Он смотрит на меня, хмурясь. — Мужчина? В дамской комнате?

— Ты был с ней, верно?

Он выглядит смущенным, и теперь я прихожу в отчаяние.

— Да. Я был с ней все это время, стоял прямо за дверью.

— Ты видел, как мужчина входил или выходил?

— Нет. Никто не входил и не выходил, кроме нее.

— Когда она вышла, она говорила что-нибудь о мужчине, находящемся внутри?

Паук смотрит на меня. Выражение его лица извиняющееся. — Нет.

Слоан поворачивается ко мне, ноздри раздуваются, губы поджаты. — Господи, Райли. Это за шкатулку с певчими птицами? Если тебе так нужны были деньги, все, что тебе нужно было сделать, это попросить.

— Дело не в пари, Слоан!

— Игра окончена. Паук, отведи ее обратно в ее комнату.

Теперь все в комнате уставились на меня.

Я, в моем дурацком распутном платье, с моими дурацкими обесцвеченными волосами и раскаленным добела чувством стыда от того, что меня назвали лгуньей.

Автор этого всего — моя собственная сестра, идиотка, которая с самого начала хотела, чтобы я сюда приехала.

Не дожидаясь, пока Паук еще больше унизит меня, схватив за запястье и оттащив прочь, я поворачиваюсь и ухожу, высоко держа голову, несмотря на комок в горле и слезы, наворачивающиеся на глаза.

Да поможет мне бог, это последний раз, когда я с ней разговариваю.

10

Maл

Когда я возвращаюсь на свой насест на колокольне, в доме Деклана темно.

Единственные источники света, которые остаются горящими, — это ландшафтные прожекторы и лампы в трех комнатах на втором этаже.

Одна из этих комнат — спальня.

Я не могу много видеть под этим углом, но я вижу французские двери с задернутыми шторами. Рядом с комнатой есть небольшой частный внутренний дворик, украшенный горшками с цветущими цветами.

Мимо внутреннего дворика проходит вооруженный охранник с винтовкой наготове.

Они расползлись по всей территории, эти охранники.

Как будто это что-то меняет.

Я не знаю, легли ли Деклан и его свита уже спать, или они отправились куда-то еще после того, как я покинул ресторан, потому что я не приехал прямо сюда. Я колесил по острову, размышляя. Пытаясь прочистить голову.

О ней.

Беспризорнице.

Я злюсь на себя за то, что напугал ее.

Я еще больше злюсь из-за того, что меня волнует, что я напугал ее.

Я никогда не забочусь о том, чтобы кого-то напугать. Независимо от их пола. Я так долго был объектом страха людей, что это больше ничего для меня не значит.

Но у нее получилось.

Я ненавижу это.

Когда я закрываю глаза, чтобы вздохнуть, перед моими веками всплывает образ ее перепуганного лица. Я позволяю себе посидеть с ним мгновение, наслаждаясь деталями.

Все, что касается этой девушки, кроется в деталях.

Она невысокая, как женщина Деклана. Она не броская, или соблазнительная, или сексуальная, или что-то очевидное, что могло бы привлечь внимание мужчины.

Она похожа на маленькую птичку, которая на первый взгляд кажется невзрачной. Только когда вы сосредоточите свое внимание, вы сможете увидеть невероятную сложность ее оперения.

Золотое кольцо вокруг ее зрачков.

Все это отражается в ее милых карих глазах.

Изящный изгиб ее бровей.

Идеальный изгиб ее верхней губы.

Маленькая шишка на ее переносице заставляет очки сидеть немного криво.

То, как свет отражается от ее непористой кожи, заставляя ее светиться.

То, как она смотрела на мой рот, заставляло меня чувствовать себя диким животным.

Я открываю глаза, и она исчезает. Я выдыхаю, дышать легче.

Пока она не появится снова, на этот раз во внутреннем дворике спальни на втором этаже.

Она все еще с ним. Она не взяла деньги и не ушла.

Мое сердце начинает колотиться так сильно, что мне приходится сжимать винтовку обеими руками, чтобы не упасть. Я смотрю в прицел на ее увеличенное изображение и наблюдаю, как она медленно идет к краю патио.

