Девон приносит Кеннету газеты за последние несколько недель и складывает их на краю стола. Стоит потратить время на ознакомление со слухами, чтобы узнать всё о светской жизни общества. За десять лет уже могло смениться целое поколение, места в парламенте разыграли по-своему те, кого он не знает. Лишь король ещё на троне, и это внушает Кеннету надежду, что после аукциона он справится и добьётся его аудиенции. В любом случае ему придётся предстать перед монархом, если он собирается продолжать вести свои дела и надеется, что имя его вновь будет иметь вес.

– Благодарю вас, Девон. – Кеннет берёт в руки чашку и делает глоток чая. Он не может не наслаждаться, казалось бы, такой простой вещью. Жизнь вообще ему кажется теперь удивительной. Столько новых оттенков и вкусов, он будто заново родился.

– Если вам хотелось бы что-то узнать, лорд Кеннет, я с удовольствием расскажу. Все сведения, какие вам будут угодны.

Если бы только Бентлей знал, что спросить. Произошло многое, а выбрать из множества событий одно и обсудить – не так уж и просто. Спросить о Компании? Девон не был включён в дела Ост-Индии. О Колониях? Лучше позже поговорить с людьми, которые там бывали, доверять пересудам не дело. О матери?

С мыслей Бентлея сбивает скрипнувшая дверь. На пороге Валерия – чистенькая, одетая в новое шерстяное платье, сжимает конверт. Новое письмо? И почему оно оказывается у неё? Кеннет протягивает ладонь, встаёт из кресла. Но да Коста сначала присаживается в глубоком реверансе. Кеннет ошарашенно моргает. Его будто огрели веслом по голове, но он старается принять её вежливость как должное.

Кеннет подходит к девушке, Валерия отдаёт ему конверт.

– Благодарю. – Бентлей распечатывает письмо.

Как бы Кеннет ни старался, уснуть в эту ночь он не смог. И потому с пяти часов утра при полном параде, облачившись в самый дорогой из уцелевших камзолов, расхаживает по кабинету, меряя шагами то ковёр, то комнату от угла до угла. Он и выходил на балкон, и брался пить кофе, и даже стоял перед картиной, но вплоть до десяти часов утра – времени отбытия из поместья – не находил себе места.

– Валерия, готовы стать свидетелем того, как жизнь влиятельного человека рушится? – интересуется лорд у девушки, когда помогает ей забраться в экипаж. Валерия лишь неопределённо улыбается и кивает. Слишком много потрясений для столь короткого пребывания в Лондоне. Молодой особе просто страшно, и Бентлей может её понять.

Получив большую часть своих средств, вложенных в Компанию, Бентлей чувствует себя увереннее. И всё же подъезжая к аукционному дому в роскошной карете, он дрожит всем нутром. Проблема вовсе не в уверенности торгов, а в распоряжении об аресте, приказе расправиться с Морганой, вздёрнув на виселице.

И хоть никто уже не убьёт О'Райли, от злости и раздражения не избавиться. Под руку с Валерией Бентлей поднимается по лестнице. Он замечает Комптона. Тот пунктуален, как и любые уважающие время люди.

– Мистер Комптон, я вижу, вы удивлены меня видеть?

Реджинальд слащаво улыбается, глядя на Бентлея. Он опирается руками на трость, проводит указательным пальцем по набалдашнику в виде головы змеи с разинутой пастью. С лёгкой грустью Кеннет отмечает – его старая трость великолепной ручной работы, пережившая с ним сон под водой, была потеряна в суматохе во время побега от остатков его призрачной команды.

– А, лорд Кеннет, доброе… – он кидает взгляд на часы, – доброе утро. Вижу, вы решили ослушаться моих рекомендаций. Видимо, жизнь вас ничему не учит, да? Знаете, я уже было подумал, что вы мудрый человек, но, – он оборачивается к сопровождающей его блондинке, – вероятно, я вас переоценил.

Будь его воля, Кеннет с удовольствием стёр бы всё самодовольство с лица Реджинальда. Протёр бы им ступени, а затем вытер бы подошвы об спину наглеца, но Бентлей лишь отвечает:

– Полагаю, вам совершенно нечем заняться, кроме как думать о том, что я сделаю, а что нет.

