— Скажешь, где деньги?
— Я вас всех убью, — плевок с густой крови оставил след на подбородке мужчины.
— Посмотрим, — он довольно улыбнулся. — Я смотрю, тебе это все нравится. Мазохист своего рода? Схожу за паяльником, а потом еще поговорим.
Вальяжным шагом мужчина покинул комнату, а после вышел на улицу. Тело Скворца походило на дом Филина. От прежнего состояния осталось лишь название, а то, во что они превратились, сейчас сложно было узнать. Скворец боялся представить, как он выглядит со стороны. И не дай бог ему взглянуть в зеркало, ведь тогда он бы попросту не узнать в отражении себя. За каждый шрам на теле, за каждую каплю крови и за каждое слово, сказанное в адрес его семьи он отомстит. Скворец настолько окунулся в мечты о том, как собственноручно выкалывает черные глаза этого мужчины, а после вспарывает ему живот его же ножом, что не заметил подошедшего со спины. К горячим связанным рукам кто-то прикоснулся холодными пальцами.
— Что ты здесь делаешь?! — Скворец громко зашипел. — Ты должен быть с Соловушкой.
У Дрозда не сразу нашлись слова, после того, как он увидел лицо Скворца. Правый глаз отсутствовал, а вместо него был лишь кровавый сгусток, что уже вытек на щеку. Нос и челюсть опухли от многочисленных ударов, и повсюду была кровь. Дрозд постарался не всматриваться в Скворца, чтобы сохранить самообладание и закончить с разрезанием веревок. Но даже не глядя на Скворца, перед глазами то и дело появился этот образ измученного, заплаканного, кровавого лица, что несколькими часами ранее он мог назвать своим братом.
— Спасаю тебя. Мы же семья. Каким я бы был братом, если бы бросил тебя здесь.
В такие моменты принято начать геройствовать и уговаривать человека уйти, но Скворец изжил из себя все геройство, и осталась лишь злость и слабость по всему больному телу. Когда руки и ноги были свободны, Скворцу потребовалась буквально секунда, чтобы размять их, прежде чем схватить нож, которым еще недавно истязали его тело. Сомнений не осталось, и он отложил невыносимую боль на дальнюю полочку, чтобы исполнить задуманное.
— Что ты делаешь, уходим!
— Спрячься, — слово скорее походило на приказ, нежели на просьбу.
Дрозд слушался беспрекословно. Возможно, из-за чувства вины за то, что сотворили со Скворцом. Скворец не был так глуп, чтобы брать в руки огнестрельное оружие после лишения глаза, и не был так уверен в себе, чтобы вступать в драку раненным. Он встал прямо напротив двери, вооружившись клинком, что насквозь пропитался его собственной кровью. Мужчина вышел из дома без оружия, и винтовка его осталась лежать на кухонном столе. А паяльником не дерутся. От злости, захлестнувшей Скворца с головой, картинка перед лицом мелькала в замедленном действии. Когда дверь распахнулась, он без труда вонзил нож прямо в горло обидчику. Чужая кровь захлестнула его, и теперь не осталось ни сантиметра чистой кожи. Скворец навалился сверху, не прекращая вонзать клинок в мужчину. Толку от этого не было никакого, ведь уже был мертв. Но Скворец не переставал протыкать безжизненный труп. Казалось, что если Скворец прекратит, то мужчина снова вскочит на ноги и продолжит пытки. Даже со вспоротым животом и безжизненным взглядом он может убить Скворца.
— Сдохни! Сдохни! Сдохни!
Картинка начинала темнеть, а раны расходиться с новой силой. И только после того, как Дрозд вцепился в плечи Скворца и оттащил его в сторону, он сумел остановиться. Скворец поднял взгляд на Дрозда и увидел животный страх, что врос в его лицо навсегда. Скворец помнил, как Дрозд пугался громких звуков, но этот страх он запомнит на всю свою жизнь. Скворец решил, что Дрозд испугался того, во что превратился их дом, чужих людей с оружием. Но он сильно ошибался.
— Нужно уходить, — Дрозд, наконец, смог прийти в себя.
— Есть еще один, он скоро вернется, и я разберусь с ним.
— Нет, — плечи Дрозда передернулись. — Не сейчас. Ты сам еле отличаешься от трупа. Тебе нужно в больницу, — его слова не имели никакого веса, и Дрозд устало потер переносицу.
Скворец хотел возразить, начать спорить, как и обычно, но Дрозд обхватил его за плечи и обнял, давя на раненое тело. Несмотря на боль, Скворец не смел шелохнуться, он не решился даже дышать, потому что это был Дрозд. Это был Дрозд! Дрозд, который никогда не говорил ему теплого слова, теперь вернулся за ним и обнял его. Рука так и осталась болтаться в воздухе, сжимая в себе нож. Голова заболела с такой силой, словно по ней колотили молотом несколько дней без перерыва, но Сокол так и не посмел выйти из этих холодных и совершенно неумелых объятий.
