Два чемодана, большой синий и кожаный дежурный, сумка, связка обувных коробок, коробка книг и выше перечисленные крупные вещи запросто уместились в «девяточку», которая в день отъезда как-то не спешила заводиться.

Ключи от служебной квартиры он завёз Лашину, где дверь ему открыла разудалая Сашура. Слегка взъерошенные карамельные волосы попада́ли на лицо. Увидев Палашова, она слегка опешила, поправила волосы.

— Палашов! Всё, уезжаешь?!

— Привет, Сашка!

Он неловко улыбнулся, подозревая в ней переживания по поводу его отъезда.

— Перекати-поле!

— Точно.

За шумными восклицаниями точно скрывает переживания.

— Пап, иди, — крикнула она в комнаты, — к тебе Палашов.

Он вспомнил, как проставился на работе последний раз. Сашура тоже пришла попрощаться. Такая странная привязанность подрастающей девочки ко взрослым мужикам, отцовым подчинённым!

— Палашов, ты предатель! — в какой-то момент воскликнула она.

— Неправда, — твёрдо, но с улыбкой, возразил он. — А ну, иди сюда!

Она приблизилась, похожая на взъерошенного котёнка. Палашов притянул её к себе и обнял на секундочку.

— Так надо, поняла? — А на ушко тихонько добавил: — Бургасов-то остаётся.

Она отстранилась и посмотрела на него уязвлённо. И он громко добавил, проведя по её собранным волосам:

— Заканчивай папку мучить, хорошо?

Вышел расслабленный Леонид Аркадьевич в простецком домашнем облачении, сразу протянул руку.

— Ну что, Евгений Фёдорович, собрался?

Палашов ответил рукопожатием и грустной улыбкой.

— Что такое? Жалеешь уже?

— Нет. Прикипел за семь лет.

— Ладно-ладно.

Аркадьевич тоже малость расчувствовался. Они неловко обнялись. За Лашиным продолжала маячить Сашура. Палашов ей подмигнул.

— Слушай, Леонид Аркадьевич, — удивляясь новизне этой мысли, произнёс Евгений, разрывая их объятия, — а ведь ты мне больше не начальник.

— Да иди ты!

Палашов передал ему ключи.

— Ну всё, прощаемся. У Бургасова будет мой новый номер телефона. Будь здоров, Аркадьевич!

— Счастливо, Фёдорыч!

Бывший начальник любя хлопнул его по плечу.

— Если что, меня ты знаешь, где искать.

Палашов кивнул и, чуть отстранив её отца, протянул руку Сашуре, подержался на удачу за маленькую нежную ладошку. И на этом они расстались.

Евгений купил себе пирожков с мясом в пекарне, покурил на дорожку и тронулся в путь. В этот день он отбросил молодецкую удаль и проехал по Венёву очень медленно, любуясь на прощание.

«Мой дом там, где я», — подбодрил он себя. «И где она», — добавилось само. И он вспомнил, как ехал поздним летом четыре часа с ней в этой самой машине. «Я ведь еду к ней!» Стало легче. Стало веселей. И он смаковал предчувствие близости к ней и, растягивая удовольствие, всё же не спешил по зимней дороге. Москва больше не была холодной и чужой.

В Москве его ждала новая пустая квартирка. Входя в неё, понимал, что, в сущности, пока не многое изменилось. «Одын, совсэм одын». Распаковка вещей заняла немного времени. Перекусил он теми самыми пирожками. Теперь пора срочно поднимать старые связи и обрастать новыми.

Первым делом Палашов позвонил Бургасову и продиктовал новый номер телефона. Он сразу договорился с хозяйкой квартирки Тамарой Васильевной, что звонить будет много, а за телефон заплатит сам. Галине Ивановне он позвонить не мог, потому что был выходной день. И про смену места жительства и номера телефона решил сообщить ей в пятницу. Евгений нашёл в кожаном чемоданчике старую коричневую записную книжку и принялся обзванивать бывших однокурсников. Он прекрасно понимал, что оставаться без дела, пока будет ждать квалификационную комиссию, ему никак нельзя. Многолетняя привычка работать на износ не позволяла расслабляться. Свободное время — лишние мысли — расстройство — употребление алкоголя. Приведение в жизнь этой схемы было недопустимо.

Первым решил связаться с Сашкой Григорьевым. Гарантий дозвониться до приятеля спустя семь лет проведённой врозь жизни не было никаких. Палашов набрал старый номер на стареньком, бывшем когда-то белым, кнопочном телефоне. Довольно быстро ему ответил мужской голос.

