– У вас «Джетта-Седан» 2019 года, правильно?

– Да.

– Промывка двигателя ей не понадобится, – я ободряюще улыбаюсь. Она выглядит взволнованной и даже в каком-то смысле обезумевшей из-за денег – узнаю себя в ней. – У машины пробег меньше пятидесяти тысяч миль.

– Так промывка двигателя была не нужна.

– Абсолютно точно. Уверена, это ошибка и… – Я прерываюсь, осознавая, что именно она сказала. Была. – Простите, я правильно понимаю, что промывку уже сделали?

Она поворачивается к Бобу, твердая как сталь.

– Я не буду платить за эту работу! Даже ваш собственный механик заявляет, что она была не нужна. И больше я к вам обращаться не намерена! Но хорошая попытка.

Меньше минуты уходит, чтобы разобраться с оплатой пятидесяти долларов. Напряжение в гараже можно пощупать руками, и я стою у прилавка, ощущая болезненную неловкость, пока «Джетта» выезжает через ворота. Затем поворачиваюсь к Бобу.

Какой сюрприз, он почти дымится.

– Мне жаль, – говорю я со смесью раскаяния и злорадства, при этом пытаясь обороняться. Работа с Бобом вызывает у меня сложные, разноплановые эмоции. – Я не знала, что промывку уже сделали, иначе бы не сказала ничего подобного. Она выглядела так, словно у нее нет денег на…

– Ты уволена, – говорит он, даже не смотря на меня и все еще возясь с транзакцией.

Не уверена, что правильно расслышала.

– Что?

– Ты уволена. Я заплачу тебе то, что должен, но не вздумай возвращаться.

Я моргаю:

– Что ты…

– Ты меня достала! – орет он, разворачиваясь, а затем идет в мою сторону. Я делаю два шага назад. Боб не то чтобы крупный или высокий, но он хам. – Ты вечно это делаешь.

Я трясу головой, поглядывая на других механиков и надеясь, что они вмешаются. Но остальные наблюдают за нами с каменными лицами, и я…

Я не могу потерять эту работу. Не могу. У меня в рюкзаке лежит письмо, а на мобильный пришло новое сообщение – вероятно, о том, что морские свинки впадают в депрессию, когда живут поодиночке.

– Слушайте, мне жаль. Я работаю здесь больше года, и мой дядя…

– Твоего дяди здесь нет, и ты мне поперек горла. Ладно сама не разводишь на бабки, но мешать мне это делать? Собирай манатки.

– Но это не моя работа! Моя работа – чинить машины, а не втюхивать людям услуги, которые им не нужны.

– Больше это не твоя работа.

– Она права, вы не можете уволить ее.

Я оборачиваюсь. За мной стоит Истон с лицом, на котором читается: «А сейчас я поправлю твою грамматику, дружок».

– Существуют нормативно-правовые акты, которые защищают сотрудников от несправедливого завершения трудового…

– Как хорошо, что мы с блондиночкой с самого начала не связаны никакими обязательствами.

На это Истон нечего возразить. Да и я понимаю, что Боб может делать со мной все что захочет, поэтому молчу.

– Забирай вещи и вали, – говорит он в последний раз.

Как всегда, груб и отвратителен. Ничего не поделаешь. Я совершенно, абсолютно бессильна, и мне приходится сжать кулаки, чтобы не наброситься на него и не расцарапать лицо. Я заставляю себя уйти, пока не разорвала его в клочья.

– Мэллори…

Я останавливаюсь, но не поворачиваюсь.

– Из того, что тебе причитается, я вычту стоимость промывки двигателя.

Строго говоря, еще ни разу я не попадала в оползень, мое тело не мотало по острым горным скалам, чтобы в итоге его съели у подножия дикие кабаны. Но по ощущениям неделя после моего увольнения выдалась еще хуже.

И на то есть несколько причин. Во-первых, я не хочу беспокоить маму или сестер. А это неизбежно случится, если я расскажу им, что Боб уволил меня. Так что в течение дня я не появляюсь дома, пытаясь найти новую работу. А это непросто, если учесть, что в Нью-Джерси все еще август и бесплатных мест с вайфаем и кондиционером в прекрасном 2023 году не так много. Впервые за долгое время я оказываюсь в городской библиотеке Патерсона. Она не изменилась с тех пор, как я была здесь в последний раз в семилетнем возрасте, и все так же рада мне и моему перегревшемуся ноутбуку в своих недофинансированных стенах.

Боже, храни библиотеки.

– После утомительного расследования, – говорю я Истон по телефону в вечер четверга после не самого продуктивного дня, – я обнаружила, что счета нельзя оплачивать золотыми слитками из «Кэнди краш». Настоящая трагедия. А чтобы устроиться механиком к кому-нибудь, кто не является твоим дядей-слеш-любителем-крабов, тебе нужны такие модные штуки, как сертификация и рекомендации.

– У тебя их нет?

– Нет. Хотя у меня есть комикс под названием «Мэллори – автомеханик», который Дарси нарисовала, когда ей было восемь. Думаешь, прокатит?

Истон вздыхает:

– Ты же помнишь, что у тебя есть еще один вариант?

Я игнорирую ее замечание и провожу следующий день в поисках чего-то еще – чего угодно. Патерсон – третий по размерам город в Нью-Джерси, черт его побери. Где-то должна быть работа для меня, любая работа, черт ее побери. Хотя это еще и третий густонаселенный город во всей Америке, а значит, здесь высокая конкуренция. Черт бы ее побрал.

Хуже всего красные цифры банковского счета, которые я вижу этим вечером. Мама дала мне доступ, когда отец исчез с горизонта. Чувствую, как кишки завязываются в узел.

– Эй, – зову я Сабрину, когда застаю ее одну в гостиной. Прячу руки в карманы, чтобы не заламывать их при сестре. – Кое-что насчет оплаты дерби.

Она отрывается от телефона и выпаливает с широко открытыми глазами:

– Ты же внесешь ее, правда?

У меня чешутся глаза оттого, что я целый день пялилась в монитор, и на мгновение – ужасное, пугающее, сбивающее с толку – я злюсь на Сабрину. На мою красивую, умную, талантливую четырнадцатилетнюю сестру, которая не знает, не понимает, как сильно я стараюсь. Когда мне исполнилось четырнадцать – в день моего глупого дня рождения, – все изменилось. Я потеряла отца, шахматы, себя. И с тех пор все, что я делаю, – только пытаюсь…

– Мэл, ты можешь, пожалуйста, не испортить мне хотя бы это?

Она не добавляет вслух «в отличие от всего остального», и раздувающийся пузырь гнева лопается и превращается в чувство вины. Вины за то, что Сабрине приходится просить меня о подобном. Если бы не мои тупые решения, сейчас не было бы никакой проблемы.

Я прокашливаюсь:

– В кредитном союзе какая-то путаница. Завтра схожу проверю, но ты не могла бы попросить об отсрочке? Всего на несколько дней.

Сабрина смотрит на меня:

– Мэл.

– Прости. Я заплачу сразу, как со всем разберусь.

– Все в порядке, – она закатывает глаза. – Дедлайн в следующую среду.

– Что?

– Я сказала, что до пятницы, потому что знаю тебя.

– Ты, маленькая… – Я облегченно вздыхаю и плюхаюсь на диван, чтобы защекотать ее.

Через тридцать секунд попытка защекотать превращается в объятие, и Сабрина смеется, говоря:

– Фу.

И:

– Это отвратительно!

И:

– Серьезно, Мэл, ты себя позоришь.

Затем она неожиданно спрашивает:

– Почему от тебя пахнет старыми книгами и яблочным соком? У нас что, есть сок?

Я беззвучно киваю и направляюсь в кухню, чтобы налить ей стакан. Чувствую, как задыхаюсь от бесконечной любви к сестрам и оттого, как мало могу им дать.

Вечером почта напоминает мне о непрочитанном письме от [email protected]. Получено пять дней назад. Ответить? Я долго пялюсь на сообщение, но так и не открываю письмо.

В субботу и воскресенье мне наконец начинает везти: подворачиваются несколько подработок. Работа по саду для соседа, которому я иногда помогаю с ребенком, и выгул собак. Мгновенная оплата наличными – это, конечно, прекрасно, но нестабильно и не подходит ни в перспективе, ни с учетом кредита.

– Просто оплатите, – говорит мне кассир кредитного союза в понедельник утром, когда я показываю ей письмо, которое можно охарактеризовать только как «уважаемый бесполезный член общества, вот срочное напоминание о том, насколько вы не в состоянии позаботиться о своей семье».