— Нам и так слишком хорошо, чтобы быть правдой, — заявил Виктор. — Кирюха спешит, у него Любаня девушка взрослая. А моя Юлька — ещё совсем сопля зелёная. Ты ведь всё равно никуда от меня не денешься, правда, Юлёк?
В зеркало заднего вида Евгений заметил, как Юля кокетливо улыбнулась и пожала плечами.
— Я бы на твоём месте не расслаблялся, — шутливо предостерёг он.
— Так она только и делает, что гоняет меня. Где ж тут расслабиться? Юлька у нас теперь полноценный следователь с порядочной раскрываемостью. С тех пор как ты уехал, Лашин сделал ставку на неё и не прогадал. Поначалу он ещё беспокоился, опекал её чрезмерно, к себе постоянно вызывал для советов и науки, но, когда увидел её потенциал, развёрнутый на полную катушку!..
— Да я всегда знал, что Юлька у нас — голова. А с такой мощной поддержкой как ты в авангарде — и подавно. С вашей командой я за Венёв и окрестности спокоен. Вот, Даша, посмотрите, вы едете в одной машине с двумя легендарными личностями.
Юля тихо захихикала.
— Тогда уж с тремя, если быть справедливым, — добавил Виктор. — Ты лучше расскажи нам, что Москва?
— Ну что-что? Стоит. Суетится. Снимаю квартирку на Вельяминовской, метро Семеновская. Пристроился к адвокатам в конторе на проспекте Будённого. Зарплата несравнимо выше, но, сам понимаешь, менее стабильная. Сейчас пытаюсь пацана от двести двадцать восьмой63 отмазать. Да ещё с киношниками связался. Стараюсь из актёров сделать кого-то вроде тебя, Витёк. Сцены рукопашного боя ставим вместе с режиссёром. Но это так, на часок-другой и не каждый день, но всё же тоже доход. Это модная тема сейчас на телевидении — опера́, следователи, бандиты. Нечестные следователи, благородные бандиты, жадные ехидные адвокаты. Слишком долго у нас в стране всё было хорошо. Хотя бандиты не всегда благородные.
— А нам с Юлькой и телевизор посмотреть некогда.
— Да знаю, сам такой же. К тому же им, телевизионщикам, всё равно верить нельзя. Снимают себе в запале своё постановочное видео. Скорей материал! Сенсацию нам! А нового — ничего. Раньше всё якобы хорошо было. Теперь всё якобы плохо. К тому же снимут одно, а потом так всё переиначат, смонтируют и озвучат, что на выходе совсем другое получается.
Даша сидела, затаив дыхание, и слушала их разговор с таким интересом и почтением, словно с нею рядом были три полубога. Заметив её восхищённо-изумлённый взгляд, Палашов сказал:
— Да ладно вам, Даш, дышите как обычно. Мы такие же смертные, как и вы.
Теперь бывший следователь знал, как его легко оказалось заменить. Это смогла сделать хрупкая девчонка, умная, надо добавить. У неё в руках оружие посильнее психологических приёмов, у неё — вот эта хрупкость, плюс ещё ранимость, плюс женское обаяние. Трудно мужику, даже самому конченому, устоять против хрупкости и обаяния. А с женщинами ей поможет взаимопонимание. Да и на обаяние с молодостью они тоже падки. А когда отойдёт хрупкость вместе с молодостью, их заменит терпение и опыт. Одно теперь точно: ни при каких обстоятельствах Юля и Бургасов не станут бить друг другу морды, как делали это Бургасов и Палашов. А если понадобится грубая мужская сила, так в Юлином распоряжении Дымов, который может выбить, что хочешь из кого хочешь, и многие другие мужские силы МВД. Правда, ей придётся побороться ещё с предрассудками. У них, у мужиков, ещё уважение заслужить надо и смочь себе подчинить.
Палашов внезапно осознал, какую чудовищную машину по поимке преступников являют собой эти двое, сидящие, приобнявшись, у него на заднем сиденье. Не понятно только сочетание в этом деле — кровь и Юленька с непереносимостью к ней. Впрочем, разница между живым и мёртвым велика. Смотреть на раны покойного легче, чем на раны живого, если, конечно, нет страха перед покойниками.
Но Дымов не остался в долгу:
— Ты, Жека, пример, как усердного трудолюбивого мужика отрывают везде с руками и ногами. И в Москве, где своего добра хватает, взял да и пристроился.
