— Пойдём, Кир, покурим на дорожку.

Бургасов без лишних слов надел куртку. Палашов придвинулся к восхитительной благоухающей женщине.

— До свидания, Любушка. — Он легонько поцеловал её в висок. — Оставляю тебя в самых надёжных, самых верных руках, чему очень рад. Будь счастлива.

— Мой дорогой Женька, будь и ты счастлив. Пусть тебе вернётся сторицей всё то добро, что ты делаешь другим.

Он не понял, о каком добре идёт речь, но возражать не стал. Она коснулась его руки. Он и Кирилл вышли из дома на пасмурную улицу. Погода подарила им всего один солнечный день, вчерашний. Пока шли к машине, Евгений говорил:

— Счастливчик ты, Кир. Береги её. — И уже стоя возле машины лицом к лицу: — Прости меня, если что не так. Гостёк из меня получился так себе.

— Да всё нормально. Я понимаю. Просто рад тебя повидать. Давай не теряться. Звони. Уж я за тебя порадуюсь! И я, и Люба… Ты хоть видишь её, своё сокровище?

— Только в мечтах. Но еле сдерживаюсь. Слишком близко поселился.

— Мученик.

«И мучитель. Тебе ещё не всё известно».

— Слушай, Кирюх. Я знаю, что напрягаю тебя просьбами. Ещё одно дело, нужное и благородное. Я тут прикупил детские вещи для Марьи Антоновны, но сейчас их ещё рано вручать. Пусть у тебя пока полежат, а? А где-нибудь в апреле-мае отвезёшь ей. Хорошо?

— Просто вещи передать и всё?

— Да.

— Доставай давай. Отвезу. Что ж с вами делать?

— И возьми, пожалуйста, деньги. — Он вынул из кармана заранее приготовленные купюры и передал Кириллу, неторопливо и настороженно их принявшему, и прибравшему в карман. — Как поедешь в Новомосковск, собери передачку для мужика её, который в колонии, передай при случае. Никто ему не поможет, кроме нас с тобой. Да он и не попросит, небось. Глухов Тимофей Захарович, тот самый, чей приговор ты мне озвучивал. Отряд не знаю.

— Сделаю.

И они нарушили свою традицию и крепко обнялись на прощание.

Настоящую трагедию в эти дни переживал человек, о котором никто и не вспомнил и на свадьбу не пригласил, — Сашура Лашина.

XII

Москва. Июль 2002 года.

Когда Женя распахнул дверь перед Милой, с порога их встретил возглас Галины Ивановны:

— А вот и мама с папой!

Послышалось нетерпеливое хныканье Ванечки. В этом звуке предчувствовалось более резкое заявление. Мила как по команде сбросила туфли и рванула в ванную мыть руки.

Палашов впервые за долгие месяцы ощутил себя по-настоящему дома. Дом перестал быть обыкновенной ночлежкой. Теперь здесь ждали родные люди.

Нагнав Милу в ванной, он опёрся плечом о дверную коробку, с интересом наблюдая, чем занята его невеста. Он застал её за весьма интимным занятием. Девушка стояла в одних трусиках и обмывала над раковиной груди. Зрелище его впечатлило, а Милин беглый взгляд и смущённая улыбка пополнили впечатления. Она спешно промокнула воду полотенцем, накинула халатик. Не мог он пропустить её мимо просто так, ему требовалось приобщиться к этому действу. Поэтому он на секундочку задержал девушку за талию и, слегка сдвинув волосы в сторону, нежно запечатлел поцелуй на сгибе шеи, от чего её тело тут же покрылось мурашками.

— Если честно, я уже не знала, чем его ещё отвлечь, — заметила освобождённая Галина Ивановна, когда Евгений вышел из ванной в коридор. — Не думала, что вас не будет так долго.

— Это я виноват. — Палашов указал на лежащего на тумбочке под зеркалом белого зайца. — Мы в тире задержались. Я показал Миле, как стрелять.

— Ну и как? Надо полагать удачно, раз вам дали зайца?

— Три из десяти — неплохо для первого раза.

— Неужели за три попадания дают призы?

— Нет. За восемь из пятнадцати дали. И ещё Мила очень дедушке, который там подрабатывает, понравилась.

— Женя, — совершенно серьёзно спросила будущая тёща, — мне остаться вас покормить?

