— Поиграешь с Соколом, хорошо? — Она протянула ей руку, чтобы идти дальше. — Я обещала помочь Георгию Васильевичу с ужином.

— Я так и знала! — Сорока одернулась в сторону. — Я так и знала, что ты нас не любишь. Ты никого не любишь. Злая! Злая и холодная.

Рука Ласточки дрогнула, и на голову Сороки упали дождевые капли, что до этого момента лежали на зонте. Она быстро заморгала, стараясь переварить услышанные слова, но Сорока продолжала.

— Ни Сокола не любишь, ни меня, — по щекам покатились горячие слезы.

— Кто тебе такое сказал? — Ласточка опустилась на корточки перед Сорокой.

— Догадайся, — она утерла нос.

Ласточка хотела начать распеваться тирадами о том, что их отношения с Соколом никак не отразятся на Сороке. Они могут любить друг друга или ненавидеть, но к Сороке это не имеет никакого отношения. Сороку она любит без условно, и ничто этого не изменит. Она хотела обнять девочку, чего она почти никогда не делала. Но только она протянула руку к Сороке, как в лесу прогремел выстрел. Ласточка вздрогнула и инстинктивно грубо прижала девочку к себе. Из-за лесного эха казалось, будто звук исходит отовсюду, и невозможно было понять, насколько это близко.

— Останься здесь, — Ласточка зашептала на ухо девочке. — Садись под этим деревом и закрой уши, если будет страшно. Как только все будет спокойно, я вернусь за тобой. В случае чего, ты помнишь дорогу до нашего домика. Я скоро вернусь.

Ласточка еще раз мельком взглянула на Сороку, чтобы убедиться, что она делает так, как ей сказали, и побежала в сторону домика. Ей нужно было знать, что все живы, что стреляли не по ним, что это просто хулиганы. Какие-то шутники, которые своими поступками так яростно будоражат ее триггеры. По спине пробежала дрожь, которую Ласточка так усердно игнорировала, чтобы не поддаться панике. Она должна сохранять лицо, чтобы не стать жертвой эмоций, как тогда в заброшенном здании завода. Ласточка ворвалась в гостиную — пусто, на втором этаже тоже. Выровняв дыхание, она снова вышла на крыльцо. Куда теперь бежать, она не знала. Лес был огромен, и оббежать его весь было невозможно, а найти вовремя стрелявшего и жертв стрельбы просто из разряда фантастики. Вдали из туманной дымки показался чей-то силуэт, и у Ласточки сердце ушло в пятки. Определить человека по тени было сложно, но у этого человека походка отличалась и имела свой шарм. Как только она поняла, что это Георгий Васильевич, то тут же бросилась к нему. Она могла бы бежать и дальше, пока не столкнется с ним лицом к лицу, но увидев, как его шаг замедляется, а руки дрожат от веса, что он взвалил на себя, она остановилась.

Только бы не Сокол. Только бы не он.

Ласточка не представляла, что с ней будет, если однажды перед ней престанет его бездыханное тело. Пусть он совершает необдуманные поступки, пусть ведет себя самым отвратительным образом, пусть делает то, что ему вздумается, но пусть он будет живым. Пусть они будут ненавидеть друг друга всю оставшуюся жизнь, пусть молчат, находясь в одном помещении, пусть он никогда не станет прежним, только бы он дышал. Она готова была упасть коленями на мокрую землю и молить Всевышнего о том, что отдаст что угодно ради его жизни. Но тело будто окоченело. Ласточка не могла пошевелить даже пальцем, а лишь самые отвратительные мысли летали в голове на немыслимой скорости.

— Убили… — голос Георгия Васильевича донесся из тумана.

Это стало спусковым крючком. Ласточка бросилась к нему, чтобы успеть. Успеть сказать хоть что-то. Подбежав к мужчине, она не увидела то, о чем думала. На руках Георгия Васильевича лежала Чапа, у которой из пасти сочилась кровь. Она хрипела вздымающимся брюхом, стараясь ухватиться за жизнь. Черная шерсть лоснилась от крови, что уже пропитала одежду Георгия Васильевича. Увидев собаку вместо Сокола, Ласточку охватили рыдания. В своей голове она уже вообразила самые невозможные и возможные сценарии, а сейчас, оказавшись в реальности, где он все еще жив, она не смогла справиться с эмоциями, которые так усердно подавляла. Георгий Васильевич опустился на колени, укладывая едва дышащую собаку на землю.

— Ей всегда интересно с людьми было. Подбегала ко всем, играть хотела. А тут прогадала, девочка моя, не к тем людям пришла. Не тем людям поверила.

