­– Вы научились выращивать это сого?

— Да, Великий! Оно дает бо́льший урожай, чем ячмень, но только собирать его много сложнее.

— И чем же?

— Сого не сохраняется в колосьях. Как только оно вызревает, начинает опадать на землю, так что приходится собирать его в пыли. Очень неудобно!

— Понятно. Я подумаю… я вопрошу Небесных богов, что с этим сделать. В достатке ли у вас продукты? Не бывает ли голода?

— Хвала Небесным богам! — отозвался Эгор. — Здесь еды намного больше, чем на прежнем месте! Благодаря упряжи и плугу мы распахали много земли вдоль реки, так что зерном люди вполне обеспечены! Дичи и пастбищ тут тоже вдоволь!

— Хорошо. А рыбу вы ловите?

Эгор смутился.

— Наш народ не умеет этого!

— Похоже, пора научиться. Глупо жить на реке и не пользоваться её богатствами. А как складываются отношения с местными, как их там…исаварами?

— С большинством деревень исаваров мы не воюем. Но, бывает, случаются и стычки!

— В чем причина?

— Как и прежде, из-за зарослей сого.

Потянувшись за кувшином с водой, я вдруг услышал звук рвущейся материи. Моя одежда, сильно потрепанная еще во время работы на хуторе, теперь пришла в полную негодность. От времени нитки и ткань просто истлели, и с каждым моим движением она все больше приходила в негодность.

— Аш, мне нужна одежда! Вы тут умеете плести ткани?

— Нет, адаже не знают что это такое. Все носят кожи.

— Ладно, принесите хотя бы кожаную!

Утром мне принесли тяжелый, пахнущий юфью плащ с украшениями из медной проволоки. Довольно неудобная вещь на такой жаре, скажу я вам, но ночами он выручал. Подумалось, как туго придется, когда будет утрачено последнее белье. Носить кожу на голое тело на 40-градусной жаре — форменный мазохизм… А ходить неукрытым тоже не вариант — солнце печет немилосердно.

Закончив с завтраком, я вышел из шатра наружу. Солнце клонилось к закату, но и сейчас чувствовалась его сила. Мой храм-шатер окружало множество хижин из бамбука, соломы и войлока, хаотично разбросанных тут и там. Рядом с моим шатром горел городской очаг, несколько полуголых мальчишек — сыновья атуров и их друзья — сидели возле него и подкидывали дрова. Тут же было несколько женщин разных возрастов — жены и дочери атуров. Именно они отвечают за огонь, не давая ему погаснуть.

У адаже огонь в очаге поддерживает женщина — жена хозяина, главы рода. Поддержание огня в городском очаге тоже возложено на женщин, самых знатных и высокопоставленных в городе.

Жрицы были одеты в кожаные рубашки, украшенные по подолу разными медными и костяными бляшками, заколками и завитками. Похоже, делать ткани тут не умеют. Чтобы в кожаной одежде не было очень уж жарко, они проделывали в ней множество прорезей, пропускавших воздух, ну и, конечно же, их одежды украшает множество бусин, медных проволочек, каких-то костяных пластинок, перьев.

— А как называется город, — спросил я у Эгора. Тот лишь пожал плечами.

— Город. Просто «Город»!

— Надо его как-то назвать. Давайте это будет, эээ… Адажион!

Разумеется, жрецы не возражали против такого названия, хотя, судя по всему, так и не поняли, зачем Городу еще и как-то называться. То, что это поселение будет не единственным, в их головах пока не умещалось….

Конечно, мне захотелось осмотреть все вокруг. Хижины жителей оказались разбросаны по городку безо всякого плана, что здорово мешало проходу. Улиц в городе не было — были тропинки, вьющиеся вокруг хижин. Если в степи адаже всегда строили круглые жилища из овечьих шкур, то в городе они стали строить соломенные жилища прямоугольной формы с деревянным каркасом, как у местных.

К счастью, им хватило ума не держать свой многочисленный скот в городе. Сараи и овины размещались в некоем подобии «предместья», пристроенном к городу со стороны реки. Отсюда скотину проще водить на водопой.

Жителей в городе было мало — взрослые работали в поле, дома оставались только дети и старики. Они подходили к жрецам, и, поглядывая с любопытством на меня, о чем-то их спрашивали.

