У мышонка только начала отрастать красивая шкурка, и он больше не хотел, чтобы его обижали. Ночью он пришел к черной кошке и вырвал ей все когти. Мышонок думал, что после этого черная кошка и большой пес будут дружить и перестанут обижать друг друга. Но когда черная кошка увидела, что сделал мышонок, то навсегда отвернулась от него. Спустя время мышонок понял, что черная кошка выпускала когти не чтобы обидеть мышонка, а чтобы расчесать ему шкурку. И она вовсе не рычала, а мурлыкала, чтобы мышонку крепче спалось. Без когтей черная кошка больше не подходила к мышонку, но продолжала ругаться с большим псом. Они так сильно ругались, что однажды забыли про маленького мышонка и ушли. Маленький мышонок снова остался один, а серая рваная шкурка больше никогда не превратится в красивую белую.

Сорока смотрела на Щегла, ожидая какой-то реакции, броской фразы на грустную сказку. А может, проверяла, насколько он недалек, и понял ли о чем на самом деле сказка. Щегол не мог отвести взгляд от Сороки, ища ответ где-то в ее черных глазах. Ответ нашелся, но не в глазах Сороки, а откуда-то изнутри. Словно само нутро шептало то, что желает услышать Сорока.

— Давай поищем хороший финал для твоей сказки? — Щегол прокашлялся, а после закинул руки за голову. — Маленький мышонок познакомился с другим мышонком. Домашним мышонком, которого всегда кормили с руки, а спал он лишь в клетке на тумбочке. Мышата сначала ругались, а потом очень хорошо подружились. И тогда домашний мышонок понял, что хочет защищать маленького мышонка, расчесывать ему шкурку и быть рядом, чтобы тот больше никогда не чувствовал себя одиноко.

Сорока едва заметно улыбнулась, а после посмотрела на потолок и рассмеялась. Не ядовито, как было в первый день, а по-дружески, по-доброму. Она посмотрела на Щегла и на ее щеках появились ямочки.

— Ну, знаешь, я тебя всегда с тараканом ассоциировала.

— Пусть будет таракан, — Щегол пожал плечами.

С магнитофона заиграла последняя песня на диске. Щегол поднялся с пола и подал руку Сороке. Она сперва не поняла, зачем Щеглу потребовалось подыматься с пола, но она все равно последовала его примеру. Щегол взял руки Сороки в свои ладони, и они медленно начали шагать в такт музыке, изображая что-то наподобие вальса. Мелодия была медленной и грустной, как и погода за окном, как и состояние души всех Птиц. Пусть завтра все будет плохо, пусть завтрашний день разобьет все то, что они строили так долго, но сегодня они могут позволить себе эту минуту безо всяких проблем. Этот день был глотком свежего воздуха перед долгим заплывом. Щегол шагал медленно, чтобы Сорока поспевала в ритм и не путалась в ногах. Танец получался неумелым и нелепым, но прекрасно продолжал день, в котором они ели гречку при свечах и лежали на холодном полу. День, когда Щегол пообещал не оставлять маленького мышонка в одиночестве.

Глава 30. Дети Филина

«…Пусть здесь меня и похоронят,

где я обрел на время радость.

С сырым безмолвьем перегноя

нам вместе проще будет сладить,

чтоб, возвернувшись в эту небыль,

промолвить, раздувая ноздри:

«Клочок земли под синим небом.

Не приторный и чистый воздух»…»

Клочок земли под синим небом. Борис Рыжий.

Ласточка держала зонт над Сорокой, чтобы уберечь ее от холодного дождя, а впоследствии и от простуды. Как говорил Георгий Васильевич, со дня на день должен был выпасть первый снег, и именно поэтому погода решила выплакать все слезы, накопленные за засушливое лето. Ботинки противно хлюпали по лужам, а носки промокли насквозь, от чего ноги ужасно мерзли. Ласточка весь вечер провела за разговорами с Георгием Васильевичем и ушла спать далеко за полночь, когда остальные уже смотрели третий сон. С самого начала она собиралась относиться к нему со скепсисом, не привязываться к чужой жизни и уж точно не сопоставлять его с Филином. Но Сокол был прав. Было в нем что-то магически притягательное, заставляющее изливать душу до иссушения. Все началось с пары фраз о ней и Соколе, а закончилось слезами о Дрозде и отце. Наутро ей было стыдно, будто она натворила что-то из ряда вон выходящее, будто это был не просто разговор, после которого стало легче. Георгий Васильевич не играл в одни ворота, он не выбирал роли хитрого манипулятора, который лишь выпытывает информацию, а Ласточка не желала использовать его лишь как способ психотерапии.

