Дрожа всем телом, я делаю глубокий вдох…

— Не кричи, малютка. Я тебя не трону. Даю тебе слово.

У нее глубокий, насыщенный и гипнотизирующий голос, который я сразу узнаю.

О, мой гребаный бог, это он! Это он, это он, это он!

Он в моей спальне, и это он!

У меня начинается такое сильное учащенное дыхание, что я нахожусь на грани обморока.

—Спасибо.

Он благодарит меня за то, что я не кричу. Чего он не знает, так это того, что я пытаюсь, но мышцы моего горла не желают слушаться. Они застыли от ужаса, как и все остальное во мне.

Услышав тихий шорох справа от меня, я поворачиваю голову в том направлении. К сожалению, я без очков. Итак, даже если бы в комнате был свет, я все равно не увидела бы ничего, кроме размытого пятна, которое вижу сейчас.

Я знала, что мне следовало сделать LASIK, когда мой окулист посоветовал это.

—Почему ты не ушла, когда я дал тебе деньги?

— Я была слишком занята тем, что мне пудрили мозги.

Это то, что я хотела сказать, но на самом деле я издаю что-то вроде звука, который может издавать слон при родах. Он включает в себя множество неуклюжих хрюканий и трубящих звуков.

—Дыши, малютка. Я тебе не угрожаю.

За исключением опасности, что мои яичники взорвутся одновременно с моей головой, ты это имеешь в виду.

Я не понимаю, как хриплый тембр его голоса может одновременно возбуждать и пугать, но, полагаю, я всегда была хороша в многозадачности.

Я сижу в постели, сжимая в кулаках простыни, дыша так, словно у меня начались схватки, пока, наконец, не восстанавливаю достаточный контроль над своей гортанью и голосовыми связками, чтобы говорить. — Что это за слово, которым ты все время называешь меня?

Я знаю, что это не самый насущный вопрос, но я нахожусь под крайним давлением, поэтому даю себе некоторую слабину в этом вопросе.

— Малютка.

Он растягивает слова, выговаривая слоги. На каком бы языке он ни говорил, он мужской, грубый и сексуальный.

Я ненавижу себя за то, что люблю это.

— Что это значит?

— Примерно ... маленькая. Малышка.

Я перестаю бояться, чтобы восхищаться этим.

У меня есть ник?

Огромный Горячий Опасный Незнакомец зовет меня детка?

Я прочищаю горло, отчаянно пытаясь понять, что, черт возьми, происходит. — Эм... эм...

— Ирландец держит тебя здесь в плену?

— Хa! Как ты догадался?

Ладно, это на самом деле прозвучало обычными словами. И с моим обычным количеством откровенного сарказма. Так что я, должно быть, не так напугана, как мне кажется.

Только я. Черт возьми, я напугана. Я бы сбежала, если бы уже не знала, что мои чертовы ноги парализованы страхом.

Я бы сделала один шаг из кровати и упала лицом вниз и, вероятно, потеряла бы сознание в процессе.

— Я могу помочь тебе. Его голос понижается. — Я хочу помочь тебе.

На слове — хочу был сделан небольшой акцент, от которого моя кожа покрылась мурашками. Мне становится холодно, потом жарко, затем снова начинается учащенное дыхание.

—Я ... я ... Разочарованная в себе, я прочищаю горло и начинаю снова. — Кто бы ты ни был, тебе следует уйти. Здесь около миллиона вооруженных охранников.

—Я знаю. Я их видел.

Его тон спокоен. Ему было наплевать на вооруженную охрану.

Интересно.

Мы сидим в тишине, пока я не перечислила весь список умных, трезвомыслящих вопросов, которые человек должен задать в подобной ситуации. Затем я бодро говорю: — Меня зовут Райли. А тебя как зовут?

Кто-нибудь, пожалуйста, пристрелите меня. Просто пристрелите меня сейчас и избавьте от страданий. Я самая тупая жертва надвигающегося жестокого преступления, которая когда-либо жила.

Из расплывчатой темноты доносится звук, от которого у меня по спине пробегают мурашки.

Это смешок, сексуальный и мужской, насыщенный и глубокий.

Я бы хотела, чтобы он издал этот звук, прижавшись к моей шее сбоку.

Или, может быть, внутренней стороне моего бедра.

Или, может быть, мне стоит пойти дальше и броситься на ближайший острый предмет и избавить мир еще от одной секунды моей неизлечимой глупости.

Я не удивлена, когда он не отвечает на мой вопрос, поэтому я предлагаю более замечательное доказательство моего полного отсутствия интеллекта, говоря: — Твои деньги на комоде.

Каким-то образом это прозвучало так, будто я предлагаю оплату жиголо, который только что оказал мне сексуальную услугу.

Мои щеки пылают. — Я имею в виду, я предполагаю, что именно поэтому ты здесь. Чтобы вернуть их.

Когда он не отвечает, я кротко добавляю: — Верно?

—Я здесь не из-за денег.

Дыши. Не теряй сознание. Легкие, если вы меня сейчас подведете, я начну выкуривать по десять пачек сигарет в день, чтобы отомстить вам.

— Но это большие деньги.

— Не для меня. Сумма не имеет значения.

Мы снова сидим в напряженной тишине, в то время как мое сердцебиение отдается в ушах, а вся кровать дрожит подо мной, пока я не набираюсь достаточно смелости, чтобы рискнуть: — Итак, если ты здесь не для того, чтобы вернуть свои деньги, и ты не... — сглатываю— собираешься причинить мне боль…почему ты здесь?

Он не торопится отвечать на вопрос. Я чувствую, что он думает об этом, прокручивает это в голове.

Наконец, он говорит: — Я не знаю.

Его голос звучит озадаченно. Не похоже, что он играет в какую-то игру, но как будто он искренне понятия не имеет, почему вдруг оказался в моей спальне посреди ночи.

Его замешательство заставляет меня расслабиться.

Я имею в виду, серийные убийцы обычно знают, зачем они вломились в твою спальню, верно?

Я решаю, что хотела бы увидеть выражение его лица, и тянусь к тумбочке за очками. Но мое резкое движение заставляет его отреагировать. Это происходит так быстро, что я даже не успеваю моргнуть.

Он хватает меня за запястье своей большой рукой и рычит: — Не пытайся в меня стрелять. Пуля в живот только разозлит меня.

Он возвышается надо мной, силовое поле тепла и напряжения рядом с кроватью. Он так близко, его теплое дыхание касается моего уха.

— Я потянулась за очками! В панике выпаливаю я. — У меня нет пистолета!

Через мгновение его хватка на моем запястье ослабевает. Затем он отпускает меня и отходит, стоя достаточно близко к кровати, чтобы я все еще могла видеть его фигуру.

Я хватаю очки, надеваю их на лицо и смотрю на него с холодным страхом.

Его рост делает его еще более устрашающим. С этого ракурса мне кажется, что я вытягиваю шею, чтобы взглянуть на небоскреб. Только он такой высокий, что я не вижу вершины. Его лицо окутано тьмой.

Затем он сгибает свои длинные ноги и опускается на колени рядом с кроватью, так что видно его лицо.

Даже в полумраке я вижу напряженность в этих бледно-зеленых глазах.

Я вижу, как они ищут.

Как они горят.

Я издаю блеющий звук, как испуганный ягненок. Это непроизвольно, и я ненавижу себя за то, что такая слабачка. Его реакция тоже кажется непроизвольной.

Он мягко успокаивает меня. Он протягивает руку и гладит меня по щеке, воркуя поток нежных слов.

— Ты в безопасности, малютка. Я не причиню тебе зла.

Русский. Он говорит по-русски.

Я узнаю это, не зная как, и чуть не падаю с кровати.

Резюме: огромный красивый русский мужчина ворвался в мою спальню. В десяти футах от ряда туалетов он дал мне сто тысяч долларов и сказал, что у меня красивые глаза. Он может появляться и исчезать, как дым, пахнет, как древний лес, и у него голос, тело и лицо, которые заставляют меня хотеть, чтобы он делал со мной плохие вещи.

Он думает, что я пленница. И проститутка.

Он сбит с толку практически во всем.

Кроме того, он все еще ласкает мое лицо. Я надеюсь, что он будет продолжать делать это вечно.

Мой голос дрожит, я говорю: — Я чувствую, что ты должен сказать мне свое имя сейчас. Мне нужно знать, как тебя называть.