Сначала тишина была притягательной, а после гнетущей и пугающей. О какой тишине может идти речь, если в доме Сорока? Сокол соскочил с места и побежал на второй этаж, чтобы убедиться, что все в порядке. Георгий Васильевич сразу понял, почему так взволновался Сокол и тут же пошел за ним. Бежать так резво он не мог из-за того, что хромал на левую ногу. Поднявшись на второй этаж, Сокол замер на месте, не решаясь сделать шаг. Сорока свернулась в комок и мирно спала, уложив голову на собаку, что тоже уснула под ребенком. И с чего бы это она вдруг решила поспать днем? Всего-то тут теплее и уютнее, чем в их здании. Чапа едва слышно проскулила и зевнула, дальше погружаясь в сон. Сорока поджимала колени к груди и… улыбалась. Сокол поджал губы, понимая, что сейчас придется будить ее и говорить, что мы уходим. Мы уйдем и больше не вернемся, потому что это место слишком похоже на дом, которого у нас нет.

— Я сейчас разбужу ее, — тихо сказал Сокол мужчине за спиной.

— Не нужно, — его рука опустилась на плечо. — Оставайтесь у меня.

— Это слишком нагло. Все не так плохо у нас. Я не хочу утруждать вас, — Сокол вдруг понял, что выглядит до боли жалко. — Я не для этого приходил к вам. Не для того, чтобы напрашиваться.

— Три комнаты пустуют, и дом у меня немаленький. Будете жить, как раньше, своей семьей, просто соседствуя со мной. — Заметив угрюмый взгляд Сокола, он вскинул руки. — Денег просить не буду, не нужны они мне. За кров будешь иногда помогать мне по хозяйству, да продукты покупать. Пойми, я уже не молод, а здоровые руки для хозяйства мне бы очень помогли.

— Георгий Васильевич, — Сокол устало потер переносицу. — Я хочу остаться, правда. Это было бы просто прекрасно, но только если переждать зиму. Обещаю, в свои проблемы мы вас втягивать не будем.

* * *

Выглядело одновременно комично и трогательно, как Сокол и Ласточка катили садовую тележку, доверху забитую вещами, которыми они успели обжиться в здании. Котелок то и дело сваливался с самой верхушки, и поэтому Ласточка решила нести его в руках. Сороку они оставили в доме, чтобы лишний раз не таскать ее за собой, ведь много вещей она не унесет. Ласточка шла молча, лишь изредка пиная камешки на дороге.

— Как прошла смена в больнице? — Сокол попытался разбавить липкое молчание.

— Неплохо, на следующей смене мне заплатят.

— Это хорошо, — он замолчал, а после добавил. — Может, перемирие? Нам же дальше как-то жить. А в тишине я не хочу. Это слишком тяжело.

Ласточка остановилась и задержала на нем взгляд. По ней сложно было сказать, о чем ее мысли. Но этот тяжелый взгляд Сокол научился распознавать еще давно и ничего хорошего он не сулил.

— Хорошо, пусть будет перемирие, — она попыталась улыбнуться, но получилось слабо.

Деревья сменяли друг друга, и теперь катить тележку становилось труднее из-за веток и бугров, которые встречались слишком часто. До домика оставалось совсем немного, и Сокол внутренне ликовал от того, что у них наконец-то есть дом пусть и временный, но в любом случае это куда лучше холодного и жуткого здания, где от одного вида становится плохо и грустно.

— Ты уверен, что это безопасно? — спросила Ласточка, когда они уже почти пришли. — Поселяться в дом к какому-то мужчине. Ты же параноик. А тут решился на переезд на второй день знакомства.

— Это безопасно, — Сокол улыбнулся. — Георгий Васильевич хороший человек, не знаю почему, но от него веет уютом и спокойствием. Может, он просто…

На крыльце стоял Георгий Васильевич, встречая новых сожителей. Он широко улыбнулся и помахал рукой, осторожно спускаясь со ступеней. Ласточка тяжело вздохнула.

— Он просто напоминает тебе Филина, — она посмотрела на Сокола и поджала губы.

Сокол замер и посмотрел на Ласточку. Это была правда. Чистейшая правда, которую он так боялся произнести вслух. Стало невыносимо стыдно перед ней, захотелось провалиться под землю, словно он виноват в этой парадоксальной схожести этих двух мужчин. Их рознило только одно: один стоит прямо перед ними, а второй мертв уже несколько месяцев.