Он рассказал ей об уходе из церкви. О том, как они с женой попали в аварию, где и погибла его супруга, а он остался с травмой ноги. О том, как водителя не посадили из-за связей. О том, как он собственноручно избил этого человека и лишился сана. Георгий Васильевич не жалел о своем поступке, но ушел в лес, чтобы больше не поддаваться соблазну излить на кого-то свой гнев. Со временем этот гнев притупился, а любовь к лесу осталась. Признаться честно, Георгий Васильевич не был похож на человека, которого можно легко вывести из себя, да и в принципе, его сложно было представить разгневанным. В том откровенном разговоре Ласточка пообещала ему, что принесет из поликлиники хорошие ампулы, которые облегчат ему боль в ногах. Георгий Васильевич был еще полон сил и энергии, но подводили его только ноги, и поэтому большая часть работы давалась ему с огромным трудом. Ласточке итак было очень неловко из-за того, что они присосались к мужчине будто паразиты, и поэтому она решила, что поможет ему.

Ампулы в больнице Наталья Игоревна продала ей дешевле обычного. Это стало их секретом, который Ласточка пообещала сохранить. В аптеке эти ампулы выдавались лишь по рецепту, который необходимо периодически обновлять, чего Георгий Васильевич не делал. А их цена была настолько заоблачной, что от Ласточкиной зарплаты почти ничего бы и не осталось. За оказанную услугу она пообещала Наталье Чувашовой брать сверхурочные смены, но та лишь отмахнулась рукой, войдя в положение. Ласточка бы никогда не подумала, что ей понравится работать в больнице из-за Натальи. Она была доброй, веселой и позволяла Ласточке забыть о проблемах с Соколом. Ласточка не была готова сильно сближаться с очередным незнакомым человеком, а Наталье было с кем обсудить последние новости и украсить рабочий день веселыми историями. Наталья знала, какие события преследуют Ласточку, но не трогала их. И их устраивало такое общение. Закончив с больницей, теперь Ласточка с Сорокой возвращались в домик в лесу по серым лужам и грязным дорожкам.

— Я замерзла, — Сорока протяжно застонала.

— Потерпи, скоро придем.

Сорока, нахмурившись, посмотрела на нее, а потом шмыгнула носом и продолжила идти под зонтом. Она глубже засунула руки в кармане и опустила голову, шлепая ногами по лужам.

— А когда вернемся, ты почитаешь мне сказку про Алису?

— Мы же читали ее уже раз пять. — Ласточка усмехнулась. — Тебе уже пора самой читать, вон какая большая.

— Я умею! Просто не хочу.

— Иногда приходится делать то, что ты не хочешь. Не всегда нам только развлекаться.

— Тогда, может, поиграешь со мной и с Чапой? — ее голос стал тише и настороженнее.

Ласточка остановилась и посмотрела на Сороку. Она вздохнула и слегка улыбнулась, поправляя на девочке шарф. Прежде Сокол всегда выступал в роли того, кто играет с Сорокой. Сокол постоянно играл с ней то в пиратов, то в разбойников, а за Ласточкой оставались лишь базовые потребности для ребенка. Ласточка заставляла ее саму читать и писать, учила ее математике и прочим скучным вещам. Она следила, чтобы девочка хорошо питалась и была тепло одета. Возможно, она тоже хотела бы не становиться матерью чужому ребенку в шестнадцать лет, а также веселиться и бегать по лесу, ловя ящериц на стволах деревьев. Но взваливать на чужого мужчину роль опекуна она не собиралась. Пусть и слова о том, что она не собирается брать ответственность за ребенка, до сих пор сидели в горле, но оставить все на волю случая Ласточка не могла.