— Что они хотят? — спросил я у Аша.

— Просто интересуются, вы ли тот посланник небес, о котором мы им рассказывали.

Узнав о том, кто я, многие горожане пытались коснуться меня, видимо надеясь таким образом получить божественное благословение. Боже — ты, который настоящий — надеюсь, ты простишь меня за этот перформанс!

* * *

Я прошелся по городку,осмотрев его стены, ворота и городские общественные постройки. Бамбуковый частокол в три человеческих роста, за ним простые деревянные смотровые башни. Ворот в городе было 6, как мы и запланировали 20 лет назад. Эти, довольно легкие, бамбуковые конструкции вряд ли бы выдержали удары тарана.

В целом оборонительные сооружения у города, можно сказать, никакие. Они могут защищать жителей от ночных воров и от гиен, но не более того. Отряд воинов с единственным железным топором вполне мог срубить несколько стволов бамбоо и войти за ограду. А нападающие без железного топора могли бы просто сжечь эти стены, привалив к ним несколько охапок горящих прутьев.

Сооружения внутри города тоже не впечатляли. Возле общественного очага была хижина, где хранилось топливо для него, и коротала время «дежурная» жрица.На площадке перед очагом воины адаже собирались на народные собрания.

Никакого общественного амбара, увы, за 20 лет построено не было.

Мы вышли за ворота. За городской стеной, на некотором отдалении от нее, тоже стояли хижины, но другого вида, не такие как у адаже. В городе хижины были круглые, с крышей как стог сена; за городом дома были вытянутой формы, с большой двускатной крышей. Ближе к реке дома стояли на сваях.

Дальше начинались поля, на которых работали люди. Я понял, что жители предместья не были адаже — в большинстве это были более низкорослые и темнокожие исавары. Знакомство с адаже, умевшими пахать землю и засевать ее зерном и овощами, уже оказывало влияние на местных. В своих деревнях они не пытались пахать и сеять, но те, кто переселился к Адажиону, уже начали перенимать новые для себя агроприемы и сажали ячмень, чеснок, редьку и листовую капусту. Но основой рациона оставался привычный им дикорастущий сого.

Подойдя ближе, я понаблюдал, как они это самое сого собирают. Это широколистое, довольно высокое растение, у которого листья растут прямо от корня, и оттуда же торчал увенчанный метелкой семян стебель. Росло оно в диком виде, размножаясь, как сорняк, самосевом. Быстро вымахав весной из мокрой после паводка почвы, в начале лета сого колосилось и начинало засыхать. При этом семена его могли высыпаться на землю, а часть попадала на широкие листья внизу, где их можно было собрать в пазухах.

Темнокожие поселяне раскладывали несколько коровьих шкур на землю, потом наклоняли метелки сого над шкурами и стрясали зерна прямо в шкуры. Потом убирали зерна в корзины и шли дальше, где и повторяли всю процедуру. Высокие стебли оставляли на поле, и, как сказали мне жрецы, позже их здесь же сжигали.

Среди хижин местных виднелись два длинных как казармы строения с высокими крышами и без окон. Я, было, подумал, что это сараи для скота или зерна, но оказалось что это «мужские дома». Мальчиков отселяли в них с 13–14 лет, и они живут там, пока не женятся. А отсутствие окон — для того, чтобы буйная молодежь не сбегала по ночам куролесить.

Мы подошли поближе к реке. Пологие топкие берега, истоптанные копытами быков и овец, плавно переходили в заросшие камышами плавни. Дальше по побережью виднелись арыки и поля овощей, огороженные бамбуковыми изгородками. Я узнал чеснок, редьку и капусту. Были и незнакомые мне клубни– жрецы назвали из «ямам».

Ямам — высокорослое растение с корнями — клубнями и красивыми желтенькими цветками. У него едят и молодые стебли, и клубни, и цветы. Имеет сладковатый вкус и крахмалистую мякоть клубней. Выращивание ямама на поливаемых землях дает прекрасные урожаи.

Как сказали мне жрецы, каждые 50–60 лет дает плоды и бамбоо. После цветения это растение умирает. Удивительно, но цветут и умирают они все сразу — весь бамбоо округи.