— Ты переспала с ним?

Я могу сказать, что он пытается сказать это без эмоций, чтобы слова звучали ровно и без интонации, но я знаю лучше. Даже за то короткое время, что я его знаю, я успела подхватить некоторые его манеры, манеру говорить. Если я позволю себе слишком много думать об этом, чего я очень стараюсь не делать, я бы списала это на другой аспект химии, которой у нас, похоже, в избытке.

— Определи слово «спала». Потому что я еще не выспалась.

Я точно не знаю, почему я так говорю. То, что я должна была сказать, было да, у меня был секс с Гришей. Насколько он знает, все снова в порядке. Я внесла свой вклад и буду продолжать это делать, пока ты не скажешь, что я могу остановиться. Но часть меня хочет уколоть Левина, найти эту жилку ревности и копаться в ней, вырезать до тех пор, пока я точно не узнаю, почему он так настаивает, чтобы я выполняла эту работу, и все же, кажется, все это время ненавидит ее.

— Что вы двое делали? Расскажите мне точно.

Я колеблюсь. 

— Что ты имеешь в виду? Я не...

— Ты сказала, что вы спали вместе. Что он делал? Что вы двое делали вместе?

Что-то неприятно скручивается у меня в животе. 

— Он… мы начали целоваться на диване, и он…

— Ты сама что-нибудь делала? Он к тебе прикасался? Набросился на тебя?

— Я не понимаю, зачем тебе все это знать. — Я тяжело сглатываю, хватаясь за край столешницы другой рукой. — Левин, я…

— Просто скажи мне.

В его голосе есть что-то резкое, укус, приправленный той ревностью, которую я слышала раньше, и которую я не понимаю.

— Он… — Я облизываю губы, стараясь говорить очень тихо, приглушенным шепотом, который звучит слишком интимно для того, что я говорю. — Он скользнул рукой по моему бедру на диване. Под моим платьем, пока он целовал меня. Медленно, как будто ждал, что я остановлю его.

— И ты это сделала?

У меня пересыхает во рту.

— Нет.

— Ты этого хотела? — В его голосе снова слышна ревность, ее резкий намек. Это похоже на булавочные уколы по моей коже.

— Нет. Я хотела остановить его. Но не смогла. Ты сказал мне позволить ему делать все, что он захочет, на этот раз.

— Потому что это работа. Твоя работа.

— Да.

В этот момент я понимаю, что это такое. Почему Левин заставляет меня пересказывать ему подробности моей ночи с Гришей, почему этот разговор будет продолжаться до тех пор, пока он не услышит все это. Он доводит до нас обоих, что это такое, что это миссия, работа, и что то, что произошло между мной и Левином в гостиничном номере, не может повториться. Он пытается положить этому конец, заставляя меня сказать все это вслух.

Это не какой-то странный фетиш, как я подумала сначала. Левин хочет услышать, как я рассказываю графические подробности моей ночи с другим мужчиной. Это жестокий метод остановить то, что есть между нами.

— Продолжай. — Голос Левина напряжен. — Что было дальше?

— Я… — Я чувствую, что не могу дышать. Я не хочу всего этого говорить. Но я выдавливаю из себя слова. — Он продолжал целовать меня, его рука скользнула вверх по моему бедру, к трусикам. Он спросил, надела ли я то, что он прислал мне, и я ответила да.

— Это его возбудило?

— Да, — шепчу я. — Но он медлил с этим. Как будто он хотел заставить меня хотеть его так, как я хотела его раньше. Он долго целовал меня на диване, прикасаясь ко мне поверх трусиков. Он продолжал шептать мне, какой влажной он хотел бы, чтобы я была для него. Как он хотел, чтобы я промокла насквозь к тому времени, когда он снова попробует меня на вкус.

— И ты была мокрой для него, Лидия?

Голос Левина стал тише, практически хриплым рычанием. Я качаю головой на другом конце провода, как будто он может это видеть, мое горло сжимается.

— Не для него, — шепчу я и снова слышу тяжелую тишину.

— Он вылизывал тебя на диване? Ласкал тебя, пока ты не кончила?

— Нет. — Я прикусываю нижнюю губу. — Я вообще не кончила сегодня вечером. Я притворилась.

— Ни разу?

— Нет.

— Ты сейчас мокрая? — Голос Левина становится более хриплым, и я могу сказать, что он изо всех сил старается поддерживать разговор в нужном русле, не дать ему принять такой оборот, который уведет его очень далеко от того, что, как я знаю, он намеревается. — Твоя киска мокрая, Лидия? Тебе нужно кончить?

— Он меня не завел, если ты об этом спрашиваешь. — Я пытаюсь уклониться от ответа, потому что я знаю, последнее, что нам нужно услышать, что ответ – да, я мокрая, и мне больно думать, что я умираю, от желания, чтобы кончить, но ведь я воображала, Левина на протяжении всего времени, просто чтобы пройти через это, так что у Гриши не было повода спросить, почему я не смогла возбудиться.

— Что произошло? Скажи мне правду, Лидия.

— Ты знаешь ответ. — Шепот звучит сдавленно даже для моих ушей. — Левин, не могли бы мы, пожалуйста, перестать говорить о…

— Мне нужно знать остальное. — Его голос тоже звучит хрипло, сдавленно. — Заканчивай рассказывать, Лидия. Но делай это, засунув одну руку в трусики. Потри для меня свой клитор, пока рассказываешь, а когда закончишь, сможешь испытать оргазм в награду за то, что так усердно работала сегодня вечером.

Наступает мгновенная пауза, пока я стою в потрясенном молчании, задаваясь вопросом, смогу ли я сделать то, что он мне говорит. Я не должна этого хотеть, но моя киска пульсирует, когда он говорит это, мой клитор ноет, когда я чувствую, как новая волна возбуждения пропитывает тонкую ткань между моих бедер.

— Где ты сейчас находишься? — Тихо спрашивает Левин.

— В ванной внизу, — выдавливаю я.

— Сядь на пол, Лидия. Я хочу, чтобы ты раздвинула ноги и запустила руку в трусики. Пока медленно, пока ты рассказываешь мне, что произошло.

— Зачем ты это делаешь? — Шепчу я, но уже повинуюсь, мои колени слабеют, когда я медленно опускаюсь на пол, халат, который я поспешно накинула вместе с трусиками, когда выскользнула из кровати, распахивается, когда я раздвигаю ноги в точности по инструкции.

— Ты знаешь зачем, Лидия, — бормочет Левин. — Теперь будь хорошей девочкой и делай, что тебе говорят.

Я знаю зачем. Он наказывает себя за свое желание и вознаграждает меня за выполнение моей работы, в то же время пытается заставить меня ассоциировать удовольствие с Гришей. Он пытается убедиться, что я не сбегу от этого, что я смогу сделать это снова и пытается убедиться, что он не повторит то, что мы делали в гостиничном номере.

— Твоя рука в трусиках?

Медленно я просовываю руку под шелк и кружева, мои пальцы касаются гладкой кожи моей киски. 

— Да, шепчу я.

— Я хочу, чтобы твои пальцы были на твоем клиторе, Лидия. Скажи мне, какая ты влажная.

Я тяжело сглатываю, просовывая пальцы между припухшими внешними губами. Я задыхаюсь в тот момент, когда пальцы касаются моего клитора. Я ничего не могу с собой поделать, я промокла насквозь, настолько, что пальцы скользят по моей плоти, а мой клитор сверхчувствителен и пульсирует от прилива удовольствия в тот момент, когда я прикасаюсь к себе.

— Я… очень мокрая, — выдавливаю я. — Мне действительно нужно кончить, Левин.

— У тебя получится, — уверяет он меня. — Теперь отвечай на мои вопросы, Лидия. Гриша вылизывал тебя на диване?

— Нет. — Я качаю головой, мои пальцы медленно потирают твердый бугорок моего клитора, волна удовольствия ударяет по мне с каждым легким трением. — Он просто просунул свои пальцы мне под трусики. Он целовал мою шею, пока делал это, пока касался моего клитора. Он сказал, что хочет не торопиться, что он хочет, чтобы я выкрикивала его имя к тому времени, когда, наконец, кончу для него.

— И ты это сделала?

— Не потому, что я этого хотела.

Левин на мгновение замолкает, и я еще глубже впиваюсь зубами в губу, пока мои пальцы обводят клитор, пульсация возбуждения распространяется по мне. Я не думаю, что смогла бы остановиться сейчас, что бы ни случилось.

— Ты тоже трогаешь себя? — Спрашиваю я приглушенным шепотом и чувствую, как все мое тело напрягается при мысли о Левине с его членом в руке, поглаживающем его в то же время, как я прикасаюсь к себе для него.