– Пятьсот одна тысяча двести пятьдесят.

Даже направленное в лоб дуло пистолета не вызывало такое волнение, даже близость к смерти и сама смерть отзывались в сознании лишь онемением конечностей и болью в кончиках пальцев. Аукционист даже не успевает начать отсчёт, как Реджинальд уже выпаливает:

– Пятьсот две тысячи… и один фунт.

В Реджинальде вскипает его нетерпеливость. Может, он и научился ждать удобного момента, но сохранять самообладание, чувствуя превосходство над противником, ему тяжело. Он готов демонстрировать своё великолепие, лишь бы пустить пыль в глаза. Когда-то Кеннет был таким же. Может, проблема была исключительно в его молодости, может, в том, что его до этого не макали головой в грязь.

– Шестьсот тысяч. – Бентлей переводит взгляд на Комптона и добродушно добавляет: – Чего мелочиться, верно, мистер Комптон?

По виску аукциониста скатывается крупная капля пота. Бентлей не может его винить, мужчина даже не успевает начать отсчёт. Снова. И потому нервно поправляет очки на переносице.

– Вы правы, мистер Кеннет. Нечего мучить несчастных людей, исполняющих нашу прихоть. Шестьсот восемьдесят тысяч. И закончим на сегодня. Дом всё равно будет за мной.

Люси поднимает взгляд на Джеймса, на её бледном лице, украшенном рубцами старой болезни, искреннее и неподдельное изумление, но Реджинальд лишь элегантно откидывает сюртук, стискивая ладонью в перчатке набалдашник трости. Хмыкнув, Бентлей поднимается со стула и скрещивает руки за спиной. Если он продолжит и дальше сидеть, то все увидят, особенно Валерия, как лорд нервно стучит носком туфли по полу, а коленка ходит вверх-вниз. Кеннет не кусает губы только потому, что зуб на зуб не попадает от нервного озноба.

– Шестьсот восе…

– Семьсот тысяч. – Бентлей не узнаёт своего собственного голоса. Настолько он кажется ему треснутым и надломленным, неестественно звучащим. Слова падают на пол с грохотом обвалившегося с башни колокола и ещё несколько секунд отдаются в ушах у Кеннета.

– Восемьсот тысяч и два процента от контрольного пакета акций Ост-Индской торговой компании. – В голосе Реджинальда есть торжество успеха, тщеславие, власть и нахальство – всё то, что было в самом Кеннете. Но смерть очень сильно меняет человека, особенно если это его собственная смерть.

Бентлей не улыбается, но он доволен. Вот для чего он обвалил акции, вот для чего он устроил суматоху в Центральном банке и вот почему вся площадь сегодня с утра ревела, пока его люди сундуками вывозили все его деньги, вложенные когда-либо в контору. То ли ещё должно произойти в будущем, ведь с ним рассчитались лишь по чистому капиталу и ценным бумагам, а впереди оценка стоимости судов. Весь риск ради того, чтобы удержаться на твёрдой земле.

– Два миллиона.

Он знает, что говорит, но вот аукционист впадает в ступор. Мужчина несколько раз моргает, смотрит на Реджинальда, затем переводит взгляд на Кеннета. Проплаченный человек не успевает и слова сказать, как Комптон поднимается с места, вытягиваясь и гордо задирая голову.

– Лорд Кеннет, вас не было десять лет. Но я и подумать не мог, что вы разучились считать. Моя ставка больше.

На это Кеннет рассчитывал, и он не ошибся. Легко предсказать действия противника, который пытается играть против тебя твоими же фигурами. Валерия стискивает двумя руками веер, не зная, что ей делать. Пока ещё никто не осознал, но победа уже опьяняет Бентлея. Осталось красиво завершить представление.

– Вашу ставку перебил фунт, который я дал мальчишке-газетчику, чтобы он не приносил вам сегодня газет. И дружба с главой лондонского банка. Но не переживайте, – Кеннет достаёт из-под камзола газету и бесцеремонно небрежно швыряет её в ноги Комптону. На первой странице крупными буквами чернеет заголовок: «Обвал бумаг Ост-Индской торговой компании. Акционеры отзывают капиталы. Биржа в панике». – Возвращаю. И, кажется, время для ставки вышло.