Он сдерживает себя, лишь бы не потерять лицо. Ему нужно сохранять спокойствие и думать холодной головой, потому что лишь от его стойкости и бесстрастности зависит, какие слухи поползут по столице после аукциона. Комптон, очевидно, ожидал не этого, он морщится недовольно. Дама рядом с ним разделяет его настроение.

Но Бентлей не собирается дальше продолжать разговор. Он входит в аукционный дом, словно на плаху. Моргана убьёт его при встрече на том свете, если он сдастся и примет поражение. Если она позволила всадить себе в грудь шпагу, значит, она знала что-то неизвестное всем остальным. А она всегда знала больше других.

Лорд держится ровно, пока Валерия, вцепившись в его локоть, как в спасительную соломинку, бормочет под нос:

– Какой отталкивающий тип…

Но «отталкивающий» не то прилагательное, которым стоит характеризовать Комптона. Его можно назвать «омерзительным», «гнилым», «ненавистным» и «постылым», но точно не отталкивающим.

– А ведь когда-то я на вас равнялся, – доносится со спины. Бентлей не поворачивает головы. Комптон его раздражает, а потому Кеннет не будет реагировать ни на одну фразу, произнесённую им.

Им приходится миновать коридор, прежде чем они доходят до резных дверей в большое помещение. Наверное, хотели созвать больше людей и превратить аукцион в настоящее представление, как то бывает со всем, что происходит в Лондоне. Но в просторном зале никого, кроме них да джентльмена, отвечающего сегодня за аукцион. Зал с длинными рядами из аккуратных стульев выглядит уныло и пусто. Бентлей помогает Валерии устроиться в первом ряду, пока худосочное щеголеватое чудовище демонстративно садится подальше от них, не скрывая своей брезгливости.

Солдаты, что сопровождали экипаж Кеннета, остаются у дверей.

Кеннет окидывает взглядом тёмные стены зала, обитые деревянными панелями, – всё в лучших традициях аукционных домов.

– Джентльмены, думаю, что больше никого нам ждать не следует. Поэтому начнём. – Мужчина за низкой трибуной неловко поправляет на голове парик, явно ему мешающий. Он сверяется с часами, прежде чем ударяет небольшим молоточком, чем знаменует начало торгов. На войне и то спокойнее, чем сейчас на душе у Бентлея. – Сегодня мы здесь, чтобы с разрешения Короны выставить на продажу имущество лорда Бентлея Кеннета. В которое входит… – аукционист делает паузу и сверяется с документами перед собой, – коллекция картин в размере сорока полотен общей стоимостью сто пятьдесят тысяч фунтов, поместье «Утренняя Звезда» в стиле барокко, с прилегающим к нему садом, оранжереей, конюшней и тремя постройками неизвестного назначения, а также линейный корабль первого ранга.

Потеря доли имущества не сделает Кеннета беднее, весь вечер воскресенья он пересчитывал свой капитал и уверен в этом. Однако лишиться всего этого – значит остаться без истории, потерять часть себя самого. Кеннет переживает о том, что будет дальше, но его научили не сдаваться. Никогда. Ни перед чем. Даже когда судьба ехидно намекает, что он в положении лежащего в грязи, а не сидящего на белом коне.

– Стартовая цена пятьсот тысяч фунтов.

Не очень-то много, если вспомнить, что двести пятьдесят тысяч фунтов составляет ежегодный доход герцога Вестминстера от лондонских владений, но Бентлей и не рассчитывал, что его владения оценят по достоинству.

Бентлей поджимает губы. Он не обязан и не должен платить за землю и дом, принадлежащие ему по праву, просто потому, что он сын Лоуренса. Кеннет вернулся в Лондон. И часть проблем должна была решиться сама собой исключительно из-за одного факта – он жив.

– Пятьсот одна тысяча, – с ласковой улыбкой произносит Комптон, кинув взгляд на Бентлея, но тот сидит смирно. Даже повести бровью равно поддаться на провокацию.

– Пятьсот одна тысяча раз, пятьсот одна тысяча два…

Бентлей поднимает указательный палец и бесцветным, совершенно спокойным голосом произносит, хотя кишки у него, по ощущениям, сворачиваются и завязываются в тугой корабельный узел: