Сокол махнул рукой, и Птицы вышли на улицу к машине. Щеглу и Сизому выдали по пистолету, которые они использовали только на тренировках, а Сорока осталась при своем ноже-бабочке. Пистолетами они пользовались только на тренировках с Соколом на той жуткой поляне в лесу. Щегол был этому несказанно рад и надеялся, что больше никогда не придется использовать их вне учебных целей. Тишина и спокойствие Гнезда были заразны, и стоило прожить в умиротворении, так теперь начинает тошнить ото всех движений. Загрузившись на привычные сидушки, Щегол посмотрел на Сороку, что крутила в руках нож-бабочку. Она сидела напротив и не отводила взгляда от ножа.

— Почему нож? — Щегол задал вопрос, который только что пришел в голову.

— Что? — Сорока взглянула на Щегла. — А почему нет? Он же крутой.

— Почему не пистолет? С ним вроде спокойнее.

— Кому-то спокойнее, кому-то нет, — Сорока пожала плечами. — Пистолет может подвести тебя в любой момент. Закончатся патроны или что-то еще. А нож могу подвести только я сама, потому что не воспользуюсь им, — Сорока наклонилась вперед и облокотилась на колени. — А я привыкла рассчитывать на себя.

Щегол театрально закатил глаза. Он мельком взглянул на Ласточку, что сидела за рулем впервые рядом с Соколом на практике Щегла. Вела «Буханку» она ловко и непринужденно, гораздо увереннее Щегла и спокойнее Сокола. Именно так ее и можно было охарактеризовать — уверенная и спокойная. После того, как она вернулась и рассказала Щеглу о его матери, он больше не услышал от нее ни слова. Их тренировки прекратились, и бегать они стали тоже отдельно. Ласточка выловила его из общего вечера, посвященного ее возвращению, и вывела на крыльцо. Сердце Щегла тогда скакало в бешеном ритме от волнения и предвкушения одновременно.

— Все хорошо, — Ласточка не смотрела на Щегла. — Зашла к ней под предлогом рекламы. Выглядит здоровой и живой. Не буду тебя обнадеживать, что она счастлива. Но жить будет.

— Спасибо, — Щегол кивнул. — Мне этого достаточно.

— Тебе ведь только больнее от этого. Так почему попросил? Проще жить в неведении, чем быть уверенным, — Ласточка мельком бросила взгляд на Щегла.

— Проще. Но я не хочу жить в иллюзиях, ради собственного спокойствия, — Щегол поджал губы. — Пусть лучше правда режет глаза. Ведь я должен нести ответственность за свои поступки. Для меня проще смириться с горькой правдой, чем прятаться за завесой лжи и не знать, что за ней находится.

Ласточка усмехнулась и засунула руки глубже в карманы спортивных штанов.

— Тебе это не нужно. Зря ты не сбежал тогда, при первой встрече.

— Говоришь, как Сорока.

— Сорока не вникает в суть, а судит лишь по поверхности, — Ласточка вздохнула. — Но иногда поверхность не так сильно разнится с глубиной, — она задержала взгляд на Щегле. — Сбеги ты сейчас, я бы не осудила. Это было бы самое верное решение.

— Я не умею принимать верных решений и поэтому не сбегу, — Щегол склонил голову на бок. — Я смогу постоять за себя и не собираюсь погибать, обещаю.

Ласточка хотела что-то сказать, но оцепенела и замерла, словно на стоп-кадре. Затем она зажмурилась и передернула плечами, словно от холода. Ласточка снова устремила свой взгляд в лес и тихо сказала.

— Прекрати.

— О чем ты? — Щегол не понял.

— Просто перестань, — она спрятала лицо в ладонях. — Я устала от разговора. И замерзла.

«Я замерзла». Последнее, что сказала Ласточка перед тем, как уйти в домик и больше никогда не заговорить со Щеглом. Он так и не понял, что сделал или сказал не так, что сумел ее так сильно обидеть. Первое время хотелось выведать у нее причину, потом это ушло на второй план, а в итоге Щегол напомнил себе, что это Ласточка и молчание является ее отличительной чертой. Она прожила в тишине с Соколом, Бог знает, сколько лет и не общалась со Щеглом до начала их общих тренировок. Так что должно измениться теперь? Это было ей свойственно, а Щеглу было свойственно не высовываться и плыть по течению.

