Ежусь.

– Шагай! – моя конвоирша открывает дверь, ведущую в особняк, и я после секундной задержки вхожу.

Коридор, в котором я оказываюсь, простирается на много метров вперед. По обе стороны от него простенькие двери, часть из них открыта.

Вздрагиваю, когда входная дверь ударяется о косяк. Меня грубо подталкивают в спину, чтобы не стояла, как истукан, и я делаю несколько шагов вперед на автомате.

– Пошла! – она с отвращением цедит, и я хмурюсь и обернувшись пришибаю ее взглядом. Она к такому не привыкла, и моя вспышка своенравия явно ей не по душе, потому что не раздумывая ни секунды она размахивается и ударяет меня по щеке.

Острая боль пронзает скулу и щеку. Я ошарашенная хватаюсь за место удара и съеживаюсь.

Меня не били ни разу в жизни. Никто и никогда. Такое не позволяли себе даже мои родители, когда были живы. Даже дядя, как бы ему не было трудно со мной, никогда не позволял себе такого.

– Шагай, что встала!? – орет, и я движимая инстинктом самосохранения перебираю ногами. Подходим к одной из закрытых дверей.

Полная женщина ударяет костяшками по дверному полотну дважды, и оттуда доносится голос.

– Войдите!

Моя спутница кивает на дверь, давая понять, что со мной не пойдет. Я, превозмогая страх, берусь за ручку. Миллион мыслей роится в голове, сердце стучит в районе глотки, тугой узел в желудке лишь каменеет. Толкаю дверь и застываю на пороге, боясь пошевелиться.

Эта комната напоминает кабинет гинеколога, принимающего в домашних условиях. Никакой стерильности и чистоты. Заляпанный грязью пол, обшарпанные стены, какая-то потрепанная кушетка и самое страшное – гинекологическое кресло, простоявшее тут наверно два века.

В центре комнаты стоит женщина, едва ли более милая, чем та, что ударила меня секунду назад.

– Поживее! – она рявкает, натягивая резиновые перчатки. Ее тон не сулит ничего хорошего, но я боюсь даже сдвинуться, настолько напугана увиденным. Гинекологическое кресло вгоняет меня в ступор. – С новенькими так трудно!

Подходит ко мне и заволакивает меня в кабинет за руку. Я трясусь, как лист на ветру. От страха на голове встают волосы. Что она собралась делать? Зачем? Куда я вообще попала?

– Снимай штаны и полезай на кресло! – произносит повелительно, и я машинально мотаю головой, даже не успев обдумать инстинктивную реакцию. – Если не захочешь подчиняться, я вызову охрану, и они тобой займутся.

От ее слов меня бросает в пот. Я уже видела охранников, и мне вовсе не хочется, чтобы они мной занялись. Неуверенно тянусь к поясу джинсов и робко расстегиваю. Дрожащие пальцы не шевелятся, и я не с первого раза справляюсь с ширинкой. Пульс от страха беснуется, сердце кажется пробьет дыру в груди, когда я снимаю с себя джинсы и трусы. Дома я регулярно проходила осмотр у гинеколога, с тех пор как мне исполнилось пятнадцать, но сейчас до безумия боюсь. Занимаю место в кресле, спина прямая как палка.

– Ноги забрасывай! – женщина скрипит грубым тоном, и я заставляю себя подчиниться. Напряженно застываю, вздрагиваю когда она ледяными руками касается моего бедра. – Целка что ли?

Я напряженно киваю, и она ошарашенно останавливается. Растерянно моргает. Хмурится. Аккуратно, будто это не она только что грубила и кричала, осматривает меня и удивленно подытоживает.

– И правда… – И тут же бросает задумчиво. – Одевайся.

Дважды меня просить не приходится. Я быстро натягиваю трусы и джинсы, пока за женщиной закрывается дверь. Я остаюсь в кабинете одна.

Единственное окно, выходящее из кабинета ведет во двор к охране и я отбрасываю надежду сбежать из этого ада, и понимаю, что любая попытка может стать последней. Хочется разрыдаться, но я сдерживаюсь.

В комнату заваливается моя конвоирша и удивленно на меня пялится.

– Почему, такая как ты все еще девственница? – спрашивает недоуменно. Я смотрю на нее волком, ожидая, что она вновь захочет распустить руки. Готовлюсь отступить. – Разве у нынешней молодежи не принято прыгать по койкам налево и направо?

