Фотограф, ненавязчиво выполнявший всё это время свою работу, сделал несколько коллективных снимков в специальном месте для фотосессии. После чего гости Палашовых высыпали на улицу и шумно откупорили символическую бутылку шампанского, которая всё это время томилась в багажнике «девяточки», а в руках Бургасова превратилась в праздничный фонтан, бурно пролившийся на асфальт. Остатки из ополовиненной бутылки плеснули по глотку в пластиковые стаканчики и шумно и весело допили.
Потеснившись, гости на трёх машинах укатили гулять в кафе. Вероника села в машину к племяннику и наблюдала, как засыпал на руках у бабушки крошечный нарядный мальчишечка. Женин сын, Женин сын, Женин сын… Не верилось, не укладывалось в голове. Эта тихая сияющая девчоночка на переднем сиденье — жена племянника. Странная неземная девочка, поглядывающая на него… как? Влюблённо? Восхищённо? Восторженно? А он? Она его просто не узнаёт. Нет, лицо, руки — его. Но она помнит его чумазым, ободранным, дерзким, постоянно выдающим перлы пацанёнком, а этот мужчина… Неужели он? Сияние девочки перекинулось на него. Молчит… А должен бы спрашивать, как там у нас в Екатеринбурге? Вот глянул на неё в зеркало заднего вида, улыбнулся, словно окатил своим счастьем. Сказал только: «Вероника, как здорово, что вы приехали!», — и снова замолчал. Взглянул на Милу, как на долгожданный подарок, с благодарностью, и снова уставился на дорогу.
В кафе их ждал уютный уголок у картины с совой. Бильярдные столы отодвинуты подальше к окнам, столики составлены кучнее, обстановку дополняли приглушённый свет, тихая приятная музыка, на каждом столике — низкая цилиндрическая свеча в прозрачной вазочке, предусмотрительно — вазы с водой для цветов. В уголке очень кстати встала коляска, в которую отправился спящий Ванечка, освободив бабушку. На столиках начали появляться холодные закуски, графины с напитками. Когда гости расселись и почти перестали суетиться, в ход пошли горячие блюда. Официанты были немного старше, чем большинство гостей. Их было двое — девушка и юноша, органично проплывающие между столиками с подносами. Как обещали, на столах присутствовали только безалкогольные напитки, но что-то такое витало в воздухе, что всё равно пьянило. Девчонки щебетали, как птички. Юноши и мужчины тихо посмеивались. Галина Ивановна поддерживала беседу с Вероникой. Елена расспрашивала Милу. Когда пришло время, Олег Андреевич и Евгений переглянулись и кивнули друг другу. Хозяин подозвал официанта и отдал распоряжение. В это же время Палашов склонился к Миле и позвал:
— Графинечка, идём со мной. Я буду кружить тебя в нашем первом свадебном танце.
Убедившись, что Ванечка продолжает сладко спать, не взирая на шум, она встала из-за стола и протянула Жене руку. Он вывел её в центр небольшой площадки, располагающей к танцам, и они встали напротив друг друга в позе лодочки. Во время этого танца Евгений не хотел отрываться от глаз своей избранницы, поэтому оставил между ними расстояние. Впрочем, её пышный шлейф всё равно коснулся его брюк, сделав их несколько ближе, чем могло показаться со стороны.
— Что мы танцуем? — тихо спросила Мила на изготовке.
— Я не знаю, — в глазах заискрились смешинки и уголок рта полез вверх, рискуя превратиться в улыбку. — Не я выбирал песню.
— А кто? Папа?
Евгений кивнул, и, словно по его сигналу, зазвучало короткое вступление: на фоне звенящих струн и металлических ударных тонкая мелодия синтезированного инструмента, похожего на флейту, но точно не она. Сразу после него вступил густой сочный тенор, плавный и не надрывный:
Ваша светлость, неужели
Вы пришли сквозь век опальный?
Сквозь туманы и метели
Вижу бледное лицо.
