Женщина оглядела поляну. Клюквы в этом году много, будто кто щедро окропил свежей кровью мох и тонкую траву – всё красно… Лес здесь влажный, болота рядом, самое место для кислых ягод. Но никуда не денутся. Кроме нее, собирать их здесь все равно некому. Да и много ли одной надо?

Женщина достала из-за пазухи небольшой холщовый мешочек, поднесла к губам и забормотала:

«Стой, злой, незваный, чужой, стой, час, огонь угас, замри, жизни силы запас, не повернись, не приближайся, меня дожидайся…»

***

– Чего тебе до воды моей? – раздался за спиной скрипучий старческий голос.

Я подскочила как ужаленная и обернулась. Передо мной стояла невысокого роста старуха. Лицо все посечено глубокими морщинами, волосы, выбивавшиеся из-под платка, совсем седые. Она была будто изможденная временем, сутулая под тяжестью прожитых лет, но в то же время… Взгляд ее был цепкий, внимательный, подмечающий каждую мелочь. За этими глазами чувствовался вовсе не стариковский ум.

Мне стало не по себе. Очень сильно не по себе. По спине пробежал холодок, а в кожу будто впились иголочки и разнесли по мышцам легкую ноющую боль, как если бы я долго стояла, не двигаясь, и тело затекло.

А еще вдруг стало неловко и даже страшно. Я растерялась, но хотела что-то ответить в свое оправдание. Открыла рот, чтобы произнести заготовленную заранее фразу, но язык не слушался. И не могла отвести взгляд от лица старухи. А та будто ощупывала глазами, копошилась в чувствах, читала мысли, видела мое прошлое… И только когда сама захотела отпустить, узнав все, что ее интересовало, старуха отвела глаза. Ко мне вернулся контроль над собственным телом и мыслями.

– Я по лесу гуляла… случайно хутор нашла… пить очень хотелось… – забормотала я, сама понимая, что несу околесицу.

– Пить захотелось? – с легкой ехидцей переспросила старуха. – Ну так пей!

Она кивнула на бутылку с водой, которую я успела наполнить из ее колодца.

Я смотрела растерянно, не зная, что делать.

– Пей! – с нажимом произнесла женщина.

Сердце в груди колотилось как бешеное. Я нехотя, но неотвратимо, будто кто меня заставлял, свинтила крышку с бутылки и поднесла к губам. От воды дохнуло болотным смрадом, тиной и затхлостью. Что за чертовщина? Когда я ее набирала, колодец был самым обычным, ничем таким не пахло. Скосила глаза и бросила взгляд на воду, оставшуюся в ведре.

Она была розоватой, с тонкими нитями красных разводов, будто туда линули крови. Рот наполнился вязкой слюной, в ушах зазвенело, к горлу подкатила тошнота, я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание…

Пришла в себя, сидя прямо на земле, прислонившись к колодцу.

– Ну что ты, девонька. Сомлела чегось… на вот водички попей… – причитала склонившаяся надо мной старуха и протягивала кружку. – У тебя дни эти… женские… Такое бывает. Еще, кажись, и не ела ничего с утра. А уже, гляди, солнце скоро к закату… как тут не сомлеть? Конечно, сомлеешь…

Болела голова, и я с трудом разбирала, что она говорит. Женские дни? Ну да как раз. Но она-то откуда знает? И почему солнце к закату, я же только недавно приехала? А из города выехала утром. Сколько тут прошло? Часа два, не больше…

Я поморщилась и поднялась на ноги, глянула на небо. Действительно вечерело. Что за ерунда? К черту всю эту деревню с их колодцами и хуторами! Надо возвращаться домой!

– Спасибо. Мне уже лучше. Хотя воды, пожалуй, попью, – я взяла протянутую кружку и сделала большой глоток. Заныли зубы, но холодная вода меня освежила и приятно смочила пересохший рот и горло. Я допила воду до конца. Обычная. Без вкуса и запаха…

– Пойду уж, извините за беспокойство. У меня машина в деревне, и правда стоит возвращаться, пока солнце не село. Осенью темнеет рано…

– Иди-иди, девонька… Иди-иди… – согласилась старуха и смотрела мне вслед, пока я не вышла из калитки и не скрылась в лесу.

Я спиной почти физически ощущала ее тяжелый, пристальный взгляд.

