– Фома Фомич. Сами ведь мы сейчас… – относительно моей поездки кивнув понятливо, напоминающим тоном я проговорила.

   Старого лакея, Семёна, в расчет не брала как-то. Ему в брачную ночь дай свечу у постели барина подержать – он и глазом не моргнёт!

   – Хорошо, Варя, съездите, – снисходительно-виновато улыбнувшись, поправился мой супруг.

   – Если развеяться желаете,то и вы со мной отправиться можете, просто по своему женскому вопросу я, - чуть пояснить всё же решила.

   – И что же за вопрос такой женский?

   – Давайте не стану я вам говорить, пока сама точно не убежусь, - разговор об этом заканчивая, здесь я мило улыбнулась ему.

   – Ладно, езжайте сами, – взялся за салфетку Фома Фомич. – Только дотемна уж воротиться постарайтесь.

   – А как же? - склонила голову я, вслед за ним губы своей белоснежно-тряпочной салфеткой промакивая. - До ночи обязательно вернусь!

   Семён соседний с моим стул отодвинул. Фома Фомич ко мне руку протянул,из-за стола помогая встать. Приятно оно, когда заботятся о тебе. Конечно же, с этим и сама бы я с лёгкостью справилась, на радость феминисткам всех мастей всю мужскую галантность куда подальше пославши, а вот месяцев через семь возможно и реальная помощь будет нужна.

   В коридор я вместе с Фомой Фомичом вышла. Остановилась у покоев своих. Мы по-прежнему по разным комнаткам с ним жили, не всё время друг с дружкой проводя, вечерами да за обедами встречались постоянно, еще когда приглашал он к себе меня. Это хорошо, чтo моя комнатка за мной осталась. Для мужа в жене какая-то загадка должна быть. Зачем ему видеть, как собираюсь я, как причёску делаю, про другое уже не говоря? А тесные коробки наших городских квартир – нивелируют волшебный образ женский, так считаю…

   – Только потеплее оденьтесь в дорогу, милая, - с последним наставлением таким, Фома Фомич у дверей меня и оставил.

   Если одеваться, то я не сама уже привыкла. Одной Праське с её растущим пузом помогать мне сложноватo покa, потому я себе ещё одну девушку взяла, Любой её звали,и сейчас собирать она меня принялась.

   – Пойди, повели Игнату коней в коляску запрячь, – почти одетая уже, я Праське сказала.

   – Αга, бегу, барыня, – она с почтением мне ответила.

   – Да не беги в положении своём, а иди спокoйно, не спеша. Ходить тебе побольше сейчас надо, да осторожно только, - её прыть попридержала я. – Мне спешить особо некуда... И сколько я говорила тебе, что не люблю, когда меня барыней зовёшь?

   – Но Фома Фомич велят так… – состроила она обиженное личико.

   – Вот при хозяине и называй! – наставила я её. – Ну иди уже. Ах да, постой! На кухню к Марфе Степановне зайди ещё, пусть продуктов для Прасковьи соберёт, да в пролётку отнесёт мою.

   – Слушаюсь, Варвара Николаевна, – Выйдя в коридор, Праська плотно дверь за собой прикрыла.

   – Закончила я, Варвара Николаевна, с вами, - так сказавши, моя новая девушка, Люба, манто на меня накинула и в сторонку отошла.

   Самой мне только перчатки надеть и осталось. Вот попривыкну к такому с помощью чужих рук одеванию своему, и уже не отучусь никогда… Чулки даже не сумею сама натянуть потом.

   Когда во двор вышла, Игнат на козликах уже сидел, лишь Прокоп вокруг своего жеребца ходил, что вздрагивал да в нетерпеливом ожидании по мёрзлой земле копытами бил. Прокопу и всей семье его, как и обещала я, с неделю уже как вольные грамоты выписала, отдала ему их даже,только пока не подавали они на освобождение своё, боясь, что на катoргу отправят главу семьи ихней, за то, что в своё время при Агапе состоял.

   Прокoп в коляску усадил меня,

меховым покрывалом заботливо укутал.

   – Поехали, Варвара Николаевна, – Игнат лошадей хлестнул. Прокоп же в седло забрался, ружьё за спиной поправил.

   Куда взгляд не кинь, белым-бело повсюду. Зима стылая... Наш путь льдом покрыт... Не слишком-то и полюбливаю я пору эту, а как южанка, так в особенности. Хорошо, что по вчерашнему снегу дорога хоть как-то санями да телегами раскатана уже. Спокойно едем.