— Почему? Кто? Зачем? — Ласточка шептала это в плечо Георгию Васильевичу.

— Вообразили себя охотниками. Кучка молодых людей. Они, как только меня увидели, так сразу сбежали, — Чапа издала последний вздох и закрыла глаза. — Спи спокойно, милая, ты стала мне лучшим другом и семьей.

Ласточка провела рукой по черной шерсти, и ее ладонь окрасилась в цвет крови. Она уставилась на свою руку, как завороженная. Она казалась чужой, словно кто-то пытается дотянуться до нее. Пальцы дрожали, а рука неподвижно зависла в воздухе. Изуродованная, чужая, но такая знакомая. Ласточка сжала руку в кулак и зажмурилась, желая стереть этот фрагмент из памяти. Но даже с закрытыми глазами она видела эту кровь на своих руках.

— Что произошло? — позади них раздался голос Сокола. — Георгий Васильевич? Ласточка?

Он подошел ближе и увидел мертвую Чапу, что лежала на мокрой земле, и людей, склонившихся над ней. Ласточка подняла свой взгляд и уставилась на Сокола, словно видела его впервые. Буквально несколько минут назад она готова была сделать все, что угодно, лишь бы он жил. Но теперь внутри снова загорелась обида от слов Сороки. Ласточка поднялась на ноги и встала перед Соколом. Он хотел что-то спросить у Георгия Васильевича, узнать о Чапе, посочувствовать, в конце концов, но Ласточка ему не позволила.

— Какого черта ты говоришь обо мне всякие гадости Сороке?! — хлесткая пощечина, и на лице Сокола остается кровавый отпечаток.

— Что? — он сделал шаг назад и схватился за щеку. — О чем ты вообще?!

— Она считает, что я вас не люблю. Что я тварь последняя, а ты весь такой белый и пушистый.

— Все не так! — он схватил Ласточку за плечи. — Ее волновало, что у нас с тобой происходит. Я объяснил, что раньше мы любили друг друга, а теперь… все иначе.

— Иначе? — сердце Ласточки заплясало в бешеном ритме, и казалось, что грудная клетка вслед за ним начала ходить ходуном.

— Мы семья, — его голос стал звучать тише, а взгляд был прикован к земле. — Но… ты же ушла бы, если бы не обещание? Мы ведь связаны только им. После смерти Дрозда между нами не осталось… того, что было раньше.

— Я тебя ненавижу, — пощечина от Сокола оказалась сильнее любых ударов, и поэтому, чтобы защититься, ей пришлось зарыть глубоко в землю все, что только недавно вырвалось наружу. — Но слово свое я держу, — она развернулась, чтобы уйти, но увидела сзади Сороку, глаза которой покраснели от предстоящих слез.

— Лжецы, — девочка взглянула на Георгия Васильевича и мертвую собаку. — Лжецы! Зачем тогда позвали жить с вами? Вы только ругаетесь постоянно, как и мама. Зачем вы забрали меня от нее, если ничего не изменилось… — Сорока развернулась и направилась в сторону города.

Никто не побежал за ней, чтобы успокоить или убедить в обратном. Ласточка лишь приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но слов больше не осталось. Она чувствовала себя пережеванной на несколько раз, и хотелось закричать так сильно, как только можно.

— Нам всем нужно остыть, — Сокол едва коснулся ее плеча. — Я разберусь со всем этим. Иди, проветри голову, а я помогу похоронить собаку.

Ласточка повернулась на него, кивнула и побежала в противоположную сторону от города, в самую глубину леса. Злость и бессилие смешались воедино, и чтобы хоть как-то помочь себе, не свихнуться хотя бы телом, но она сбежала из этого кошмара. Мысленно она навеки прикована к Соколу, этим людям и проблемам, но если удастся хотя бы на несколько минут расправить онемевшие крылья, то она ухватиться за эту возможность зубами. Ласточка бежала, не разбирая дороги, оставляя в голове лишь шум ветра и картинку мелькавших перед глазами сосен. Представить бы, что сосны — это плохие дни, будто они также мимолетно остаются позади без следа и не несут свою тень в завтрашний день. Ласточка почувствовала невесомость и облегчение, которого не хватало, как воздуха легким. Кто-то спасается из суровой реальности алкоголем, Сокол причиняя боль близким словами, Георгий Васильевич, уходя в себя. А Ласточка выбрала бег до изнеможения. Так, чтобы ноги онемели и перестали двигаться, так, чтобы горло горело, а по всему телу пробегала колючая дрожь. Она упала на мокрую землю и закрыла лицо руками, чтобы подавляли в себе звук. Ее плечи содрогались, а ноги не позволяли поняться, заставляя полежать подольше.