Если бы не пригляд со стороны, развернуться можно было бы недурно. Не то чтобы мне это актуально… но опыт человека из другого времени, наложенный на здешний, позволил бы (при желании!) за пару-тройку лет обзавестись всем, о чём может только мечтать хомо советикус — то бишь кооперативной квартирой, машиной с гаражом и дачей.

Другое дело, что мне неинтересно существовать в здешних реалиях, и планы у меня совсем другие. Да и… не дадут, уже понятно.

— Эко вы… — кругленькая, приземистая бабка, закутанная в сто одёжек, смутно знакомая по вчерашнему застолью, остановившись возле открытого сарая, завела беседу без «здрасте», как это часто бывает у пожилых людей, — приехать не успели, и нате! Лавочку сгондобили!

— Не спалось вот… — с трудом вспоминаю имя, — баб Ань!

' — Ф-фу…' — выдыхаю, правильно вспомнил. А бабка тем временем, глядя на меня, расходится на лучики улыбчивых морщин и старческие, благожелательно-бестолковые разговоры. Её коза, такая же старая, глядя на меня умными глазами, время от времени взмекивает и мотает башкой, как бы в такт разговора, ведущегося, как это бывает у старых людей, обо всём разом и ни о чём одновременно.

— Нюр, а Нюр! — повернувшись всем телом, окликнула бабка невидимую мне товарку, — Ты слыхала, а? Не спалось им! Моему когда не спалось, он только под юбку мне лез, ха-ха-ха! Забывать уже начал, зачем, но, кочет старый…

Вздохнув про себя, продолжаю разбирать — это всё, увы, надолго… и что самое печальное, эти стариковские разговоры необходимо слушать, потому что время от времени они спрашивают что-то у меня, и не дай Бог… Обидятся ведь, и я, разом, могу перейти в категорию невоспитанной молодёжи, у которых, стало быть, и не родители, а чёрт те что! Это, мать его, социум.

В магазине мы нагрузились порядочно — благо, вёдра, топоры и оцинкованные тазики, чтобы стирать и мыться в комнате, в СССР не являются дефицитом, равно как и хозяйственное мыло, спички и соль, резиновые сапоги и слипшиеся карамельки без обёрток. Остальное — опционально.

— Наверняка что-нибудь забыла… — вздыхает мама, когда мы останавливаемся передохнуть, встав на обочине.

Мимо, взревывая движками и громыхая наваленным в кузове грузом, время от времени проезжают грузовики, или, отчаянно тарахтя и отхаркиваясь выхлопами соляры, проползают трактора и бульдозеры. На всю эту механику кошусь с нешуточной опаской — и вильнуть могут, да и из кузова может вывалиться что угодно.

Техника безопасности, она как бы есть, но всё больше как журнал с одноимённым названием, в котором расписываются, не вчитываясь и не вдумываясь. В действительности — работают на стройке гегемоны, две трети которых из сёл, привыкшие заправляться самогоном, как топливом, и не видящие в этом ничего дурного, и план — который, как известно, в СССР положено выполнять и рапортовать, можно даже героически. Даёшь! Ну и дают… как умеют.

— Нет, точно забыла… — хмурится мама.

— Докупим, — отмахиваюсь я, оттесняя её подальше от дороги, опасливо поглядывая на строительный мусор, вываливающийся из проезжающего мимо грузовика на каждом ухабе, — не проблема!

— Да, это не проблема… — чуточку грустно отозвалась она, и тут же, спохватившись, оживилась чуточку напоказ, — Мишенька, ты что на обед хочешь?

Задумываюсь, перебирая мысленно то, что у нас есть из запасов, и что из этого можно сварить.

— Щи из крапивы было бы здорово, — неуверенно говорю я, — и пирожков каких-нибудь.

— Да, из крапивы давно не делали, — оживляется мама, — а пирожков с чем?

— Да с чем угодно! У тебя все вкусные! — отзываюсь весело, подхватывая стоящие на земле покупки.

Пока мама возилась с обедом и наводила уют, я притащил воды с хорошим запасом, разобрал наконец сарай и сколотил там полки, кое-где подремонтировав само строение. Дали нам, как и ожидалось, самый неказистый. Не удивлюсь, если кто-то из соседей, увидев освободившуюся комнату и почесав пролетарский затылок, прикинул в уме нехитрую задачку и быстренько перекинул барахло из своего, обветшавшего, в сарай поновей. По-соседски.