— Здравствуйте. Я могу поговорить с Александром Григорьевым?

— Здравствуйте. А кто его спрашивает? — строго поинтересовался голос.

— Евгений Палашов, его бывший однокурсник.

Последовала небольшая пауза, и уже совсем другим голосом, радостным и приветливым, мужчина воскликнул:

— А, Женька! Это Николай Александрович. Сейчас я Сашку позову. Он тут рядом со мной.

— Рад вас слышать! Спасибо! — только и успел вставить Палашов.

— Сколько зим, сколько лет! Здорóво, Женёк! Ну рассказывай!

Голос старого приятеля звучал молодцевато. Евгений тоже неподдельно рад был его слышать.

— Здравствуй, Саш. Я перебрался из Венёва в Москву. В понедельник буду подавать заявление в Московскую коллегию адвокатов. Семь лет следаком отработал в Венёве. Ты-то как?

— Я давно ушёл из органов, не выдержал беспредела девяностых. Сейчас у меня юридическая фирма. Помогаю предпринимателям.

— А мне поможешь?

— Если в моих силах. Что у тебя?

— Всё просто. Работу ищу, чтобы время скоротать, пока я квалификационную комиссию пройду. Готов делать, что угодно. Я на машине. Могу кого-нибудь возить. Если нужно, готов физически поработать. Я вполне в форме. Если понадобится профессиональная помощь, тем более отлично. Поможешь?

— Давай так. Дай мне немного времени. Я подумаю, свяжусь со знакомыми.

— Конечно. Свалился как снег на голову через семь лет. Ты женат?

— Да. Дочери четыре года.

— Поздравляю! А я всё нет. Ну ты догадываешься, должно быть, почему.

— Вообще ты в этом вопросе шустрый был. Помнишь Ольгу Александровну? Мы тогда всё замечали, шушукались у тебя за спиной.

— Да и потом я шустрым оставался. Только шустрый, как оказалось, не значит женатый.

— А чего ты в Москву вернуться надумал?

— Москвичку встретил. Жениться хочу.

— Ради площади?

— Упаси Господь! Влюбился без памяти. Буду пока квартиру снимать, а дальше видно будет.

— А ты уверен, что девка стоящая?

— Уверен.

Они поговорили о том о сём ещё минут пять и договорились, что Сашка перезвонит, как будет что-то понятно. Примерно такой же разговор состоялся у Палашова с другим товарищем, Митькой Чернышёвым. Только тот уже давно жил по другому адресу, и Палашову пришлось оставить номер его родителям, после чего Митька ему перезвонил и дал другой номер телефона.

Чернышёв, правда, принялся вспоминать, как они в молодости дурили, как песни орали под гитару. В общем, те ещё были правоохранители. Женька же рос во дворах. Да и все пацаны-девчонки росли там в 70-80-е годы. И вот эта дворовая школа была самая сильная. Там он научился не только драться, отстаивать интересы, курить, различать своих и чужих, но и бренчать на гитаре. И в то же время пережил увлечение поэзией. Сначала была бардовская песня, потом — русский рок и уже в старших классах — Гумилёв, Блок, Пастернак и некоторые другие поэты. Для него главное в песне — слова и смыслы. Музыка — важно, хорошо, но песня тем и отличается, что в ней есть слова. Музыка — настроение. Слова — смыслы. И потом вот это, впитанное с молоком матери: «Нам песня строить и жить помогает». А ещё, для тех, кто умеет слушать и исполнять, в стихах тоже музыка есть.

Во дворе жил паренёк постарше. В деревне таких называют «первый парень на деревне», в городе правомерно назвать, наверное, «первый парень во дворе». Он здорово играл на гитаре и задавал тон среди ребятишек. Тогда же, лет в одиннадцать, Женька заворожённо следил за его руками, стараясь постигнуть, как из нелепых, но ловких телодвижений рождаются сильные, бьющие прямо в самое сердце звуки. Тогда он полюбил гитару, отдав ей предпочтение перед всеми другими музыкальными инструментами. Он потратил немало времени на сопровождение парня с заурядным именем Алексей Иванов, буквально стал его тенью, доказал верность не одной дракой, заслужил привилегию иногда держать инструмент в руках, потом — дозволение иногда извлекать звуки, дальше — менять струны, знать строй и уметь настраивать. И когда в целом инструмент был приручен, началось бурное поглощение нотной грамоты и системы аккордов.