Различаю еле-еле
Светоносный взгляд печальный
И в протянутой ладони
Обручальное кольцо.66
Евгений уверенно вёл Милу под незнакомую ему песню и проникался такими правильными, такими уместными словами, читая в её глазах то же узнавание, чувствуя в движениях полную покорность и изящество. А голос исполнителя поднимался и усиливался, поднимался и усиливался, пока в конце не закреплял взятые позиции. С этого места вступали ударные, музыка становилась напористее и гуще, голос тоже зазвучал настойчивее.
Неужели все вериги
Были только испытаньем?
Неужели, чтоб воскреснуть,
Нужно тысячи Голгоф?
Ваша светлость, проходите,
Ваш визит покрою тайной,
Охранять входные двери
Я пошлю свою любовь.
И совсем уж напевно и изящно, разбавляя и прерывая нажим:
Ваша светлость, Ваша светлость,
Ваша светлость, свет моих пресветлых снов.
А потом заново лёгкость и постепенный подъём-нажим, закрепление и разбавление розовым музыкальным туманом:
Я на стол поставлю свечи
И на скатерти крахмальной
Влагой трепетной наполню
Два бокала Баккара.
Ваша светлость, выбирайте
Между светом и печалью,
Выбирайте, Вы жена мне
Или вечная сестра?
Ваша светлость, Ваша светлость,
Ваша светлость, свет моих пресветлых снов.
В следующем фрагменте подведение к кульминации, сгущение звуков, надрыв с усилением темпа. И вдруг Женя для самого себя неожиданно подхватывает Милу за талию, поднимает так, что их лица встречаются на одной высоте и начинает кружится с нею на месте, а потом отпускает руку и подхватывает второй рукой под ноги.
Только Вы не исчезайте,
Только Вы не исчезайте.
Ждал я Вас так исступлённо
Предсказаньям вопреки!
Только Вы не исчезайте,
Светоносный взгляд печальный
И изящество ладони
Мне протянутой руки.
Только Вы не исчезайте,
Светоносный взгляд печальный
И изящество ладони
Мне протянутой руки.
И на последнем фрагменте ставит Милу на ноги, медленно с нею покачивается. Скулы его порозовели, завиток волос упал на лоб.
Ваша светлость, Ваша светлость,
Ваша светлость, свет моих пресветлых снов.
Отпускает Милу полностью, задерживая только правую руку в ладони и, не спуская взгляда с её глаз, подносит к губам и целует. На них обрушивается каскад аплодисментов. Рукоплещут даже сотрудники кафе и те случайные люди, которые просто зашли провести время.
И вдруг Милина рука выскальзывает, а сама она устремляется к своему стулу. Женя следует за ней. Глядя, как она на ходу расстёгивает пояс, снимает шлейф, он ослабляет и снимает через голову галстук. Вещи летят на стул. Она снимает фату и гребень с волос, распуская их и меняя причёску. Он расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки, затем — пуговицы рукавов, начинает засучивать левый рукав. Она скидывает кружевное болеро и… остаётся в одном оливковом платье в мелкий розовый цветочек, оливковых босоножках и с распущенными волосами. И вот такая простая, дикая, растрёпанная и родная бросается обратно к нему, едва успевшему засучить рукав и на правой руке тоже. Все притихли, кроме Елены, а она, передав камеру Володе, продолжает им аплодировать и за эту выходку. Притом всем становится очевидно, что они не сговаривались. Мила тянет Женю обратно на площадку для танцев.
Заняв центральное место, она обвивает руками его шею, приникает всем телом и начинает качаться в медленном танце под зарождающуюся вновь музыку. Его руки удобно устраиваются на её спине и талии, а грудь ощущает прикосновение щеки и волос. Льётся лёгкая медленная танцевальная музыка, усложнённая лишь гитарными переливами, и сочный, мужской, басовитый, хорошо знакомый Евгению голос солиста группы «Лесоповал», просто, без всяких замысловатых изысков, затягивает:
