Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Данные проведенных в 1996–1997 годах социологических опросов позволяют выявить потенциально взрывоопасные тенденции, порожденные такой ситуацией. Особый интерес представляют, на наш взгляд, два опроса — проводившиеся в Краснодарском крае и в Башкирии. Среди опрошенных в обоих случаях — местная элита, директора предприятий, представители национальных культурных учреждений, предприниматели, творческая и научная интеллигенция (приводимые далее данные взяты из исследования: Национальные интересы и проблемы безопасности России. М.: Фонд Горбачева. 1997).

Результаты свидетельствуют о том, что в Краснодарском крае — обширном регионе, в котором проживает приблизительно 4 млн. русских вместе с представителями 22 других национальностей (многие из них сохраняют компактное местожительство, язык и национальные традиции), происходит постепенное нарастание напряженности: более 51 % опрошенных проявляют «озабоченность» национальными отношениями в своем регионе, 27,4 % —»серьезную озабоченность». Кроме того. участники опроса отмечают острую напряженность между всем населением в целом и группами мигрантов и беженцев, появившимися после распада СССР вследствие кризисов, поразивших соседние государства — бывшие советские республики. По отношению к этому второму фактору, провоцирующему напряженность, проявляется дальнейшее расхождение в его оценках между славянским (русские. украинцы, белорусы) и «тюркским» (турки-месхетинцы, азербайджанцы, адыгейцы и т. д.) населением. Как можно видеть, проблема чрезвычайно сложная и простых решений у нее нет. Она требует исключительной дипломатической ловкости и одновременно мощной репрессивной системы. Ни того, ни другого в настоящее время нет и не предвидится.

Что касается Башкирии (или Башкортостана), то там ситуация даже более парадоксальная. Башкиры — нация, которая дала название республике и в этом смысле здесь «хозяйка». — составляют лишь 21 % от населения республики, тогда как татары 28. а русские и того больше — 39 %. Социологические исследования показывают, что башкирские лидеры открыто стремятся «установить под лозунгами национального возрождения фактическое господство титульной нации».

Аналогичные симптомы с различной интенсивностью проявляются, к примеру, и в Республиках Тыва и в Саха (Якутия). Соответствующая реакция со стороны русского этноса произойти не замедлила и в случае усиления напряженности может стать более резкой. «Ущемление прав» русских ведет к росту русского патриотизма и великорусского шовинизма, что в свою очередь вызывает ответную реакцию национальных, меньшинств — напряженность раскручивается по спирали, которой не видно конца.

Сегодня в России больше больных людей, чем было 10 лет назад, больше пьяниц и алкоголиков, больше душевнобольных, больше слепых и глухих, больше инвалидов. Смертность превышает рождаемость и среди мужчин, и среди женщин — по этим показателям Россия стала абсолютным исключением в мире 90-х годов. Ни одна страна, а уж тем более страна индустриальная с высоким уровнем грамотности, не знала такой демографической катастрофы: из-за негативного соотношения между смертностью и рождаемостью русское население уменьшается в среднем на миллион человек в год. Отрицательные показатели характерны для всего населения, но для русской его части они самые низкие. И это легко объяснимо: именно те регионы, где превалирует русское население, наиболее пострадали от так называемых ельцинских реформ. В них (по политическим причинам, о которых речь шла выше) коммунистический режим сконцентрировал большую чисть военной промышленности, технологический и интеллектуальный потенциал страны, т. е. все то. что Гайдар и его сподвижники считали ненужным, подлежащим скорейшему уничтожению. И хотя «реформы» провалились, но уничтожение прошло успешно. Последствия очевидны для всех, кто не слеп.

Кризис, разразившийся 17 августа 1998 года. наглядно продемонстрировал. как далеко зашел процесс распада, — зачастую он проявлялся в чисто автоматических, инстинктивных реакциях. В драматическом хаосе ответных мер, предпринятых областями и республиками, российские автономии выдвинули лозунги «каждый за себя», «спасайся, кто может» и реализовывали их, не дожидаясь решений Центра и порой даже не делая попыток хоть кик-то скоординировать свои действия. Достаточно привести всего несколько примеров.

Сразу после падения рубля Тульская область (губернатор — коммунист Василий Стародубцев) принимает решение о том, что цены на все товары широкого потребления в розничной торговле должны утверждаться властями; г. Калининград (губернатор Леонид Горбенко) объявляет «чрезвычайное экономическое положение», провоцируя острую полемику во всей московской прессе; г. Красноярск (губернатор Александр Лебедь) создает «группу быстрого реагирования», наделяя ее полномочиями проверять всю коммерческую деятельность с целью борьбы со спекуляцией; г. Кемерово (губернатор Аман Тулеев) начинает создавать «областной золотовалютный резерв»; в Самаре выпускаются облигации областного займа без всякого согласования с Центробанком и объявляется, что его погашение гарантируется «всем достоянием области»; г. Екатеринбург (губернатор Эдуард Россель) принимает решение установить региональную монополию на алкогольную продукцию. Десятки регионов немедленно заявляют о прекращении налоговых платежей в федеральный центр, и целая группа автономий втихую принимает те же самые меры, не заявляя об этом официально. На фоне всеобщего разброда и сумятицы выделяются всего два субъекта Федерации: Приморье (губернатор Евгений Наздратенко) и Москва (мэр Юрий Лужков). Оба их руководителя призывают избегать паники и объявляют о своей лояльности» центру. Но причины подобного поведения, внешне идущего против течения, — явно политические, явно личные и явно конъюнктурные. Наздратенко не может обойтись без поддержки Кремля и считает, что он ее заслужил, оказывая в свою очередь полную поддержку Ельцину во всех трудных ситуациях. Лужков стремится превратиться в национального лидера и метит в президентское кресло — таким образом, в его «лояльности центру» легко прочитывается заявка на всероссийскую власть, особенно когда он переходит к угрозам. Через Москву, заявляет он, проходит 50 % всего продовольственного импорта страны, и те, кто выбирает автаркию, пусть знают, что Москва может ответить блокадой. Довольно тревожное заявление. Особо тревожное с учетом того, что все основные российские торговые артерии уже давно стали ареной тотальной продовольственной войны, где царит принцип: «в нашу область пропускается все и не выпускается ничего» — по крайней мере, если не будет заплачена пошлина. Воронеж блокирует вывоз сахара и картофеля, Липецк — молока, Белгород запрещает вывоз растительного масла, Ставрополь устанавливает ценовой потолок на товары широкого потребления и налагает временный запрет на вывоз всей сельскохозяйственной продукции, Краснодар запрещает вывоз товаров «социального назначения», Самара арестует партии сахара и растительного масла, переправляемые через ее границы. Все такие меры можно было бы счесть за мелочь, за нервный срыв, объяснить растерянностью перед лицом чрезвычайных обстоятельств. Если бы только тем самым не разжигались искры, тлеющие под золой взаимных территориальных претензий, — их начинают предъявлять друг другу даже чисто русские области, вступающие в спор из-за границ, которые десятилетиями, если не веками никто таковыми не считал. А что будет, если чрезвычайные обстоятельства станут еще более чрезвычайными и из временных превратятся в постоянные?

21
{"b":"89822","o":1}