После того, как кажется, что идти целую вечность, я наконец вижу его, высокий силуэт на фоне прибрежного отеля. Он поднимает руку, когда видит, что я иду к нему, и я немного ускоряю шаг, мое сердце внезапно учащенно бьется в груди по причинам, которые не имеют ничего общего с моим беспокойством.

— Лидия. — Левин подходит ко мне, лунный свет отражается от его лица, когда он оглядывается, уводя меня обратно в тень. — Было слишком сложно сбежать?

Я качаю головой. 

— Не так сложно, как я думала. Он был...

— Тебе не нужно рассказывать мне о том, чем вы двое занимались до того, как ты пришла сюда. — Челюсть Левина сжимается, и я вижу румянец ревности на его лице. — Ты можешь сохранить это при себе.

— Я не собиралась вдаваться в графические детали. — В моем голосе тоже слышится легкая резкость. — Ты в порядке? Что-то случилось?

— Я в порядке. — Его челюсти снова сжимаются, когда он произносит это, и я могу сказать, что он лжет, но я не знаю, стоит ли мне настаивать на более подробных сведениях. — Что у тебя есть для меня?

— Я имею в виду, как и ожидалось, он не очень много рассказывал о том, что он здесь делает. Но он казался… — Я пытаюсь подобрать правильные слова, чтобы описать это. — Он казался немного более нервным, чем обычно. Нервничал.

— Для этого нужно иметь дело с картелями, — сухо говорит Левин. — Они точно не самые теплые товарищи по постели. Насколько… на грани…ты имеешь в виду?

— Он не выпрыгивал из кожи вон или что-то в этом роде, но я бы не ожидала, что кто-то будет вести себя так после действительно успешной деловой встречи. Он продолжал пытаться провести романтический вечер, но я могла сказать, что на самом деле он просто хотел лечь в постель...

— Хорошо. — Левин снова перебивает меня. — И вообще никаких упоминаний о его деловых связях?

— Только то, что там было больше людей, чем он ожидал. У меня сложилось впечатление, что их было больше… боссов? Высших чинов? Как бы ты их ни называл, он казался запуганным, кого бы ни встретил. По-моему, это лучшее, что у меня есть.

— Это больше, чем у нас было в Москве, если не считать того случая, когда ты ходила к нему в офис. —Левин слегка стискивает зубы, когда говорит это, и я понимаю, что его беспокоит. Это то же самое, что беспокоило его раньше, просто сейчас ему по какой-то причине труднее это скрывать.

Он ревнует.

— Каким бы опасным это ни было, я думаю, что поместить тебя в центр событий было правильным шагом, — продолжает Левин, и я чувствую, как мое сердце немного замирает.

— Что ты имеешь в виду? Насколько это опасно? Я думала, ты сказал…

— Я сказал, что позабочусь о твоей безопасности. Я имел в виду именно это. Но это небезопасно, Лидия, и ты это знаешь. Ты знала это, когда мы все это затевали. Любая близость ко всему этому сопряжена с некоторой опасностью.

— Я знаю, я просто…

Мой голос немного дрожит, и я вижу, как меняется выражение его лица, сменяясь сочувствием, когда он внезапно тянется к моей руке, притягивая меня немного ближе.

— С тобой все будет в порядке, Лидия. Я позабочусь об этом.

— Я надеюсь, что ты сможешь. — Я тяжело сглатываю, внезапно чувствуя себя очень одинокой, брошенной на произвол судьбы. В конце концов, если помощь мне противоречит тому, что ему нужно делать для своей работы, что он выберет? Я знаю, какого выбора следует от него ожидать.

— Просто сосредоточься на попытках выяснить все, что сможешь. Я придумаю, что с этим делать. Это моя часть работы.

Я киваю, пытаясь успокоиться. 

— Мне, наверное, скоро нужно возвращаться, если нам не нужно поговорить о чем-то еще...

Левин колеблется, и я знаю, что не должна давить. Я не должна давить на то, что он чувствует, пытаться заставить его раскрыться, но этого трудно не делать. У меня внутри переплелось так много чувств, и я хочу знать, что он чувствует, потому что я больше не верю, что он холодный, жесткий человек, каким я его представляла вначале.

— Ты не хочешь, чтобы я возвращалась к Грише, — шепчу я. — Тебе ненавистна мысль о том, что я с ним в постели. Ты не хочешь, чтобы я уходила.