***

Довольная собой, бормоча под нос, старуха направилась в дом. Потопталась на крыльце, скидывая калоши и вдевая ноги в теплые поношенные тапки.

Свет в доме уже горел, корзинка с клюквой стояла на столе в кухне. Не переставая бормотать, будто разговаривала сама с собой, старуха пошла к буфету. Достала из рассохшейся полки холщовый мешочек. Перебрала травы, сушившиеся на печке. Из стоявшего в углу веника вытянула десяток тонких гибких прутиков.

Вернулась за стол, сдвинув корзинку в сторону, принялась узловатыми пальцами доставать из мешочка камешки и в ведомом только ей узоре раскладывать на столе.

– Воструха, свечи зажги! – крикнула она, не оборачиваясь.

Из-за печки выползло странное существо. Сначала на четвереньках, но через пару шагов распрямилось. Существо внешне было похоже на женщину-карлицу, но с длинным, загнутым книзу носом, подвижным, как у крысы, и большими ушами, которые стояли торчком среди рыжих нечесаных волос. Лицо вострухи маленькое, сморщенное, как печеная картофелина. Движения суетливые. Глаза будто черные бусины, без белков и зрачков.

Воструха притащила две большие белые свечи, наполовину уже оплавленные, и поставила на стол перед старухой. Чиркнула спичками, зажгла обе, отошла в сторонку, присела на лавку, внимательно наблюдая за происходящим, но не вмешиваясь.

Старуха ловко, несмотря на перекрученные артритом суставы, мастерила из травы куколку. Перевязывала красной ниткой так, чтобы получилась круглая голова и торчащие в разные стороны руки, накрутила нить на поясе, завязала на три узла, а концы оборвала, помогая себе зубами.

Отложила куколку в сторону и принялась мастерить из прутиков клетку. Когда весьма схематичное подобие клетки было готово, женщина поставила ее на разложенные на столе камешки и поместила внутрь куклу.

Оглядела, осталась довольна результатом. Свечи к тому времени хорошо разгорелись, и их ровные оранжевые лепестки не дрожали и не чадили, а стройно вытягивались вверх, подсвечивая странный натюрморт.

– Золы из печи дай! – бросила старуха в сторону.

Домовичка проворно вскочила, открыла в печке нижнюю заслонку, набрала совком серую остывшую золу и поднесла старухе под правую руку.

Та зачерпнула жменю, сыпанула на стол так, чтобы зола покрыла столешницу тонким сизым слоем. Затем старуха принялась пальцем чертить на золе ломаную линию вокруг клетки, приговаривая громким зловещим шепотом, пока не замкнула линию в полный круг:

«Встанешь, не благословясь, пойдешь, не перекрестясь, из чужой двери в лес, где живут звери. Ни полна луна, ни денег мошна не укажут дороги, бушь сидеть как в остроге!»

Дорога нырнула в лес и скрыла хутор. Только после этого я перевела дух и чуть расслабилась. Тяжелого взгляда старухи больше не ощущала и даже обернулась, чтобы в этом убедиться.

За спиной только ветер шумел в кронах деревьев, изредка обрывая красно-бурые листья, подхватывал и играл с ними, прежде чем уронить на землю.

И я бы вздохнула с облегчением, но меня сильно беспокоило солнце на небе, которое намеревалось вот-вот сесть, будто уже вечер. В то время как по моим ощущениям должно было пройти не больше часа. И только странным образом ныли уставшие мышцы и очень хотелось есть. А кроме того, начала беспокоить тупая ноющая боль внизу живота. «Эти дни» всегда не вовремя. Ничего, в машине есть таблетки и должна быть шоколадка, а через час-другой я уже буду дома. В крайнем случае можно заехать по дороге на заправку, взять хот-дог и горячий кофе. От мысли об ароматной сосиске и мягкой булке рот наполнился слюной, и я ускорила шаг.

Мысли в голове крутились невеселые. Я чувствовала, что зря приехала. Будто бы ввязалась в чужую историю, вместо того чтобы пройти мимо. Происходило что-то странное, и это меня пугало. Хотелось поскорее выбраться из леса. Страх подгонял меня вперед, и я почти бежала. Ветки деревьев склонялись над лесной дорогой и создавали сумеречный и угрюмый туннель. Иногда сквозь них пробивались лучи солнца, но они были холодными и бледными.