— Миша… — мама зашла ко мне в сарай, — обед готов, ты как, сейчас будешь?

— Да, — живо отозвался я, успевший нешуточно проголодаться, — сейчас подойду! Наливай, я сейчас быстро умоюсь!

За обедом, воздав должное щам и пирожкам с капустой, молчал, но после, уже за чаем со сладкими плюшками, разговорился с мамой.

— Попробуем притормозить советский молох, — сказала она, улыбаясь через силу, и тут же пряча эту натужность за чашкой чая. Она старается не показывать, но видно, что всю эту ситуацию воспринимает крайне болезненно.

Допив чай, я похлопал себя по животу, раздумывая, влезет ли в него ещё одна чашка и пара-тройка пирожков, и засобирался.

— В город, или к этим… — она, не договорив, поджала губы, явно имея в виду моих новых знакомых.

— В город пока, а вечером не знаю, — отвечаю, накидывая куртку.

— Ну, всё… — целую её в щеку, приобняв на секунду, — я побежал!

— Это я погорячился, — раздражённо бурчу я, примериваясь перепрыгнуть широкую поперечную колею, заполненную мазутной водой, но так и не решившись, обойдя её по обочине, продравшись через кустарник и бурьян, и надеясь что хоть здесь никто и ничего не заминировал, — хрена лысого тут разбежишься!

— Да мать твою! — надежда моя оказалась тщетной, и следующую минуту я провёл, отскребая подошву ботинка, проникаясь всё большим отвращением к новому ареалу нашего обитания.

— Миша! — окликнули меня, — Здорово!

— Илья? — чуточку удивился, дожидаясь нового знакомого и пожимая руку, — Здорово! А чего один, без дружков?

— А… — отмахнулся он, как от чего-то несущественного, — у них практика с утра, от шараги. Куда собрался-то? В город, что ли?

— В город, — хмыкаю я, и парень понимает меня правильно.

— А что? — усмехается он в ответ и разводит руки в стороны, — Вот это, что ли, Москва?

— Нет, — снова усмехается он, — мы когда родных навещаем, то такие важные ферты, что фу ты ну ты! Москвичи! А так-то…

— Это да, — ответно усмехаюсь я, вполне согласный с такой философией, — в город, да. С друзьями повидаться, ну и так…

— Слушай! — загорелся он, — А можно тебе на хвоста упасть? Не-не… ты не думай ничего такого! Я в ваши разговоры лезть не буду! Ну и… вообще, в сторонке постою, без обид!

Я заколебался было, но потом, прикинув, пожал плечами — почему бы, собственно, и не да? Попутчик он не то чтобы удобный, но вливаться в эту, Чертановскую тусовку, мне всё равно надо…

… и если протащить Илью по нужным местам, насытив знакомствами и впечатлениями, то рассказывать о том, как я крут, и какие у меня друзья, будет он. Ну а я… я буду пожимать плечами, кивать и флегматично, как так и надо, подтверждать сказанное, а ещё — обещать, по возможности и не для всех, ввести их в мир Рока!

… но это, конечно, только планы, а как оно выйдёт, можно только догадываться, и надеяться.

В автобусе я, не став садиться, встал сзади, что оказалось несколько опрометчиво. Дороги здесь местами есть, а местами — были.

Строительная техника дело такое… да и, подозреваю, дорожники учитывали фактор многочисленных строек в районе, и делали дороги «на отвали». Так что потряхивало нас сзади ощутимо и зубодробительно, местами до ощущения, что мы на каком-то экстремальном аттракционе. Илья, впрочем, явно не видит в этом ничего необычного, и, найдя в моём лице благодарного, или скорее — равнодушного слушателя, начал раскладывать на моих ушах всю ту лапшу о себе, которую в этом возрасте и положено раскладывать.

Вполуха слушая разговоры о драках, пьянках и Светках, не забываю кивать, угукать и спрашивать «Да ты что?» в нужных (кажется!) местах, разглядывая проплывающий, пейзаж за окном. В грязном окне виднеются такие же грязные дороги, бурьян, и нелепая мешанина из сельской пасторали, выглядящей, при более близком знакомстве, не столь пасторально, миниатюрных гетто из кучно стоящих бараков, и бесконечные стройки, надёжно укрытые лабиринтами канав и строительных материалов.