Не отвечаю ей, хотя она и искренне не понимает, как так произошло. Уже через секунду дверь этого грязного кабинета вновь отворяется и на пороге появляется доктор. Толстуха к ней оборачивается.

– Он сейчас подойдет… – они говорят о чем-то своем, и я не понимаю, кого они упоминают. Стою в углу комнаты, настороженно глядя на двух женщин, боюсь пошевелиться. Боюсь дышать.

Дверь кабинета распахивается, сюда входят несколько охранников, рассредоточиваясь по периметру, я втягиваю голову в плечи, обхватываю себя руками, ничего не соображая от страха. Воцаряется полная тишина, которая длится несколько секунд. Её нарушает лишь звук перекладываемого из рук в руки оружия и щелканье затворов. А потом на пороге появляется он.

Это их вожак, их главарь. Это я понимаю без пояснений.

Высокий, статный, широкоплечий. У него длинные вьющиеся волосы, которые сейчас зачесаны назад. Черные брови, темные глаза, длинный острый нос, напоминающий клюв хищной птицы. Черная рубашка расстегнута на его широкой груди, в вырезе виднеется толстенная цепь из золота с висящим на ней крестом. Темные брюки в тон рубашке увенчаны дорогим ремнем из крокодиловой кожи. Он подходит, идеально вписываясь в его слегка цыганский образ, как тут и был. Ансамбль завершают такие же туфли в тон ремню. У мужчины абсолютно нет вкуса и кричащие о дороговизне вещи это подчеркивают.

Этот мужчина останавливается на пороге и все в комнате замирают. Они буквально робеют при его появлении. Их подбородки прижимаются книзу, плечи ссутуливаются. Взгляды присутствующих оставляют меня в покое и обращаются в пол. И только одни глаза теперь от меня не отрываются. Черный, как душа маньяка, что заправляет здесь всем, взор впивается в меня, и мужчина подходит ближе.

Каждый его шаг заставляет меня глубже втягивать голову в плечи, отчего шею сводит. До боли сжимаю пальцы на плечах, подавляю явное желание отступить. Смотрю на него, не отрываясь.

– Поразительно… – его голос такой же кричащий как туфли. Так же манерно звучит, оставляя такое же неприятное впечатление. – Прост поразительно!

Он восклицает и резко оборачивается к толстухе, что меня сюда привела.

– Ты видишь? Тася, взгляни! Только посмотри!

Толстуха покорно подчиняется, обращает все свое внимание на меня, будто видит впервые и начинает пристально изучать, искренне не понимаю, на что же надо обратить внимание.

– Б-б-блондинка с голубыми глазами? – предполагает очевидное. Надеется, что ее босса именно это впечатлило. Но оказывается не права.

– Она же просто ее копия! – мужчина всплескивает руками и вновь оборачивается ко мне недовольный тупостью прислуги. Подходит, протягивает длинные пальцы, украшенные перстнями, к моему лицу и отводит прядь волос, застлавшую щеку. Я вздрагиваю, отшатываюсь, барин хмурится, заметив синяк на пульсирующей скуле. – Кто это сделал?

Гаркает, я машинально бросаю взор на толстуху и обратно на этого маньяка. Он понимает без слов.

– Подойди…

Ни единая душа не сдвигается с места, но толстуха неохотно оживает и делает пару шагов к нам.

Этот самодур поворачивается и смачно ударяет ее по щеке наотмашь. Она хватается на эту часть лица, но покорно сносит вспышку его ярости.

– Не смей больше распускать руки! Ты едва не попортила экземпляр! – рявкает на женщину истерично.

Я должна бы испытывать удовлетворение, но от его истеричности впадаю в еще большую панику.

– Дитя, – обращается ко мне, делая голос приторным. Неприятно мерзким. Звучащим слаще патоки. – Поздравляю тебя с прибытием в клан Орсини. В нашей фамилии тебе понравится…

Он чем-то напоминает вампира из нашумевших фильмов. Такой же манерно напыщенный самодур, который привык царствовать в своем мирке.

– Карин, распорядись, чтобы ей приготовили лучшие покои для гостей. Позаботьтесь о девочке! – обращается к доктору, которая тут же кивает, почтенно опустив голову. Потом обращается ко мне. – Как тебя зовут дитя?