Пока моя затея с треском проваливалась. Ни гостей, ни происшествий. Все, что я видела, – это мелькавшие за занавесками силуэты Люс и ее родителей, которые периодические проходили мимо окон своего скромного дощатого домика. Чтобы скоротать время, я делала уроки при свете телефона, одновременно терзаясь мыслями, разыгрывают меня или нет. В школе было полно людей, кому могло показаться забавным отправить мне загадочное сообщение о бывшей лучшей подруге.

Я уже собиралась сунуть тетрадь в сумку и завести машину, как вдруг открылась входная дверь и из дома вышла Люс.

Застыв, я наблюдала, как она села в мамин старенький «вольво» и проехала мимо меня. Я едва успела нырнуть под приборную панель, когда свет фар коснулся моей макушки. «Вольво» выехал на главную дорогу, и я последовала за ним.

Люс направилась на север в богатый район Маклин и остановилась возле кирпичного особняка с полукруглой подъездной аллеей и двумя декоративными керосиновыми лампами, мигающими по обе стороны от входной двери. Я никогда здесь не бывала раньше и записала адрес в телефоне: Хейворт-стрит, 551. Люс припарковалась в закутке у дороги и вышла из машины, но, вместо того чтобы пойти к входной двери, скрылась в тени декоративного кустарника.

Я снизила скорость, пытаясь через стекло разглядеть ее силуэт на лужайке перед домом, но ничего не увидела. Доехав до конца квартала, я потушила фары, развернулась и поставила машину в тени большого дуба, откуда было хорошо видно входную дверь. На другой стороне улицы залаяла собака.

Зачем Люс тайком бродила вокруг чужого особняка? Интересно, чей он?

Я все еще старалась разглядеть очертания Люс, как вдруг дверь дома отворилась и прямоугольник света упал на порог. В дверном проеме возникла фигура. Я достала фотоаппарат и приблизила изображение, чтобы рассмотреть получше.

В дверях спиной ко мне стоял какой-то парень. Лица не было видно, но я сразу догадалась, кто это. И, опершись рукой о подлокотник, ждала, когда же он повернется.

Даже издали Логан О’Хара выглядел чертовски привлекательным – римская бронзовая скульптура да и только. Он был одет так, словно хотел произвести хорошее впечатление: бежевые штаны и выглаженная рубашка сидели на нем как влитые, свет оттенял редкие складочки на ткани. Логан о чем-то говорил с собеседником, который стоял напротив него, в дверях дома.

На миг мне показалось, что у меня двоится в глазах, потому что незнакомец выглядел почти точь-в-точь как Логан. Те же каштановые волосы, та же одежда. Та же осанка и те же уверенные движения. Даже лица были похожи. Их можно было принять за близнецов, но я-то знала, что Логан – единственный ребенок в семье.

Я растерянно заморгала. Потом защелкала фотоаппаратом. Щелк. И еще раз.

Логан снова повернулся к своему двойнику и что-то сказал – к сожалению, мне не было слышно. Затем спустился по ступенькам и исчез в темноте. Хлопнула дверца машины, завелся мотор. Фары осветили подъездную аллею. В противоположном конце лужайки за кустами мне наконец удалось поймать в объектив сосредоточенно-нахмуренное лицо Люс, наблюдавшей за отъезжающей машиной.

Двойник Логана скрылся в доме. Я успела разглядеть очертания руки и длинную искаженную тень, упавшую на лужайку, а затем дверь закрылась и стало темно.

Я ничего не понимала. Что это было? Два Логана – настоящий и фальшивый. Искаженная правда, галлюцинация. А я точно это видела? Я посмотрела на дом, светящийся изнутри. В окне первого этажа мелькнул силуэт, но занавески скрывали его секрет.

Я стала свидетелем странной сцены только из-за Люс, которая все это время пряталась во мраке. Очевидно, что она следила за Логаном. Но почему? Будучи его девушкой, Люс имела к нему доступ, какого не было ни у одного человека в школе. Она проводила время у него дома, в его комнате, в его машине. Она наверняка знала пароль от его телефона и, возможно, увидела сообщение или электронное письмо, приоткрывшее завесу тайны – той, что он от всех скрывал. Но какой?