Челюсть Левина сжимается, глаза сужаются, и на мгновение мне кажется, что я зашла слишком далеко. 

— Это имеет значение? — Он огрызается, отпуская мою руку. — Что это меняет? Почему мы должны об этом говорить? Это то, что должно произойти, Лидия. Мы и так позволили себе слишком много вольностей. Нам обоим нужно сосредоточиться.

— Это заставит меня чувствовать себя лучше, узнав. — Я подхожу ближе к нему, чувствуя, как теплый соленый ветерок обвевает нас при этом. — Это дает мне то, за что можно держаться. Это заставляет меня чувствовать себя в большей безопасности.

— Что? Знание того, что я хочу тебя? Понимание того, что мысль о руках другого мужчины на тебе заставляет меня чувствовать жажду убийства? Хочешь знать, что мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не трахать тебя в открытую каждый раз, когда ты возвращаешься от него, чтобы все, что ты когда-нибудь чувствовала, – это я?

Его руки тянутся ко мне, пока он говорит, сжимают мои предплечья, и на мгновение мне кажется, что он собирается встряхнуть меня. 

— И чему это поможет, Лидия?

— Это заставляет меня чувствовать себя менее одинокой, — шепчу я. — Потому что я чувствую то же самое.

Его глаза слегка расширяются, мускулы на челюсти дергаются, и я чувствую, как напрягаются его руки, когда по нему пробегает дрожь.

— Я думаю о тебе всякий раз, когда он прикасается ко мне. — Я снова подхожу немного ближе, достаточно близко, чтобы мое тело почти касалось его, и протягиваю руку, чтобы коснуться его груди. — Я думаю о твоих губах и твоих руках и обо всем, чего у меня еще не было. Я думаю о том, чего я хочу, чтобы я могла терпеть то, чего не хочу. И знание того, что ты чувствуешь то же самое, заставляет меня чувствовать, что мне есть за что зацепиться. Потому что иногда...

Я делаю медленный, прерывистый вдох, чувствуя, как мои глаза затуманиваются, когда я смотрю на него, весь страх и беспокойство собираются в моей груди в тугой, почти невыносимый узел. 

— Иногда мне кажется, что я теряюсь. Как будто после этого я уже никогда не буду прежней.

— Мне жаль. — Впервые я слышу настоящее сожаление в голосе Левина. — Мне жаль, что ты была втянута в это, Лидия. Это не должна была быть ты. Я бы чертовски хотел, чтобы это был кто-нибудь другой...

— Однако это не так. Это я. Мы не можем этого изменить. Но …

Я тяжело сглатываю, поднимаюсь на цыпочки и прижимаюсь губами к его губам. Я знаю, что это ничего не исправит. Я знаю, что это может сделать только хуже. Но я отчаянно нуждаюсь в его прикосновении, в чем- то хорошем, в удовольствии, которое может смыть все это на некоторое время.

Я хочу его так, как никогда ничего другого в своей жизни.

— Лидия…

Он выдыхает мое имя у моих губ, его руки гладят мои предплечья, когда его губы двигаются напротив моих, его язык обводит уголок моего рта, когда я приоткрываю губы для него, желая большего. Я хочу, чтобы он поцеловал меня крепко и глубоко, чтобы у меня перехватило дыхание, чтобы он был тем, кем я запомню это путешествие, это место. Я не хочу вспоминать Гришу.

Я хочу помнить, как Левин Волков целовал меня, затаив дыхание, на пляже.

31

ЛЕВИН

Я знаю, что мне нужно остановиться. Мне нужно отпустить ее и уйти. Это никогда ничем не может закончиться. Это никогда никуда не приведет. И в конце все только усложнится.

Но, черт возьми, я не могу.

Я чувствую, как сильно она меня хочет. Я чувствую это по ее рукам, сжимающим мою рубашку, и по ее губам, прижатым к моим, по тому, как ее рот открывается для меня, когда мой язык скользит по его краю. И я хочу ее так же чертовски сильно.

Я люблю ее с того дня, как она проснулась в моем гостиничном номере.

От ощущения, как она задыхается у моего рта, затаив дыхание прижимается ко мне, у меня перехватывает дыхание. Я чувствую, как все мои лучшие чувства покидают меня, и все, что осталось позади, – это желание, которое выходит за рамки желания, которое ощущается как потребность. Например, если я отпущу ее прямо сейчас, то, возможно, никогда не оправлюсь.