно? Мой и всё.

— Это-то понятно, — разочарованно пробурчал Пашка.

— Но ты мне очень тогда помог.

Она выключила воду и продолжила приготовление чая.

Максимка крутил Пашкину пуговицу.

— Ты тогда забрал мои таблетки, а баночку спрятал, и я среди переживаемых безумств забывала, что их надо принимать. Потом, когда ты так же стремительно, как появился, вдруг исчез из моей жизни, я узнала, что жду ребёнка. Я сказала об этом Виктору, но он открестился от меня. Огромное пузо — это тебе не загадочные синяки на ляжках! И я, наконец, смогла расстаться с этим хорьком.

Пашка усмехнулся своему словцу, которое помнила Лиза, и почувствовал, как трыкнули нитки на его рубашке — это Максимка крутил-крутил, да и оторвал пуговицу.

Лиза подскочила и принялась отнимать трофей у ребёнка. Тот озорно хохотал и не давался. И они вдвоём с Пашкой, охотясь за пуговицей, несколько раз столкнулись лбами. И всё-таки Пашкино проворство победило, и пуговица была у него. Он её спрятал от греха в задний карман джинсов. Незамедлительно Макс принялся крутить другую пуговицу. И так как малыш был пока в безопасности, старшие вернулись к разговору. Лиза поставила чашки на обеденный стол подальше от ребёнка и уселась на стул напротив Пашки.

— Теперь я совершенно счастлива. У меня есть сын. И меня никто не рвёт на части. Живу себе спокойно и радуюсь. От работы тоже пока отдыхаю. С мамой помирилась. Я с ней в ссоре была. В общем, тишь да благодать.

Она прихлебнула чай.

— Так зачем ты пришёл, Паша?

Он внимательно посмотрел на неё, лаская взглядом каждую морщинку её лица, те же желанные губы, дерзкие голубые глаза.

— Да просто я люблю тебя, Лиза.

В этот миг Макс оторвал вторую пуговицу, и охота возобновилась. В этот раз победительницей стала Лиза. Она передала пуговицу Пашке, и руки их на мгновение соприкоснулись.

— Так, проказник, иди к маме. Дай Паше чаю попить.

Она забрала Максимку, и Пашка сразу как-то вдруг осиротел.

— Лиза, поехали со мной в Петербург, а? И ты, и Макс. Мне так тебя не хватает! А теперь не будет хватать обоих.