Самый очевидный ответ: у него появилась другая. Но, учитывая эпизод с двойником, это явно был не тот случай. Я попыталась обдумать разные варианты происходящего. Зачем Логану встречаться со своим двойником? Может, они родственники и двойник на самом деле – его давно пропавший брат-близнец, о котором никто не знал? Конечно, такое могло быть, но все же казалось невероятным – мыльная опера какая-то.

Я снова внимательно осмотрела двор, ища движущуюся тень Люс, но тут вдруг включились разбрызгиватели на лужайке, и от неожиданности я чуть не выскочила из штанов. Послышался шум мотора – значит, Люс удалось незаметно проскочить. Я за ней не успевала. Пока возилась с ключом зажигания, она уже проехала до конца улицы и исчезла. Бросив ключ на колени, я ошарашенно уставилась на ореол водяной пыли над лужайкой. Было поздно, пора домой.

Вдалеке опять залаяла собака. На кого она лаяла? И тут кто-то тихо постучал в окно моей машины.

По ту сторону стекла возникло лицо. Меня будто током ударило. Время остановилось.

Я схватилась за ключ зажигания и уже начала поворачивать его, когда услышала свое имя.

– Хана? – Голос парня звучал приглушенно.

Я моргнула. Сквозь стекло перед глазами проступили знакомые черты.

– Джеймс?

Джеймс Ли был последним человеком, которого я ожидала увидеть возле странного особняка в Маклине. Я чуть опустила стекло.

– Что ты здесь делаешь?

– Я хотел спросить тебя о том же, – ответил он.

На верхнем этаже дома зажегся свет, и мы оба оглянулись.

– Не стой на виду, – прошептала я и кивком указала на сиденье рядом с собой. – Залезай.

В длинном списке людей, с которыми я не хотела бы оказаться наедине в машине, Джеймс Ли занимал первое место. И вовсе не потому, что он мне не нравился – очень даже нравился, во всяком случае раньше, – а потому, что ему удивительным образом всегда удавалось видеть правду.

Мы дружили с детства – наши матери случайно познакомились на благотворительной акции, когда мы были еще маленькими. Они быстро нашли общий язык, поскольку обе были китаянками – единственными среди собравшихся. В результате нам с Джеймсом впоследствии часто приходилось скучать вдвоем на всевозможных мероприятиях – у него или у меня дома, в конференц-залах, на банкетах, в вестибюлях отелей. С ним связаны одни из лучших воспоминаний детства. Вижу как сейчас: мы сидим под длинным столом, накрытым белой скатертью, с тарелкой, полной закусок и сладостей, и читаем друг другу по очереди загадки для юных детективов. Мимо нас мелькают чьи-то ноги, а мы пытаемся разгадать очередную тайну.

Но после поступления в школу Святого Франциска все изменилось. Мы стали вращаться в разных социальных кругах. Я была популярной и общительной девочкой, с которой все хотели дружить, а Джеймс предпочитал компанию нескольких близких друзей и книг, искренне презирал вечеринки, пустую болтовню и спортивные мероприятия – короче, все то, вокруг чего крутилась жизнь школы.

Мои тогдашние подруги начали замечать Джеймса только в девятом классе, после того как он вытянулся за летние каникулы аж на десять сантиметров и черты его лица вдруг обрели твердость и четкость.

«А он в самом деле хорошенький», – говорили между собой девочки, а мне было странно и дико это слышать. Я даже не сразу поняла, что они обсуждают Джеймса – моего Джеймса. Того самого, который однажды опустошил все запасы овсянки у нас дома и выпил всю самую вкусную содовую, оставив мне только лимонную. Того, кто вечно засыпал меня вопросами и невозмутимо говорил в лицо те вещи, о которых следовало промолчать. Наблюдая за подругами, пялившимися на Джеймса, я внезапно и сама посмотрела на него другими глазами, как будто открыла для себя заново.

Но все это было до Катастрофы. До того, как окружающие начали дистанцироваться от нашей семьи. До того, как я услышала ругань наших мам на кухне, после чего между ними пробежала трещина – вначале небольшая, но быстро превратившаяся в пропасть, разделившую позже и нас с Джеймсом. До того, как я назвала его позером и перестала с ним общаться.