— Не надо меня жалеть или делать одолжений.

— Не буду, — Щегол вскинул руки. — Но я все равно останусь.

На кухне засвистел чайник, и с кухни вышел Глухарь, держа в руках заварник и три кружки с рисунком красных петухов. Он поставил их на столик и разлил ароматный чай по кружкам.

— Вот и отлично, — он сел в кресло. — Мы найдем того, кто виновен в смерти Сизого, и закончим эту кровавую битву.

— Вы тоже остаетесь? — Щегол радостно улыбнулся Глухарю.

— А куда я денусь, — он добродушно рассмеялся. — Это ведь мой дом.

Чай был горячим, Гнездо — пустым и тихим. Но все это было не так уж и важно, пока есть общая цель и люди. Число Птиц уменьшилось, но они никуда не исчезли, а всего лишь разбрелись по разным уголкам. Убийца никуда не растворился, и опасность все еще подстерегала за углом. Теперь это уже не битва Сокола, а сражение каждого, кто был в Гнезде. Сбежать из Гнезда сейчас было сравнимо с тем, чтобы бросить читать книгу сразу же после завязки или оставить крем с торта несъеденным. Щегол так не умел и не хотел. Он желал сполна насыться временем с Птицами, пока еще есть эта возможность.

Глава 26. Дети Филина

«…Что, повторюсь, сомнительно для сна,

но это только сон и не иначе,

я понимаю это до конца.

И всякий раз, не повстречав отца,

я просыпаюсь, оттого что плачу…»

А иногда отец мне говорил. Борис Рыжий

Осень брала бразды правления в свои руки, и вот уже третий день без перерыва лил дождь. Нельзя было сказать, что пришла она неожиданно, но Сокол был явно не подготовлен к этой острой необходимости рыскать по городу в поисках жилья. Каждый день, когда появлялось свободное время от поручений Красикова, Сокол шел по бедным районам искать сдающиеся квартиры. Он был готов согласиться на район для безнадежных пьяниц и дебоширов, но даже там не осталось свободных квартир. Он мысленно ругал себя за чрезмерную уверенность в том, что им всегда будет место. Место было. На улице или в холодном здании. Этот вариант не подходил для морозного сибирского городка, и даже если они будут сутками напролет жечь костры, то замерзнут от холода или утонут в бездонных сугробах. Работа на Красикова действительно облегчила задачу, ведь появилось больше денег, а Ласточка стала меньше возмущаться по поводу криминала. Сокол за неделю работы на Красикова уже узнал о мелких рэкетирах, что пытались напасть на местный гастроном. Красиков щедро отблагодарил его за фамилии, и на эти деньги он купил Сороке осеннюю куртку и ботинки. Устав от давления на больную голову лишними мыслями, Сокол решил пройтись по лесу и немного потренироваться, что должно было помочь в поиске идеального варианта. Сейчас он чувствовал некое родство с тремя котятами, живущими в коробке в подъезде, от которых отказались хозяева. Только вступать в роль жертвы Сокол отказался наотрез с момента лишения глаза. Хотя с приближением зимы он был все ближе к тому, чтобы жалостливо выть под окнами в просьбах о жилье.

Ласточка перестала давить на него пару дней назад. С одной стороны это радовало, а с другой Сокол понимал, что это связано с принятием того, что они останутся в здании и на зиму. Ласточка не так давно тоже нашла работу. Она устроилась санитаркой в поликлинику к Наталье Игоревне Чувашовой, женщине, что спасала их после перестрелки и пыток в доме Филина. Платили ей там немного, но на вырученные деньги Ласточка начала закупаться теплыми вещами, которые им понадобятся в здании. Сокол никак не реагировал на это, но понимал, что все это камень в его огород. Злиться было бессмысленно, поскольку дом он так и не нашел. Что уж говорить об идеальном варианте их жилья, если он даже просто комнату, доступную им, найти не может. Под ногами хрустели сосновые ветки, а опавшая хвоя липла к подошве из-за влажности. Сокол вышел на опушку, где они тренировались с Ласточкой, и сел на поваленное дерево. Кора была влажной и холодной, но Сокол не обратил на это внимание. За пеньком что-то зашуршало, и он непроизвольно дернулся и достал из рукава нож. Из-за пня вышел еж, неся на себе кучу листьев, которые налипли на него случайно. Он не обращал внимания на Сокола, а шумно шагал по хвое своей дорогой. Сокол улыбнулся животному и убрал нож обратно в рукав, не сводя взгляд с ежика, ему показалось, что он даже слышит, как тот пыхтит. На секунду он закрыл глаза, представляя себя на месте этого животного. Было бы проще. Когда ты еж, тебе не нужно задумываться о том, где ты живешь и за какую правду борешься, ведь можно просто вырыть норку и провести там всю зиму.