— Мы отомстим, обещаю. Вместе, как семья, но не сейчас, пожалуйста, пошли к Соловушке, — это была не просьба, это была отчаянная мольба.
— Ладно, — Скворец медленными шагами направился к потайной двери в кабинете Филина. — Собери аптечку, а я возьму оружие. У нас очень мало времени.
Дрозд скидал лекарства первой необходимости в пакет и побежал следом за Скворцом, что стоял в подвале напротив огромного арсенала Филина. Винтовки, ножи, пистолеты, разные виды пуль. Филин показал ему свою коллекцию год назад и рассказал, как сюда попасть в случае необходимости. Дрозд стоял позади Скворца, не принося не звука. Когда Скворец взял с собой то, чем мог уверенно пользоваться, то взглянул на Дрозда.
— Я должен был догадаться, почему он проводил с тобой так много времени, — Дрозд виновато опустил взгляд. — Сможешь бежать? Я могу перевязать некоторые раны.
— Нет. Доберусь так. Завтра отведешь меня в больницу, — Скворец провел пальцем по лезвию, которым его еще недавно резали. — Он мог нас бросить?
— Я не знаю. Возможно, он уже мертв, а они решили просто поиздеваться над тобой, выставляя Филина злодеем.
Дрозд не смотрел на Скворца. Он боялся смотреть в это лицо, потому что в нем не осталось того мальчишки, с кем они враждовали в детстве. Кто-то чужой шел рядом с ним, неся в руках оружие. Кто-то чужой говорил с ним не своим голосом. Кто-то чужой, в кого превратился его брат, Скворец — воришка яблок. Рациональная часть понимала, что никто не останется прежним после такого, но эмоциональная часть боялась того, куда приведет их новый Скворец, больше походивший на стервятника. Больше всего у Дрозда болело за то, что все детство он укорял Скворца, за то, что тот неизменный дворовый пёс, дурак, что только смеется в лицо проблемам. А сейчас, когда лицо Скворца не выражало ничего, кроме злобы, жажды мести, а легкая тень беззаботности, что всегда присутствовала с ним, пропала бесследно, Дрозд мечтал вновь увидеть своего брата.
— Заброшенное промышленное здание. Наверх можно подняться по лестнице, и там безопасно, — Дрозд пропустил Скворца вперед, чтобы в случае чего поймать обессиленное тело.
Скворец сумел подняться без проблем, но как только под ногами появился бетон, он рухнул на колени, обессиленный непрерывной болью по всему телу. Сил кричать или злиться уже не осталось, а больше всего хотелось лечь даже на бетон и уснуть. Пальцы рук безостановочно дрожали, но бороться с этой дрожью он не собирался. Подняться на ноги его могло заставить только одно.
— Скворец! — Соловушка выбежала к нему из-за стенки, где они расположили ночлег.
— Соловушка, — парень с трудом поднялся на ноги и посмотрел на нее.
Ее глаза-стекляшки заблестели от слез, и она протянула руку навстречу измученному лицу. Несмотря на боль, Скворец позволил прикоснуться ей к правой стороне лица. Ее пальцы были холодными, как ледышки, и этот холод облегчал жгучую боль. Она боялась полноценно прикасаться в щеке и лишь скользили по ней, боясь причинить вред. Соловушке хотелось вжаться со всей силы в Скворца и раствориться в его объятиях, но истерзанная грудь останавливали ее. Но для Скворца ее присутствие само по себе было целебным. Теперь, когда он видел, ради чего это все было, он не жалел. Если ему придется еще раз рискнуть жизнью ради Соловушки, он без сомнения, отдаст ее. Скворец прикрыл оставшийся глаз, чтобы не видеть слез Соловушки, иначе он сам рисковал разрыдаться самым постыдным образом. Ему все еще было страшно, все еще было больно. Скворец сделал шаг навстречу Соловушке и уткнулся ей в шею, преодолевая боль. Она пахла домом, беззаботными вечерами с Филином и лесополосой, где они провели весь прошлый день. На Соловушке не было отпечатка того ужаса, через который прошел Скворец, и глядя на нее, он мог представлять, что все это просто дурной сон. Как и было в первый день, он позволил ей обработать шрамы. В первый раз он положился на нее, потому что она случайно увидела раненную ногу, но в этот раз он мог доверить свое тело только ей. Больше не было больно, потому что он все еще жив, все еще любим той, которой отдал свое сердце.