Машина свернула с главной дороги и покатилась медленнее по частному сектору. Домики были похожи друг на друга, но их нельзя было сравнивать с домиками из Восточного района. Там они были маленькими, вросшими в землю, сухими и напуганными. Здесь же, на улице, где живет Гуров, дома были светлыми, статными и чистыми, будто на картинку добавили экспозиции и яркости. Из-за приглушенного вечернего света сложно было оценить этот контраст, но даже так он явно бросался в глаза. Птицы выбрали это время, потому что именно вечером этого дня Гуров будет один, так как вчера его друзья и коллеги устраивали праздник по поводу его выхода из тюрьмы. Утром он явно был с похмелья, а вот вечер — просто идеальное время для нападения. Сокол решил, что пойдет туда один. Ласточка будет ждать в машине, а Сизый, Сорока и Щегол встанут по периметру территории. Они уже неоднократно сопровождали Сокола в его поездках к старым знакомым, но почему-то в этот раз он решил оградить Птиц от собственных грехов. Ласточка поставила машину у обочины и позволила Птицам выйти из машины, чтобы после отогнать ее чуть дальше по улице, дабы не привлекать внимания. Сокол шел во главе, ломая замки на ограде и пропуская Птиц вперед, чтобы те могли встать на свои позиции. Сизый должен был дежурить на входе в дом, Щегол с торца, а Сорока у калитки. Окинув взглядом всех, Сокол дернул ручку двери, что оказалась открытой. Прикрыв глаза и собрав мысли в одно целое, он вошел в дом с надеждой распрощаться со всеми своими демонами.

Сокол вошел в светлый и просторный коридор, вид из которого был на кухню и гостиную. В доме стояла гробовая тишина, и было лишь слышно гул стука сердца и треск дров в камине, что находился в гостиной. Сокол вытащил пистолет из кобуры и медленно пошел вдоль стен, ожидая нападения с любой стороны. Но со всех сторон подступала только тяжелая тишина, что давила сильнее любого шума. Сокол заглянул на кухню. Чисто и пусто. Повсюду было чисто и пусто, и лишь треск дров создавал видимость обитания дома. Казалось, будто время поставили на паузу и выжидают, когда его включить, чтобы застать Сокола врасплох. В комнатах стоял такой сумрак, будто специально для судьбоносной встречи. Сокол ступил на порог гостиной, и половица предательски скрипнула. В комнате напротив прохода, у самой стены стоял камин, напротив которого в кресле сидел мужчина. Он не обернулся на скрип, а лишь слегка повел головой. Соколу не нужно было заглядывать ему в лицо, чтобы знать, кто это. Сомнений не оставалось, хотя бы из-за манеры поведения. Это Гуров, самоуверенный, непринужденный и в меру отстраненный. Он вернулся в прежнее положение, не отрывая взгляда от огня. Языки пламени обвивали поленья и превращали их в тлеющие угольки. Огонь был послушен, не позволял себе лишнего и поглощал лишь то, что ему дозволено. Но если огню дать чуть больше воли, то он уничтожит все вокруг, включая своего хозяина.

— Я даже позволил себе наглость. Усомнился, явишься ли ты, — Гуров перекинул руку через спинку кресла и посмотрел на Сокола.

Внутри бушевали едкое пламя, что так долго теплилось внутри гниющего сердца. Сокол убрал пистолет обратно и медленными шагами подошел к Гурову. Он ожидал нападения, обороны или хотя бы надеялся произвести эффект неожиданности. Но Гуров ждал его. Ждал сидя у камина в полном одиночестве. Это было похоже на изощрённый способ издевательства или игрищ, которые только сильнее разжигали злобу.

— Щенок, да ты окреп из нелюдимой псины, — Гуров медленно похлопал в ладоши. — Похвально.

— Раз ждал меня, то представляешь, зачем я здесь, — Сокол достал из рукава нож, что раньше принадлежал человеку Гурова. — Как там говориться? Кровь за кровь?

— Все верно, — он улыбнулся. — Хотя, наверное, глупо считать кто кому сколько должен. Моих людей ты хорошенько покромсал.

— Ты мою семью разрушил, — Сокол поморщил нос. — Правда, думаешь, что глупо?

— Хотел было сказать, про мои упущенные годы. Да смотрю, моя каторга не только мне пыткой была. Выжидал, высчитывал, — Гуров поднялся с кресла и повернулся лицом к Соколу. — Я тоже скучал, — он развел руки в стороны, а после рассмеялся.