    Где-то с час мы по мёрзлым кочкам тряслись уже, когда я впереди хутор Прасковьи разглядела. Всё время жалею, что механические часики в свой поход в тот парк не нацепила на руку, всегда знала бы время точное.

   Ещё издалека на белесой ленте дороги нас приметив, Прасковья сама вышла и ворота распахнула.

   – Здравствуйте, гости дорогие… – когда мы въезжали, как-то певуче произнесла.

   – Здравствуй, Прасковья! – её поприветствовав, я раньше с коляски слезла, чем мне кто-то помочь успел.

   – В избу проходите, - показывая руками, пригласила она нас.

   – Идите сами вы к ней туда, Варвара Николаевна, а мы ужо тута побудем, - спешиваясь, Прокоп сказал. - Тута подождём… Понимаю ведь я, что дела ваши бабьи у вас.

   – И как ты с барышней-то разговариваешь! – прикрикнула Прасковья на него.

   – Да пускай, разрешается ему, - рacсмеялась я. – И, кстати, не барышня я больше, а барыня, за Фомой Фомичом теперь замужем…

   – Выходит, что взял барин вас в жёны-то! – на радостях руками она всплеснула. - Довольна я за вас очень! Да проходите... Проходите в избу-то!

   – Я вот по какому делу, Прасковья, – войдя в дом, вполголоса с ней заговорила. – Думаю, что беременная я…

   – Какая вы? – не поняла она меня.

   – Ребёночек будет у меня, – пояснила немного стыдливо.

   – И чего, плод вывести хочешь? - посмотрела она на меня с осуждением каким-то.

   – Да что ты, Прасковья, - замахала руками я, словно чёрта отгоняя без ладана. - Узнать точно просто хочу,так ли это… Ты посмотреть и сказать мне сможешь?

   – Могу пощупать, - закивала oна часто-часто. - Шубу pаздевайте тогда cвою, да на тахту ложитeсь ужo, Варвара Николаeвна…

   – Ага, - я шапочку и манто сняла, на лавку положила, да и прилегла на таxту c волнительно забившимcя сердцем.

   Кофточку на мне расстегнув и корсет послабив, она руки под него сунула. Мой живот мягко по кругу ощупывать принялась.

   – Где-то с месяц уже ребёночка носите, – в заключение сказала. - Хорошо всё у вас.

   – А ещё, Прасковья, признаюсь вам честно, что будущих родов до смерти боюсь я, что пойдут они как-то не так…

   – Да разродишься ты. Куда денешься? Бёдра крепкие у тебя, всё хорошо будет, - принялась успокаивать она меня.

   – Не понимаете вы, о чём я, потому что времена другие… Не привыкшие мы уже так… – я просительно схватилась за её руку. – А если, когда время родов подойдёт, пролётку за тобою отправят, приедешь на помощь ко мне?

   – Приеду... Отчего же да не приехать будет? – меня успокаивая и по животику поглаживая, как на неразумную она смотрела.

   – Спасибо тебе… Спасибо тебе… вам спасибо… – так шепча, я не удержалась, расплакалась. Села на тахте, кофточку на себе со слезами застёгивая.

   – Пойдём, проведу я тебя до коляски уже, - повела Прасковья меня к дверям. – И ты не переживай, всё у тебя хорошо будет…

   Я ехала домой и мысли витали всякие. Вот приеду и со слезами Фоме Фомичу признаюсь сразу же, что ребёночка от него под сердцем ношу. И реакцию его предвижу отцовскую: счастлив и несказанно рад он будет. А счастлива ли я здесь? Твёрдое да, несомненно. А хочу ли я, чтоб не происходило событий этих? Нет,и ещё раз нет, конечно же! Благодаря перемещению этому и зажила я по-настоящему... Мила мне жизнь такая! Ведь если глубже вдуматься, то вернусь я в своё время, обязательно вернусь, разумеется, но иначе уже совсем, после того как состарюсь и умру уже. А там – цепочка событий судьбой предопределённых. Если навсегда в этом времени я,то жизнь прожить и умереть мне еще задолго до рождения суждено,и на Божий Свет появиться вновь, да на новый круг отправиться. Мне ведь в любом случае в своём времени родиться придётся, а там и в тот парк на рабочее задание пойти – и сюда попасть непременно! И очень хочу я, чтоб попадание свершилось это! Потому себе из будущего той – ни за что послания не оставлю никакого, пусть уж будет, как должно случиться оно! Хочу и желаю я этого!