– Да… да… – Аукционист прочищает горло, ударяет молотком по крохотной деревянной подставке с медным кружочком на ней и объявляет: – Продано. За два миллиона фунтов стерлингов лорду Бентлею Кеннету.

Из рук Комптона ускользает мечта. Но если решил бороться со львом, то нужно учитывать не только его когти и грозный рёв, но и большие острые зубы. А клыки Бентлея впились в артерии Лондона. Валерия подскакивает с места, и слабые аплодисменты раздаются на весь зал.

– Дом по праву ваш, Кеннет. Надеюсь, вы этому рады. – Реджинальд делает несколько шагов к Бентлею, пока Люси подбирает папки и бумаги. Мужчина протягивает руку, хотя бы здесь Реджинальд не забывает о манерах, но вместо рукопожатия Бентлей опускает свою ладонь тому на плечо.

– Полагаю, увидимся в другой раз? Вам есть где заночевать? В моём поместье есть прекрасная гостевая комната.

Двери зала с грохотом распахиваются, и порог переступают офицеры в красных мундирах.

– Лорд Бентлей Кеннет. Именем короля, вы арестованы за пособничество и сделку с пиратами.

– На три минуты раньше. – Бентлей щёлкает языком и разворачивается на пятках, чтобы направиться к ожидающей его толпе с поднятой головой, словно на ней покоится вовсе не треуголка, а королевский венец. – Валерия, милая, заберите документы и верните их в моё поместье.

Кеннета ведут под руки. Удивительно, как многое может поменяться за считаные мгновения, словно в старой житейской мудрости: стоит женщине поделиться радостной новостью, как в будущем это приведёт мужчину на виселицу. В этой ситуации, конечно, нет ни женщины, ни виселицы, но судить будут строго и предвзято.

– Я так понимаю, это не один из тех случаев, где вас можно подкупить? – интересуется Бентлей у низкорослого солдата, на мундире которого медные пуговицы начищены до блеска.

Он знал, что за ним придут. Из добрых, самых искренних и чистых побуждений Кеннету прислал письмо его старый знакомый Джон Хатт, служивший с ним ещё на «Стремительном», ныне начальник главной лондонской тюрьмы. Видимо, всё же остались люди в мире, которые помнят о нём и готовы помогать.

Губы Бентлея кривятся в ухмылке, пока его заталкивают в тюремный экипаж – крохотный ящик с соломой на полу да одним-единственным подобием окна, заделанного решёткой. Кеннет никогда не думал, что окажется в столь унизительном положении. К заключённым он всегда испытывал презрение. Теперь же он сам на этом месте.

Как только двери экипажа закрываются, Бентлей вздыхает, касается пальцами переносицы.

– Проклятье…

Остаётся только надеяться, что Валерия окажется сообразительной и умной. Она бойкая девушка, но Бентлей видел, как паника сгубила много опытных лейтенантов, которым пророчили легендарное будущее. Что она может сделать с хрупкой барышней? Однако в Валерию Кеннет верит не без причины – она смогла выжить на корабле рядом с мертвецами, что же ей теперь до живых.

Лорд садится на узкую лавку, склоняя голову. К подошве туфель липнет солома не первой свежести. Это не его роскошная карета, где сиденья обиты красным бархатом, а шторки перевязаны золочёными шнурами. Никто не видит его лица, за это он благодарен судьбе. Хотя бы толпа не будет бежать и скандировать имя, то и дело стуча по стенкам, а то и кидаясь камнями. Будь он на месте Комптона, обязательно разнёс бы новость об аресте благородного лорда и своего обидчика.

Подскакивая на каждом камушке, экипаж трясётся по узкой улице. Ползёт он невозможно медленно, предоставляя Бентлею отличную возможность подумать, от которой он с радостью бы отказался. Лорд в родном городе меньше трёх дней, с корабля он побежал в контору, из конторы – отбивать свой дом на аукционе. Почему-то судьба решила, что всё не может сложиться так просто и в его пользу. Что ему в обязательном порядке нужно оскалиться и продемонстрировать всем – он всё тот же человек, которым уплывал из Лондона: с железной хваткой, святой уверенностью в собственной правоте и невероятным желанием добиваться высот.