Момент взлета Энжи практически не ощутила. С правой и левой сторон пассажирского отсека тянулись большие прозрачные окна из толстого стекла. Спустя некоторое время она повернула голову в сторону одного из окон и, забыв обо всем, замерла от восторга. Внизу тут и там виднелись группы различных строений, отсюда казавшиеся совсем крошечными, они перемежались островками лесов и полей всех оттенков зеленого, жилами рек и ярко-синими пятнами озер. Это была потрясающая по своей красоте залитая ярким солнцем пестрая картина. Они поднялись еще выше и теперь внизу виднелись очерченные нежным голубым сиянием энергетических полей, похожие на неровные окружности пятна, соединявшиеся между собой линиями все того же нежно-голубого сияния. «Дороги», – подумала Энжи под мерное, едва ощутимое покачивание.

Проснувшись, она обнаружила, что теперь никакого свечения внизу нет, там тянулся пейзаж, похожий на мозаику из неровных геометрических фигур самых разнообразных цветов с преобладанием сине-зеленого. Очень хотелось есть. Так они летели до позднего вечера.

Станция была многоэтажным зданием правильной прямоугольной формы, стоящим, словно на огромном журнальном столе со множеством толстых ножек, летном поле, окружающим станцию со всех сторон и находящимся высоко над землей, упираясь в нее лишь своими круглыми, необычайно прочными опорами. Однако, если заглянуть снизу, можно было обнаружить, что один из этажей станции, не имеющий ни окон, ни дверей, словно провалившись сквозь летное поле, выступал под ним на несколько метров ниже его уровня.

Сел корабль также плавно, как и взлетел, так что Энжи не сразу сообразила, что они на месте. Они приземлились с той стороны летного поля, которая предназначалась для длительной стоянки одного-единственного гигантского воздушного судна, на котором они сюда добрались. Корабль был развернут дверями грузового отсека ко входу на станцию с той ее стороны, где располагались двери центрального склада. На противоположном конце здания станции по этой же стороне располагался один из входов для членов команды. Проснувшись во время полета, Энжи еще раз изучила план станции, развернув его на небольшом экране перед собой. Подвальный этаж под станцией – технические помещения и коммуникации, первый этаж – холл, складские помещения, лифты, выходы на летное поле, второй этаж – столовая и склад продовольствия, третий этаж – больничное крыло, склад медикаментов и изолятор, остальные этажи были отведены под комнаты членов команды, переговорные комнаты, комнаты отдыха и релаксации, самый верхний этаж – зал управления.

Никто не двигался с места. Выключив все приборы на панели, Литвинов встал и направился к выходу. Команда по одному стала подниматься со своих мест и двинулась следом. Энжи сидела и ждала до тех пор, пока последний человек не прошел мимо нее, потом медленно встала, забрала гитару и свою сумку, одиноко лежавшие в багажном отсеке и стала спускаться по лестнице. Алесей стоял у дверей и поочередно выпускал всех членов экипажа, называя им номер комнаты и что-то нажимая на экране над своим браслетом, после чего над браслетом проходящего мимо него мужчины загорался ярко-зеленый кружок. Энжи спустилась последней и выжидательно посмотрела на него.

– А ты, котенок, идешь со мной, – мягко сказал Литвинов.

Энжи приросла ногами к летному полю и уставилась на него непонимающим испуганным взглядом. Он повернулся и сделал несколько шагов по направлению к зданию станции. Девушка продолжала стоять, не двигаясь.

– Ну? – сказал он, обернувшись и увидев, что она так и стоит на месте, – тут останешься ночевать? Пошли давай.

Она нерешительно двинулась следом, до последнего надеясь, что он просто проводит ее до комнаты. Зайдя в лифт, он нажал кнопку предпоследнего, восьмого этажа, сразу под залом управления. Они дошли до комнаты с номером пятьдесят шесть, он открыл дверь, вошел внутрь, включил свет и бросил свою сумку на пол. Энжи неуверенно шагнула следом. Он взял из ее рук сумку и бросил рядом со своей, потом снял с ее плеча гитару и аккуратно положил на кровать. Затем пошел в сторону душевой. Девушка в полном смятении робко села на край кресла, стоящего у стола напротив входа, и уныло оглядела комнату. Комната ничем не отличалась от комнат в Учебном Центре. Она нисколько не удивилась.

Через минуту Литвинов появился из дверей душевой, обогнул кровать, которая была разложена и аккуратно застелена (кто-то очень постарался, занимаясь подготовкой станции), встал напротив Энжи и, потянувшись, вдруг мечтательно проговорил: «Как насчет того, чтобы помочь своему капитану немного расслабиться после полета? Я не против слегка передохнуть», – и уставился на нее, слегка наклонив голову на бок.

– Нет! Нет! Нет! – отчаянно заорала Энжи, вжавшись в спинку кресла. Сдерживаемые до этого момента невероятным усилием воли ужас и паника вырвались наружу и накрыли девушку с головы до ног.

– Ладно, ладно, не ори, – он поморщился, словно вокруг него кружила назойливая муха, – …боже… – он опять поморщился, – пойду пожрать принесу, – добавил, как ни в чем не бывало, и пошел к дверям.

Литвинов вышел из комнаты, тяжело вздохнул и зашагал по коридору в сторону лифтов, чтобы спуститься вниз. Кажется, со своим предложением он весьма погорячился. На что он рассчитывал, что она бросится в его объятия? Он совсем кретин или да? Через некоторое время он вернулся с двумя подносами, поставил их на стол и сел в кресло, стоящее в углу справа от стола. Взял в руки приборы и посмотрел на Энжи. Она лежала на кровати спиной к нему, подтянув колени к груди и тихонько плакала. Худенькая, хрупкая фигурка, свернувшаяся маленьким беззащитным клубочком. Блять.

– Иди поешь, голодная ведь, – спокойно сказал Литвинов.

Девушка не отвечала. Он положил приборы, встал, обогнул кровать и лег напротив нее, согнув руку в локте и опираясь на нее головой.

– Энжи, – позвал он. Она лежала, прижав ладони к лицу и тихо всхлипывала. – Ну, что случилось? – она молчала. Он протянул было руку, чтобы погладить ее по голове, но потом передумал. – Чего ты хочешь? – его голос был на удивление мягким и сочувствующим.

Неожиданно для себя, услышав этот мягкий успокаивающий голос, повинуясь внезапному порыву, она еще громче заплакала и, давясь рыданиями, заговорила.

– Я… я не хочу тут быть… я хочу… домой, – и тут же подумала, насколько это глупо. У нее и дома-то не было.

Но Алексей не нашел в ее словах ничего смешного, а все тем же голосом ответил.

– Энжи, ты ведь взрослая девочка. Ты же понимаешь, что это невозможно. Сейчас не имеет смысла обсуждать причины, по которым ты тут оказалась. Ты вступила в программу, подписала контракт… я сделаю все, что от меня зависит, чтобы с тобой ничего не случилось. Перестань плакать, – спокойно и размеренно сказал он.

– Но почему я не могу жить в отдельной комнате как все, почему мне нужно быть тут? – она не успокаивалась.

Он тяжело вздохнул.

– Энжи, – обращаясь словно к неразумному ребенку, устало начал Литвинов, – если ты будешь жить в отдельной комнате, есть вероятность, что все члены команды будут навещать тебя там по очереди, – потом более серьезно продолжил, – конечно, у меня ребята адекватные, но за каждого я поручиться не могу.

– Но ты сказал, чтобы я… чтобы мы с тобой… – никак не унималась Энжи. Он отметил, что она невольно обращается к нему на «ты» и мысленно улыбнулся.

– Я всего лишь предложил, Энжи. Это не преступление. Если ты не хочешь, я тебя не трону. Слышишь меня? Я ничего тебе не сделаю, – он помолчал и добавил, – иди поешь. Тощая как кошка бездомная. Если еще и есть не будешь, ботинок от пола оторвать не сможешь. Ну, же, давай, – подбадривающе закончил Алексей, потом встал и пошел к столу.

Энжи медленно поднялась, вытерла слезы тыльной стороной ладони и нерешительно села за стол в кресло рядом с кроватью. Взяв вилку, она положила в рот кусок жесткого мяса и с неохотой принялась жевать, опустив голову. Литвинов ел с большим аппетитом. Однако не успел он отправить в рот и пары кусков, как раздалась мелодичная трель, и над его браслетом вспыхнул яркий зеленый кружок. Он развернул экран, на нем появилось взволнованное лицо.