Бароны тоже расстроились. Клещ поставил на стол трёхлитровую бутылку, придавив ею листок. Хруст вынул из серванта четыре стакана. Сковырнув пальцем грязь с ободков, налил водку до краёв.

– Давайте помянем Душмана, – сказал Хруст и, звонко шмыгнув пятаком, загнал горючие слёзы обратно в пазухи.

Кабаны выпили, не закусывая, не чокаясь, а Шалайя завелась, высушив до дна полный стакан.

– Пиздец вы уроды! И вы ещё считаете себя боевыми секачами?! Называете себя кабаньей элитой? Ну и мужики пошли. Вы не офицеры, вы вонючие тряпки! Чтоб вам рожать, как настоящей бабе!

Генерал с интересом посмотрел на женщину, открывшуюся с неожиданной стороны, которая была никак не меньше его самого в размерах.

Водка медленно расплывалась по телу, согревая копыта и пуская в ход обворожительные чары. Щерба протянул лапу, поправив лямку сарафана на дамском плече. Их взгляды встретились. Сверкнула искра. Всего миг и вспыхнула молния.

– Я немного погорячилась, назвав вас тряпками, – извинилась Шалая, потому что лапа генерала схватила её за мясистый бок.

У всех кабанов были впечатляющие бивни. До слоновьих им далеко, но всё-таки…

Вместо бивней у Шалайи густо росли приличных размеров усы, а на подбородке топорщилась редкая бородка. Она была дамой представительной, с пятью сосками, потому что один по ошибке при родах ампутировал пьяный врач-енот. Все пять сосков, так и торчали из-под сарафана, приводя Щербу в ебанистическое состояние.

– Охрич, будь добр! – позвал генерал своего сыночка.

Поросёнок будто ждал. Он выскочил из комнаты, встав перед отцом по стойке смирно.

– Да папочка, – вытирая влажный нос, отозвался малыш.

– Сын, иди-ка ты погуляй. Развейся. Можешь в кино сходить, ну или ещё куда… куда вы там ходите?

– А можно мне к тёте Нюше съездить? – радостно захрюкал пацан.

– Конечно, ты ведь мой сын! Тебе можно всё: хоть к тёте Нюше, хоть к дяде Хрюше, – важничал генерал.

– А в школу?.. как же я в школу пойду? Папа, сделай мне отпуск, разреши остаться у тёти Нюши, хотя бы на две ночки?

Щерба задумался. Он вспомнил, что на кухне стоит ещё три бутылки водки. Настроение приподнялось ещё выше.

– Охрич… ты знай, сынок, для тебя я сделаю всё что угодно. А про школу вообще забудь. Нечего там делать.

Мальчонка обрадовался. Постукивая копытцами о пол, как заводной заяц-барабанщик, он хотел спросить что-то ещё, но замялся.

– Не тяни, сын, не ссы!.. говори что надо.

Охрич бегал глазками, выбирая с чего начать.

– Тут вот такое дело, папа… Учительница пугала меня, что когда проснётся император Варакин, то тебя вызовут в школу. Вот я и спрашиваю. Тебе уже позвонил директор Иванов? Он такой строгий и всегда говорит странно. Я его немного боюсь.

Кабаны заметно расслабились, а наивный вопрос поросёнка заставил забыть о смерти товарища.

Генерал загадочно улыбнулся, будто ведал великую тайну.

– Сынок… знаешь, что мы сделаем с императором Робертом и с другими людьми?

– Откуда мне знать, папань? – трусливо пискнул пацан.

– Мы посадим их в большое корыто, где-нибудь во Владивостоке и отправим в плаванье через весь океан. А тех, кто откажется путешествовать, расстреляем на месте. Запомни, сынок, скоро кабаны станут самыми главными на земле.

Генерал Щерба набрал полную грудь воздуха, резко вскинул лапу перед собой и заорал во всю глотку:

– Планета свиней!

У каждой тайной организации должен быть свой лозунг, а громогласному лозунгу необходим не менее впечатляющий ответ. Охрич радостно взвизгнул, топнул о пол копытцем и, вскинув ладошку, выпалил, как научил отец.

– Свиней планета!

У людей однажды впавших в «ярость» радикально менялась жизнь. Таков закон Страны Сибирь.