Кириллу достало сил лазить по мокрым сугробам с Любой на руках. Она выглядела довольной и смотрела на Палашова теми же радостными глазами, что и на остальных друзей. Она светилась и грелась в солнечных лучах обращённых на неё взглядов. Те объятия со всхлипом, коими она наградила его при встрече, были ничем иным, как прощанием. Она простилась с ним окончательно. Смысл этой поездки прояснился для него. По-своему он тоже попрощался с ней. Потом, уже в доме, когда Люба пригласила его на танец явно с одобрения Кира, он вежливо отказался. Вообще настроение у него было не танцевальное, за что он получал негодующие взгляды от женской половины общества — тем явно не хватало ещё одного партнёра по танцам. Пару раз он потоптался под музыку с сестрой Кирилла, буквально насильно выдернувшей его из-за стола. Она почему-то сама вменила себе в обязанность расшевелить его. Но он шевелиться не хотел, пребывая в звериной тоске, когда животное ложится, складывает лапки, кладёт на них голову, лежит так часами, не ест, не пьёт, а только с грустью поглядывает на окружающее. А таковое было шумно, душно, потно. И было ему и впрямь горько. И чтобы ни думали остальные гости, убивался он по другой.
Он подмечал, что молодожёны почти не пьют, видно, хотят пережить пылкую брачную ночь, какие редко случаются после многолюдного торжества. Сюда стоило притащиться, чтобы увидеть взгляд, каким Кирюха смотрит на свою невесту. Кинематограф отдыхает. И ведь ясно как Божий день, что он пьян её запахом, её взглядами, её близостью.
«Какой же я молодец, — тупо думает Палашов, пропустив в себя ещё рюмку, — что вовремя отвалил, что освободил Любашку!»
Он знает, что ещё пара рюмок и его захлестнёт глупое слезливое умиление. Он встаёт невпопад во время тоста и уходит на улицу курить.
Варя Бургасова, накинув серую кроличью шубку на ярко-красное соблазнительное платьице, увязалась за ним. Она встала напротив и попросила ей прикурить. Варя — более миловидный женский вариант Кирилла. За версту видно их кровное родство. Её объятия согревали его во время танца, её присутствие подбадривает его теперь.
— Тяжко, Жень?
— Если честно, да, Варь, тяжко.
— У тебя прямо на лице написано.
— Серьёзно? — удивился Палашов. — Пора с водкой завязывать.
— И зачем Кир тебя пригласил? Мучить? Ведь он у тебя Любу увёл…
— Увёл? Вообще-то она не хотела уходить от меня. Это Кирилл так сказал?
— Нет. Он ничего никому не говорит.
— Ха! От партизан! Я их познакомил. Потом мы с Любой расстались. Мне так нужно стало, понимаешь? А потом уже они сошлись. Никто никого ни у кого не уводил, ясно? Я по-прежнему их люблю. Не в них дело. А если ты, любопытный нос, хочешь знать, в чём же дело, спроси у своего брата-партизана. Он — в курсе.
Евгений говорил наигранно сердито. Варя закашлялась. А когда перестала кашлять, вдруг поцеловала неловко Палашова в губы.
«Ишь ты какая! Утешительница! Интрижки захотелось? Это не по моей части. Обратись-ка ты к Вадику Семёнову».
Вслух он этого не сказал. Только посмотрел печально и вздохнул.
— У меня на груди охапка чертополоха, очень колючего. Можешь ты такое понять?
Варя растерялась от такой реакции и с сомнением произнесла:
— Нет.
— Ну вот и не пытайся!
И он слегка щёлкнул Варю по носу.
Палашов выпил-таки две лишние рюмки, а потом ещё несколько, и Варя, забравшись к нему под мышку, стоически вела его к себе домой на ночлег. Пару раз они чуть не растянулись, и девушка чудом спасла новоиспечённого адвоката от банального разбития физиономии. Из-за него она пропустила минуту, когда невеста бросала букет. А букет достался Юльке. И от всей свадьбы Варе осталась на память лишь вот эта бесконечная мышиная возня с Палашовым.
На другой день Евгения уже спасал куриный бульон. Спиртное было нельзя — впереди дорога. Он засобирался домой: выпивать запрещено, с Любой он уже простился, ехать далеко, а завтра на работу, да и настроение невесёлое. Осталось поговорить и проститься с другом. Поэтому пришлось встретиться и с его женой, на этот раз одетой в красивое ярко-голубое платье с юбкой-воланом чуть ниже колен.