— Мне кажется, если вы подождёте нас ещё немного, мы могли бы все вместе проводить вас до дома. Будет попрохладнее, и пацанёнку хорошо бы погулять. Сами-то мы нагулялись, конечно. Но мы дошли до цели. Договорились на седьмое сентября и решили скромно расписаться, приобщив по паре гостей со стороны каждого.

Палашов взял женщину за локоток и отвёл на кухню, чтобы продолжить разговор там и плавно перейти к приготовлению ужина. Она села за стол, а он встал спиной к окну, облокотившись на подоконник.

— Думаю, будет здорово, если мы сможем посидеть немного в кафе у Олега Андреевича где-нибудь рядышком с Милиной совой, но пышную свадьбу устраивать не будем, потому что Ванечка у нас ещё очень маленький и мамочку надолго не отпустит, а сам в крупном мероприятии участвовать не сможет. Вы помогите, пожалуйста, Миле с платьем. Пусть свадьба скромная, но она заслуживает быть самой чудесной невестой. Накануне свадьбы я привезу её к вам переодеться… Платье нельзя видеть заранее. Спрячьте его у себя, хорошо?

— Да, Женя. В этом вопросе доверьтесь мне.

— Вы поужинаете с нами?

— С удовольствием. Всё самое важное для меня теперь находится здесь. Торопиться мне некуда. Я задержусь.

— Благодарю вас. Мы сегодня немного тараканов поразогнали, пока ходили вдвоём. Я теперь наконец-то чувствую, что у меня есть дом.

Палашов открыл холодильник.

Сытые и довольные молодые проводили Галину Ивановну домой на Благушу. Евгений вёз Ванечку в коляске, а Мила шла под руку с мамой и могла с ней вдоволь пошептаться. Обратно девушка сама катила сына, окутанная сумерками и горячей Жениной рукой на талии. Время от времени эта рука начинала хулигански сползать чуть ниже положенного, словно дразня её, но не успевала Мила сделать замечание, как та возвращалась на положенное место.

Водные процедуры прошли по-семейному дружно. В этот раз Женя сам купал Ванечку, держа на груди под душем довольно попискивающего малыша, а когда закончил его мыть, передал в руки матери, накрытые большим мягким полотенцем. Мила одела маленького и на время доверила кроватке. Любимый мужчина дождался её в душе и принял также на грудь, осторожно натерев пенной мочалкой. Это было томное и томительное одновременно занятие. А потом пришлось уступить Милу Ванечке и нежно прижиматься к её спине, втягивая божественный аромат волос, в ожидании, пока она накормит, лёжа в постели на боку, своего главного человека. Потом он держал Ванюшку солдатиком и поглаживал по спинке, пока маленький не отрыгнёт весь захваченный с молоком воздух, позволяя Миле в это время продолжить отдых на мягких подушках. Очень уж ему нравилось, как белела её фигура на персиковой простыне, а он словно специально всё оттягивал и оттягивал удовольствие, когда наконец приступит к слиянию с сонной красавицей, вынуждая её просыпаться и трепетать, и нетерпеливо постанывать, как голодный младенец.

Моя, моя, моя, моя, моя…

Твоя, твоя, твоя, твоя, твоя… я… ах!..

А утро снова было ленивым после бессонной ночи. Он кормил её фруктами прямо в постели, из которой они выбрались только к обеду. А после обеда он попросил её достать тот самый загадочный гитарный чехол и открыть молнию. И вот она, его тайна за семью печатями, приоткрылась ей. Его пальцы умели не только нежно касаться женщины, но извлекать чудесные, звенящие, гудящие, поющие звуки из музыкального инструмента. Волшебные звуки, проникающие в душу. И голос, глуховатый, но с огромной палитрой чувственных оттенков, завораживал не хуже любовного шёпота. Это было особое удовольствие — погружаться в поток его голоса, смотреть в его меняющееся одухотворённое лицо, переводить взгляд на умело и чётко скользящие пальцы. Какие ещё таланты ты прячешь от меня пока, Женька? Ведь не так много я о тебе ещё знаю.

…Я склонюсь над твоими коленями,

Обниму их с неистовой силою,

И слезами и стихотвореньями

Обожгу тебя, горькую, милую…⁶⁴