Человек, вкусивший кровь гибрида, лишался работы и покидал прежнее место жительства. Он отказывался от старых знакомств и редко виделся с родственниками – поскольку того, кто испробовал горячей плоти, остановить уже невозможно.

Желание насытиться, преследует убийцу вне зависимости, употребляет гражданин таблетки или нет. В стрессовой ситуации возможен неконтролируемый выброс энергии. Незаурядный торг на рынке из-за пучка редиски может перерасти в агрессию, а запах испуганного животного способен спровоцировать состояние голода.

Потому, люди совершившие нападение на антропоморфа, отвергались обществом, становясь теми, кем они являлись всегда – самыми опасными хищниками на планете, способными выбирать жертву для нападения, но только в строго отведённых для этого местах.

Но были и исключения. В особенных случаях.

Все обвиняемые в пожирании гибридов проходили специальный курс психотерапии. Затем сдавались тесты на терпимость. Если результаты были положительными, то медицинская комиссия, состоявшая исключительно из людей, ставила вердикт о строгости наказания впавшего в «ярость».

Мария Борисовна Пяточенко совсем не жалела, что оставила школу. Она, конечно, любила свой коллектив и привыкла к озорным поросятам – и вообще сносно относилась к зверюшкам, но ветер свободы, а особенно вкус смачной свежатины, с недавних пор ей нравились гораздо больше.

Было недолгое расследование. Потом дело дошло до суда.

Бывшей учительнице всё-таки удалось доказать свою невиновность, свалив всю вину на обезумевшего подростка. Весь педагогический состав во главе с директором Ивановым встал на её защиту. Комиссия врачей, весьма уважаемых людей в городе, позволила Пяточенко остаться в Якутске, но настоятельно рекомендовала – сменить профессию. Так у Марии Борисовны появился выбор: проживать в столице или с вещами на выход в другой город.

Пяточенко предложили работу на птицефабрике с переездом в город Зея, где можно всегда полакомиться свежим мясом, не провоцируя припадок. Вторая рекомендация звучала не менее заманчиво – трудоустройство контролёром в охотхозяйство рядом с Владивостоком. В дремучих лесах было полно дичи. Куропатки, зайцы и другая живность вполне годились для утоления голода. Но Мария Борисовна осталась в Якутске, только сменив профессию.

Марии Пяточенко всегда нравилось путешествовать, переезжая на машине из одного пункта в другой. Бесконечные дороги манили её сибирскими просторами, а перекрёстки, где-то вдали от больших городов пробуждали забытое чувство выбора уникального пути. К тому же существовала огромная разница, что перевозит грузовик. Если в холодном рефрижераторе на железных крюках висели бараньи и свиные тушки, то перемены уже не казались трагическими, а отрезав кусок мяса и, бросив его на раскалённую сковороду, текут жадные слюнки и рождается восторг, – и слова звучат по особенному, и кажется, что жизнь удалась!

Бывшая воспитательница получила должность экспедитора. В её задачу входило принять груз в Алдане, а после доставки – сдать на склад княжеского дворца. Сложность работы состояла в двух вещах. Первое – нужно перевозить запрещённый законом товар (небольшая проблема этического характера), но зная, куда доставляется свежатинка, сложность превращалась в иллюзию опасности. Второе неудобство, это город, где грузилась машина. Потому что в вольном Алдане не жаловали людей. Приходилось подъезжать на мясокомбинат только ночью, чтобы никто из алданцев не заметил в кабине бывшую учительницу и водителя за рулём.

Сегодня была первая поездка в свободный от княжеской власти город.

***

Машина прибыла на скотобойню ровно в два часа ночи. Час ушёл на загрузку. В три с четвертью гружёный рефрижератор проехал последний блокпост пограничников в обратном направлении.

За рулём сидел опытный водитель. Ему немного за пятьдесят. Он не первый год снабжал сибирского князя мясом. Водителя звали Геннадий Сыроежкин.

– Алдан мне отчего-то не понравился, – поёжилась женщина. – Какой-то он жуткий. Никакой вольницы я не заметила. Всюду вонь, гадкие мухи, грязь и бешеные глаза. Вы видели, Геннадий, какой взгляд у волка на выезде из мясокомбината? Он ведь совсем дикий.