— Не думай, что ты лучше других моих любовников, — зло ввернула она вопреки только что одержанной над ней Пашкой чувственной победе, а, может быть, именно из-за неё.

— И много их у тебя было? — пряча усмешку и шумно дыша, поинтересовался Пашка.

— Очень много.

«Мадам Развязанная Строгость!» — это про себя решил пацан, а для её ушей выдал вот что:

— Врёшь ты всё! У тебя один любовник и тот не очень-то боеспособен.

Она была под ним и всё ещё в его власти, и он чувствовал себя так, как в детстве, когда ему удавалось продержаться на вершине, играя с дворовой детворой в царя горы. Рассчитывая всего лишь сорвать с её губ цветочек, он вдруг получил целую охапку, притом кактусов, а вовсе не маргариток.

— Да не переживай ты так. Ты у меня тоже не первая.

— Заметно, — буркнула она, поведя скованными руками.

— Твой любовник — осёл, а ты совершенно потрясная женщина, только бы вот здесь убрать…

Он провёл влажным кончиком носа по верхнему веку.

— А ну-ка, слезь с меня!

— Проси! Здесь я приказываю, — подразнил её поработитель и запустил два пальца ей в рот, за что сразу и поплатился, почувствовав, какие острые у неё зубы.

— Больно вообще-то, — сказал он с интонацией диктора новостей.

— А мне, думаешь, приятно? Привязался какой-то наглый желторотый птенец. Ещё вообразил, что может мною командовать! Пальцы грязные мне в рот совать! Да кто ты такой? Ты хоть представляешь насколько омерзительно для женщины, когда незнакомый мужик начинает распускать руки? Змея к тебе прикоснётся — и то приятнее будет. А ты к тому же даже не мужик, а так… Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — наврал Пашка, вдавив пленницу покрепче в ковёр. — Кто я, ты говоришь? Птенец? Ха-ха! — И уже серьёзно заметил: — Да я теперь твой хозяин, поняла? Умоляй давай!

Она попыталась скинуть его с себя, но ничего не вышло. Тогда она пошла по другому пути:

— Да ты знаешь вообще, с кем имеешь дело?

— Я имею молодую злую бабёнку, жутко обиженную на любовника. Я буду иметь тебя столько, сколько захочется. Зачем, по-твоему, ты меня сюда затащила? Понравился, наверное, омерзительный желторотый птенец?

— Вовсе нет. Хотела показать, что ты никто, что могу крутить тобой, как захочу.

— Что, с любовником не вышло, и ты решила попробовать на мне?

— Ты сам навязался. Притом, мягко выражаясь.

— Ужасно хотелось поцеловаться! В голове от тебя итак фурор, а ещё обрушилась, как лавина.

— Поцеловался? Ну, а теперь отпусти меня и катись отсюда!

— Да я покачусь, покачусь. Ты попроси, и я покачусь, может быть, если хорошо попросишь. Не можешь справиться с птенцом, орлица?

— Мне двадцать пять. И не с такими справлялась. Ты же ничего обо мне не знаешь. Я дорогая проститутка, вот и всё.

В силу молодого буйного возраста Пашка был уже снова на взводе и тут же, ткнувшись пару раз мимо, овладел ею.

— О, я уже многое о тебе знаю, — говорил он неровным голосом, двигаясь очень медленно. — Ты красивая распутная врушка с магнетическим голосом. Вообразила себя сильнее только потому, что старше.

— Отпусти… сволочь… гад… мерзавец… — её голос срывался не то на плач, не то на стон.

— Отпустить тебя? — хищно шипел Пашка.

— Отпусти, отпусти… — умоляла она.

— Отпустить?

— Да… да…

— Что «да»?

— Нет… нет…

— Отпустить или нет?

Пашка прибавил темпа и усердия.

— Нет… нет… не отпускай…

Он, напротив, отпустил её руки и смял уже давно растрепавшиеся волосы в пальцах. Она обхватила его ногами и руками. Он вдруг остановился.

— Кто я? — властно спросил он. — Птенец?

— Нет, — удивлённо ответила она.

— Кто? — толкнулся он в неё.

— Не знаю, — она готова была заплакать.

— Кто, я спрашиваю?

Он повторил действие.

— Не знаю…

— Хозяин. Я твой хозяин.

— Нет… сволочь… гад…

Он замер с большим усилием над собой.

— Ну же, давай! — вскрикнула она, сжимая его сильнее и двигаясь навстречу бёдрами.

— Проси, — шептал он ей в губы, — проси.

— А, чёрт с тобой! — воскликнула она в слезах унижения. — Умоляю… пожалуйста, двигайся… хозяин мой…

Пашка добился своего, сломил её волю, но понял, что сопротивляющаяся она нравилась ему гораздо больше. Ему больше льстило быть хозяином фурии, чем униженной и раздавленной рабыни. «Какая проститутка? Что она врёт? Она совершенно неудовлетворённая и уж точно не пресыщенная». Он решил дать ей, чего она добивалась: перекатился ловким движением на спину и вжал её бёдра в свои.

— Твоя очередь. Ты теперь хозяйка.

Но она вдруг взяла и встала, оставляя неудовлетворённым. Тогда он разозлился. Поднимаясь со спины, поймал её за ногу, повалил, поставил на четвереньки и, задрав платье и пристроившись на коленях сзади, доделал начатое, помяв изрядно её грудь.

— Доволен? — голос — надменное зло.

— Доволен, — в голосе зло пристыженное.

Она поднялась, оправилась. Майская ночь незаметно убиралась, за окном светало, утро настигло их не в лучшем виде.

— Зайди в ванну, — разрешила она, — и вали отсюда! Хозяин!..

Злая усмешка на ускользающем лице. Он подтянул так и не снятые до конца джинсы, в коридоре подобрал рубашку и жакет, который протянул ей. Она перехватила вещь и со словом «сюда» потянула его за предплечье в просторную ванную с газовой колонкой.

— Мойся быстрее, — скомандовала она и ушла, закрыв за собой дверь.

Он с интересом обшарил флакончики и баночки на полках подвесного шкафчика, найдя среди них противозачаточные таблетки. Зубных щёток было две. Наличествовала и мужская бритва. «Для любовника держит», — в задумчивости Пашка погладил одной рукой сразу обе щеки. Он уже начал бриться, но делал это редко — усы и бородёнка не спешили отрастать. Парень ещё не осознал, хороша ли история, в которую он вляпался, но дамочка уж точно хороша. Снисходительно пустила помыться вместо того, чтобы сразу вышвырнуть за дверь.

Он быстренько скинул джинсы с трусами и забрался под душ наслаждаться прохладной водой. Даже для него слишком много впечатлений за одну ночь. Это отразилось на его лице в зеркале: его привлекательность поувяла, лихорадочный блеск глаз потух. В такие минуты Пашка знал, пора отдохнуть. Но надо что-нибудь сделать напоследок, оставить по себе какой-нибудь знак. Хулиганить не хотелось — и так много сегодня натворил. Вытершись белым пушистым банным полотенцем, неуловимо хранившим её запах, и одевшись, он просто взял и высыпал к себе в карман противозачаточные таблетки, а баночку поставил на пол в угол за бельевую корзину. Вот так, теперь можно уходить.

Хотя парень порядочно измучился, он был рад снова видеть нынешнюю партнёршу по стихийному необузданному сексу, по-домашнему одетую и причёсанную. Она успела снять макияж и была ему гораздо милее, хотя тоже выглядела разбитой. Он почувствовал, что готов завязаться с ней единым узлом ещё раз, но решил отложить это удовольствие до завтра.

— Я думала, ты утонул, — сказала она безо всякой нежности в голосе, словно и вправду желая ему этого.

Такую холодную он хотел её сильнее.

— Предупреждаю, если ты срочно не вымучишь из себя улыбку или хотя бы дружелюбный тон, я трахну тебя ещё раз. Я люблю покорять всё неприступное.

— Угомонись. Больше я такой ошибки не совершу и с тобой не лягу.

— Скажи лучше, что я был на высоте, а твой любовник отдыхает, — обуваясь, порол Пашка. — Этот урод довёл тебя до такого злобного состояния. Он тебя чем-то сильно огорчил. Небось, он постоянно огорчает тебя?

— Тебя это не касается.

— Касается. Ты мне понравилась.

Они быстро переглянулись, и она отвела глаза, не желая выдавать чувств.

— Ты для меня как абрикос. Мякоть уже попробовал, хочу теперь ядрышко из косточки.

— Уходи и не вздумай сюда являться. Этот, как ты выражаешься, урод спустит тебя с лестницы. Он очень сердит.

— Хм. Думаешь, напугала?

— Вижу, умишком ты не силён. Повторяю для отсталых: никогда больше сюда не приходи!