— Прости, — едва слышно сказал Сокол. — Я не назло тебе это все. Так меньше болит, — он еще раз мельком взглянул на Ласточку. — Быть может, однажды мы встретим того, кто напоминает Дрозда. Я бы очень этого хотел.

Костяшки Ласточки побледнели, но она больше ничего не сказала, а просто пошла навстречу мужчине.

— Добрый вечер, меня зовут Георгий Васильевич, — он забрал котелок из рук Ласточки.

— Ласточка, — она слабо улыбнулась.

В доме все еще царил уют. Сокол боялся, что уют зависит от того, есть ли там он сам. Что если этот притягательный домик в лесу перестанет быть таким привлекательным, как только они начнут там жить. Быть может, это его гнилая аура искореняет все живое и прекрасное, оставляя за собой холод и мрак. Сорока сидела за маленьким столиком и ела пирог с капустой. Увидев Ласточку и Сокола, она вскочила с места и подбежала к ним.

— А правда, что мы теперь живем с Чапой и Георгином Васильевичем?

— Правда, — Сокол улыбнулся ей. — Только не Георгин, а Георгий.

— Ну, если вы птички, я, видимо, цветок, — мужчина рассмеялся. — В доме свободны три комнаты, так что можете расселяться. Одна внизу и две на втором этаже.

— Мы бы не хотели занимать все пространство, — Ласточка нахмурилась. — Нам хватит и двух комнат.

— Чур, я живу наверху, а вы внизу, — Сорока подскочила с места и убежала на второй этаж.

Ласточка изумленно распахнула глаза. Имея в виду две комнаты, она собиралась жить с Сорокой, а Сокола оставить одного. Но, похоже, в своем плане она не учла пылкий нрав Сороки. Она обернулась на Сокола. В конце концов, они столько лет прожили в одной комнате вместе, а потом еще и в здании. Ласточка поняла, что теперь она и вообразить не может, что будет находиться в комнате один на один с собой. Впервые поверив в идею о том, что у нее есть возможность остаться одной, Ласточке стало страшно. Страшно было даже представить, каково это — находится тет-а-тет со своими мыслями и кошмарами. Как бы сильно она не ненавидела Сокола за все, что он сделал, но даже его минимальное присутствие рядом успокаивало. Даже когда было просто слышно его дыхание, Ласточке спокойнее засыпалось. Ведь если он дышит, значит, он жив.

— Хорошо, тогда перенесешь вещи в нашу комнату? — Ласточка повернулась на Сокола.

— Если хочешь, мы можем жить раздельно, — Сокол вскинул руки.

— Нет. Не хочу.

— Вот и замечательно, — Георгий Васильевич хлопнул в ладоши. — Ты пока займись вещами, а мы с Ласточкой поставим чайник.

Сокол вышел на улицу, а Георгий Васильевич повел Ласточку на кухню. Он закинул сухую траву в заварник и поставил чайник на печь. Ласточка изогнула бровь, не понимая, в чем заключается ее настоящая роль на кухне.

— Ты же несчастна рядом с ним, — мужчина говорил тихо. — Зачем мучаешь себя?

— С чего вы взяли? Да и какая разница.

— Больно смотреть мне на вас. И он, и ты себя мучаете. Связали друг друга, а теперь калечите.

Ласточка нахмурилась и посмотрела в пол. Защемило где-то внутри, как от ножа по ребрам. Странный вопрос. Зачем? Что ей мешает уйти и начать все в одиночку. Было бы это обещание, она бы лучше выставила себя лгуньей, чем изо дня в день ходить по битому стеклу. Но стекло, по которому она решительно шла день за днем, было сладостнее любых ковров и пушистой травы. Зачем ей жить в свое удовольствие, если тот, кому отдано сердце, не рядом.

— У меня никого больше не осталось, — она говорила шепотом, но слова звучали так громко, что хотелось зажать уши. — Мы живы, пока есть друг у друга. Поодиночке нам не жить. Если я откажусь от него, то от меня ничего не останется.

— Связали друг друга, — он сочувственно кивнул. — С этим жить можно. Но если каждый сам на себя тянуть эту веревку будет, недолго и задушить друг друга. А вы тянете. Да тяните так, что задыхаетесь. Вам нужно в одном направлении тянуть, тогда и связанными проживете.