Он по опыту знал, что привыкать тяжело, но не невозможно. Привыкнуть к этому можно, но что делать с желанием, которого попросту нет. Даже понимая, что через пару месяцев и такая расстановка фигур станет привычной, Щегол со всех сил упирался, не желая даже представлять этого. Если мысленно оставить все на своих местах, то ведь ничего не изменится, и не придется носом упираться в сухую реальность. Вот пустые кровати Чижа и Сизого. Они пустые не из-за того, что они больше никогда не войдут в эту комнату, а потому что проснулись раньше и сейчас сидят внизу, смеются с того, как смешно Плюша уснула. Щегол зажмурился и попытался вернуть себя на год назад, когда еще не была достигнута эта точка невозврата. Все были живы и счастливы. Все было только впереди.

Нельзя было подолгу тонуть в воспоминаниях, ведь какими бы они не были прекрасными, у воспоминаний есть очень опасное свойство — затягивать. Можно бесконечно возвращаться к идее, как раньше было хорошо и красочно, но за всем этим не замечать, как эти краски из настоящего ты постепенно переливаешь в прошлое. Больно. Было до ужаса больно мысленно бродить по прошлому и цепляться за людей, которые уже никогда не скажут тебе ни слова. Щегол протер лицо руками и наспех вышел из комнаты, прекращая это самобичевание. Почти одновременно с ним из своей комнаты вышла Сорока. Она выглядела ничуть не лучше Щегла и где-то растеряла привычный блеск глаз. Она молча кивнула Щеглу и завязала волосы, что были платинового оттенка, в высокий пучок.

— Тоже проснулся, как говно? — Она потянулась, вытягивая руки вверх.

— Есть такое. — Щегол пошел в сторону лестницы. — Прорвемся.

Сорока буркнула что-то невнятное в ответ и спустилась следом за Щеглом. Пустая гостиная всегда была редкостью для Птиц, и обычно, если такое случалось, то это сопровождалось глухими голосами со всех сторон, из каждой комнаты. Но тишина, что стояла сейчас, была абсолютно иной. Она была густой и обволакивающей, что больше не хотелось произносить ни звука. Она заполняла внутренности, будто слизь, и замедляла любые движения. Жизнь словно остановилась в очередной раз и текла медленно, будто вода льется через тонкое отверстие. Было жутко не столько от медлительности времени, сколько от мысли, когда же оно хлынет мощным потоком, прорывая все преграды.

— Вы как раз вовремя. — Глухарь вышел из кухни, держа в руках сковороду, ручку которой обмотал кухонным полотенцем, чтобы не обжечься. — Омлет готов, сейчас вскипит чайник, и я заварю нам кофе. Думаю, вам тоже спалось плохо и кофе будет очень даже актуален.

Сорока переглянулась со Щеглом, и они сели на диван. Все это было настолько непривычно и неуместно. Сейчас Щегол чувствовал себя еще сильнее не в своей тарелке от того, что Гнездо по праву принадлежит одному только Глухарю, и Щегол здесь буквально на птичьих правах, как бы парадоксально это не звучало. И все же, если отогнать прочь новые ощущения и прислушаться к старым, то уют гостиной и место Гнезда в сердце Щегла не изменилось, он все еще считал это место своим домом, от которого еще был не готов отказаться.

— Спасибо за завтрак. — Сук вилок о тарелки постепенно стих, и Щегол вытер уголки рта футболкой. — Что… — Щегол осекся и прокашлялся. — Какие планы на день?

— А какие могут быть планы? — Глухарь неспешно потянул кофе из кружки. — Найти того, кто нам козни строит, и закончить это все.

Щегол удивленно вскинул брови. Прежде он никогда не замечал такой решительности от Глухаря. Обычно он молчал, сидел где-то в углу и лишь слушал рассуждения Сокола о планах мести, но теперь что-то изменилось. Глупо было считать, что Глухарь ждал подходящую возможность, чтобы возглавить Птиц. Это скорее было похоже на поддержку Сороки и Щегла, что выжимала из Глухаря все силы. Ему не свойственно рыскать с оружием по городу и искать людей. Глухарь походил скорее на спокойного и уравновешенного человека, что ценой собственного благополучия готов следовать намеченной траектории.

— Хорошо. — Щегол нахмурился и потер глаза, чтобы сосредоточиться. — Что мы для этого делаем? В каком направлении движемся?

— Будем исходить от обратного. — Глухарь откинулся на спинку кресла. — Будем брать в расчет, что это далеко не Бульба, и мы не верим его словам.

— Если честно, изначально в это плохо верилось, но так сильно хотелось, чтобы это все закончилось. — Сорока вздохнула и закинула ногу на ногу.

— Но Бульба не мог оказаться просто посторонним в этой истории, иначе бы не взял вину на себя.

— Верно, значит, он кого-то выгораживал. — Глухарь потер бороду, а после посмотрел на Щегла. — Либо он любит и уважает этого человека, либо…

— Боится. — Щегол облокотился на колени. — Он выглядел очень напуганным и просил его убить. Думаю, его запугали и в итоге он сам не выдержал.

— А как мы вышли на Бульбу? — Сорока вскинула голову и задумчиво нахмурилась. — Ах да, Чиж нашел.

Неприятно кольнуло внутри, и липкий ком застрял в горле. Стоило бы, наверное, сказать, что Чиж не имеет никакого отношения к информации о Бульбе и все лавры должны достаться Огинскому, что благородно помог Птицам. Даже несмотря на то, что Сокола уже нет рядом, и больше никто не обвинит Щегла в предательстве, все равно было страшно, ведь эту тайну он собирался унести с собой в могилу.

— Чиж тут не причём. — Голос прозвучал слишком хрипло, и Щегол испугался сам себя. — Мы с Сизым тогда решили попросить помощи у Огинского, а чтобы Сокол не обвинил нас в предательстве, сделали Чижа подельником.

Сорока показательно развернулась к Щеглу и окинула его взглядом с ног до головы.

— А в тихом омуте, как говориться… — она скривила уголки губ вниз. — Удивил, конечно. Может, тогда снова обратимся к нему за помощью? Тем более, Щегла он знает. Не будем уж откровенничать про убийцу Сизого, а можно так завернуть, например, про тех, кто работал с Бульбой.

— Думаешь, стоит? — Глухарь неуверенно на нее покосился. — Даже если он и согласится, не будет ли слишком просто? Этот человек не похож на того, кто светится в таких очевидных местах.

— Пусть хоть где-то будет просто. — Сорока всплеснула руками. — Я больше не вижу других вариантов. Его номер вроде есть в телефонной книге. Вот пусть Щегол ему наберет и встретиться. — Она вскочила с дивана и обернулась на Глухаря и Щегла. — Я сильнее всего хочу, чтобы это закончилось. Если у нас есть возможность упростить себе жизнь, мы лысые что ли, чтобы ей не воспользоваться?

Глухарь молчал и, как показалось Щеглу, слишком долго молчал. Его брови то и дело сходились на переносице в задумчивой гримасе, и сам он пребывал в глубоких сомнениях о правильности данного решения.

— Хорошо, звоните, — он хлопнул себя по коленям. — Только встречусь с ним я сам.

Сорока подскочила на месте от радости и, пока Щегол договаривался с Огинским о встрече, она собирала Глухаря, словно на свидание. Она постоянно твердила, что он должен выглядеть презентабельно, чтобы его не сочли за сумасшедшего деда. Огинский долго не решался, но в итоге согласился встретиться с Глухарем в кабаке под названием «Погребок» не так далеко от окраины города. Огинский сослался на то, что сегодня он выходной, и ему удобнее будет добраться туда, чем ехать до участка. Сердце Щегла противно колотилось и мешало рационально оценивать ситуацию. Все ведь в порядке, тогда почему его так трясет?

— О Сороке позаботься. — Глухарь улыбнулся Щеглу перед тем, как сесть в «Буханку» вместе с Плюшей и уехать на встречу с Огинским.

* * *

Ласточка размеренными шагами ступала между скромных надгробий. От осеннего дождя размыло рыхлую землю, и ее ботинки тонули в грязи. Солнце едва начинало пробиваться сквозь толстый слой туч, из которых еще недавно лил проливной дождь. Ласточка улыбалась встречному ветру, развивающему ее волосы в разные стороны. Погода хоть и была непредсказуема, но здешние места всегда отдавались в сердце особой печалью и спокойствием. Будто ты приходишь на встречу со старым другом, которому не слишком то и сдались эти встречи, зато для тебя они носят особенный, сакральный характер и всегда цепляют в самое сердце. Ласточка дошла до конца кладбища и присела у двух надгробий. Оглянувшись по сторонам, она отметила, что могил прибавилось в этой части кладбища. Если двенадцать лет назад этот участок считали уделом бедняков и одиночек, то теперь, за отсутствием иного места, здесь хоронили и всех остальных. Ласточка провела рукой по холодному кресту и улыбнулась.