Из леса послышались и другие посторонние звуки, напоминающие чей-то бег. Бежал кто-то очень быстро, гораздо быстрее человека. И этот кто-то направлялся прямиком в сторону Сокола. На этот раз Сокол не вытащил нож, подскакивая со ствола сосны, а наоборот, остался сидеть и выжидающе смотреть в сторону бегущего. Он сам не понимал, почему он не встал с места, не сбежал, как привык, а просто сидел и ждал появления кого-то.

Возможно, он хотел рискнуть своей жизнью, чтобы снова ощутить этот вкус борьбы, а возможно, ждал того, кто скажет что-то ободряющее. Ему было жизненно необходимо услышать о том, что он справляется хотя бы чуть-чуть. В голове по сей день звучали слова Дрозда о том, что он их погубит. И как же злило, что он снова оказался прав. Руки опускались с каждым днем все ниже, потому что вслед за Дроздом запросто могут уйти Сорока с Ласточкой, его маленькая неокрепшая семья, которую он старался построить из последних сил. Эта слепая тяга к созданию семьи пошла еще со времен детского дома. Тогда он засыпал с мыслями об общих завтраках, шумных ужинах и совместным обсуждением будущего дня. И пусть эта семья не будет в том традиционном понимании, которое присуще всем обычным детям, которые на ночь слушают сказки от мамы, а днем учатся кататься на велосипеде с папой. У него ничего этого не было. Детство Сокола сложно назвать обычным, поэтому пусть и семья будет такой же. Странной, несуразной, сшитой из несовместимого, из таких же разодранных кусочков, как и он сам. Пусть раньше эти кусочки валялись в грязи или были заплаткой на чьих-то джинсах — это не имело значение, если в конечном итоге все мы невидимыми нитями будем пришиты к общей картине. Эти нити будут крепче любых кровных связей, которые на деле оказываются не такими крепкими и рвутся чаще кроссовок, в которых он ходит уже не первый год. Он собственноручно сошьет эту картину, даже если игла будет каждый раз пронзать его пальцы.

Из леса на него выскочила крупная собака и громко залаяла, испугавшись незнакомца. Не сказать, что Сокол ожидал увидеть здесь животное крупнее ежа. Она не была похожа на дворовых собак, которых он привык видеть в городе. Наоборот, черная шерсть собаки лоснилась, и выглядела она сытой и домашней. Собака смотрела на него из-за дерева, изредка показывая зубы. Сокол не стал подыматься с дерева, чтобы не обозлить животное еще больше, а так и остался сидеть и смотреть на собаку, что выглядела куда домашнее его самого.

— Чапа! — Издалека послышался мужской голос. — Ко мне! — Кто-то приближался вслед за питомцем. — Ты опять там ежа учуяла.

— Она меня учуяла, — без особого энтузиазма крикнул в ответ Сокол, и собака залаяла только сильнее.

Через минуту в поле зрения показался мужчина примерно сорока лет. Он был одет в камуфляжный костюм, а на плече у него висело ружье. И если собаку Сокол не боялся, то страх к оружию в чужих руках у него был не безосновный. За свое время он не раз успел напороться на эту ловушку собственным брюхом. Несмотря на то, что мужчина выглядел совершенно беззлобно, Сокол все равно держался настороженно и был наготове, чтобы достать свой нож, которым он обращался вполне себе неплохо.

— Ну, тише, тише. — Мужчина потрепал собаку за ухом, и та припала к нему ластиться. — Вы ее не бойтесь, она сама вас боится.

— Я тоже зубы показываю, когда мне страшно. — Это должно было звучать как шутка, но на деле это прозвучало гораздо жалобнее, чем следовало.