Она поднимает один из цветочных горшков и швыряет его через балюстраду.

Горшок приземляется неповрежденным на траву с другой стороны и прокатывается несколько футов, прежде чем остановиться.

Она поднимает другой горшок. На этот раз она швыряет его в сам внутренний дворик, отпрыгивая назад, чтобы избежать зазубренных осколков глины, когда горшок ударяется о камень и рассыпается.

Затем она начинает расхаживать по комнате.

Похоже, она разговаривает сама с собой.

Злится.

Во мне тоже поднимается гнев, обжигающий, как полуденное солнце на этом отвратительном острове. Не из-за денег, которые я ей дал. Деньги для меня ничего не значат.

Потому что чем дольше она остается с ним, тем большей опасности подвергается из-за его нездоровых аппетитов.

И что, черт возьми, он с ней сделал?

То, что она в ярости, очевидно. Ей тоже больно? Он бил ее? Изнасиловал? Издевался над ней так, как мог только такой мужчина, как он?

Может, я и убийца с репутацией, соответствующей уровню моего мастерства, но такой человек, как Деклан О'Доннелл, даже хуже меня.

Каждый, кто почувствовал укус моей винтовки, заслужил это. У них на руках была кровь. Они были злобнее бешеных волков, все до единого.

Они не были невинными.

Хотя она и торгует собой, эта девушка по-прежнему невинна. Она лань, а не волчица. Я видел это в ее глазах.

Она маленькая птичка, попавшая в львиный капкан.

И если я что-нибудь не сделаю, если я не попробую что-нибудь еще, она будет съедена.

Она не твоя проблема, Малек. Ты здесь не из-за нее. Ты уже пытался помочь ей. Забудь о беспризорнице. Сосредоточься.

Нет. Я не могу сосредоточиться, пока не буду уверен, что она в безопасности.

Что, черт возьми, с тобой не так?

Я не знаю.

Хотя кое-что. Это на тебя не похоже. Ты никогда раньше этого не делал. Что у тебя с головой?

Она наполнена ею.

Прекращая спор с собой, я встаю и спускаюсь по лестнице колокольни, тяжело вздыхая.

Пришло время снова совершить что-нибудь глупое и опасное.

11

Райли

Разбивание цветочных горшков далеко не такое очищающее действие, как я надеялась.

Я возвращаюсь в спальню, закрываю и запираю двери во внутренний дворик и снова задергиваю шторы. Я умираю с голоду, на ужин у меня были только булочка и немного конфет, но будь я проклята, если позвоню по этому дурацкому домашнему телефону и попрошу еды.

Я не хочу разговаривать ни с одним ирландцем до конца своей жизни. Все они высокомерные ублюдки!

Ладно, ладно, они все действительно милые.

Правда в том, что я слишком смущена.

Кажется более разумным умереть с голоду, чем сталкиваться с разочарованными, снисходительными взглядами сотрудников Деклана, когда они приносят еду лживой младшей сестре Слоан.

Я нисколько не сомневаюсь, что все они сплетничали обо мне с тех пор, как я с таким позором покинула комнату.

Осуждающие сукины дети.

Я решаю принять горячую ванну, чтобы попытаться смыть свое унижение. Это не работает, но, по крайней мере, я чистая и чуть менее плаксивая. Я доедаю очередную коробку конфет, миллисекунду беспокоюсь о кариесе, затем чищу зубы зубной нитью, выключаю свет и забираюсь в постель.

Я, должно быть, засыпаю, потому что некоторое время спустя обнаруживаю, что смотрю в темноту, и мое сердце бешено колотится от ужасающего ощущения, что в комнате со мной есть кто-то еще.

Не слышно ни звука. Никакого движения. Ни единый вздох не нарушает тишины.

Но есть отчетливый запах леса и чертовски большое присутствие.

Я в ужасе сажусь прямо, прижимая простыни к груди и надеясь, что один из охранников Деклана услышит мой крик, прежде чем мое тело разорвут на миллион кусочков.