Пьер Каз не оставил без внимания столь подробные критические замечания Лебрен де Шарметта. В 1819 г. он опубликовал — одновременно в Париже и Лондоне — новое сочинение, на сей раз более пространное и «фундированное», под названием «Правда о Жанне д'Арк, или Уточнения о ее происхождении»[983]. Это произведение хорошо известно современным профессиональным исследователям и их вечным оппонентам — любителям альтернативных версий истории. Однако после внимательного прочтения данного труда возникает ощущение, что знаком он специалистам в основном по названию — как первое во Франции сочинение человека, принадлежавшего к лагерю «батардистов», т. е. людей, настаивающих на королевском происхождении Жанны д'Арк[984]. Тем не менее, как мне представляется, цель Пьера Каза состояла не только и не столько в стремлении доказать, что героиня Столетней войны действительно являлась дочерью Изабеллы Баварской, супруги Карла VI, и Людовика Орлеанского, родного брата короля. Замысел автора на поверку оказывался куда более сложным и имел самое непосредственное отношение к политическим событиям, происходившим во Франции накануне Реставрации.
* * * По сути новое двухтомное «исследование» Пьера Каза являлось развернутым ответом на критику Ф.-А. Лебрен де Шарметта и прочих представителей лагеря историков-провиденциалистов во Франции: чудесам и библейским аналогиям не место в описании прошлого, заявлял он[985]. Впрочем, позиция рационалистов (Дэвида Юма и Вольтера) его также не устраивала, поскольку концепция «безвольного инструмента», при помощи которой они пытались осмыслить феномен Жанны д'Арк, с точки зрения автора, оставляла «многие важнейшие факты ее эпопеи совершенно необъясненными»[986]. Главным в псевдоисторических построениях П. Каза по-прежнему оставалось имя героини Столетней войны, которую он величал исключительно Орлеанской Девой[987], вновь подчеркивая полнейшую аналогию между этим прозвищем и официальным «титулом» Бастарда Орлеанского и настаивая, что они являлись братом и сестрой, причем, возможно, не единоутробными, а родными[988]. Как и раньше, он утверждал, что Изабелла Баварская родила в 1407 г. девочку, которую, учитывая статус ее отца, Людовика Орлеанского, решено было спрятать подальше от глаз безумного Карла VI[989] Однако именно от своих истинных родителей Жанна унаследовала манеру уверенно держаться в любом обществе и выдающиеся способности, позволившие ей занять столь видное место на политической сцене[990]. И хотя изначально о существовании еще одного королевского отпрыска знал лишь весьма узкий круг лиц (имен которых Пьер Каз, естественно, не называл), постепенно истинное положение вещей открылось многим[991]. Этим обстоятельством объяснялось, в частности, приветствие, с которым Дева обратилась к герцогу Алансонскому при их первой встрече в Шиноне: «Добро пожаловать! Чем больше соберется [здесь] французских принцев крови, тем будет лучше»[992]. Тем же самым обстоятельством оправдывал П. Каз и тот факт, что Антонио Астезано посвятил свою поэму о Жанне д'Арк Карлу Орлеанскому, который с ней лично знаком не был, однако, согласно теории автора, являлся — как и Бастард Орлеанский — ее братом[993]. Кроме этих, в большей или меньшей степени основанных на источниках «доказательствах», Пьер Каз приводил в подтверждение своей гипотезы доводы, которые стоило бы отнести к области чистых предположений. Так, размышляя о судьбе Человека в железной маске, он — вслед за Вольтером — полагал, что этим загадочным персонажем являлся старший брат Людовика XIV, которого, благодаря заговору придворных, отстранили от управления страной[994]. А раз такой человек существовал в действительности, делал логичный вывод первый французский «батардист», значит, и Жанну д'Арк могли спрятать и ждать удобного случая, чтобы заявить о ней во всеуслышание[995]. Подходящий для этого момент настал, когда королевские войска начали терпеть одно поражение за другим и им срочно понадобился лидер, способный увлечь их за собой. По мнению Пьера Каза, таким лидером мог стать только представитель королевской семьи, вот почему Орлеанскую Деву ждал на политическом поприще успех: будь она «обычным» мистиком, ее миссия, вполне вероятно, окончилась бы провалом[996]. В отличие от трагедии «Смерть Жанны д'Арк», исторические комментарии к которой оказались, по всей видимости, слишком краткими, в своем новом двухтомном сочинении автор уделил особое внимание характеристике задействованных им источников (прежде всего — в ответ на критику Лебрен де Шарметта, упрекавшего его в незнании текстов XV в.). Судя по его ссылкам, он действительно ознакомился и с материалами обвинительного и оправдательного процессов Жанны, и с хрониками, и с поэтическими произведениями, хотя цитировал их крайне избирательно и только тогда, когда можно было использовать приведенные в них данные в подтверждение его гипотезы[997]. Вместе с тем Пьер Каз обратился к иконографии, которую не использовали ни Ф.-А. Лебрен де Шарметт, ни другие профессиональные историки начала XIX в. Речь, конечно, шла не о существовавших на тот момент вполне официальных «портретах» Орлеанской Девы, которые никоим образом не подтверждали теорию ее королевского происхождения, и даже не о подделках, которыми прославилась вторая половина XIX столетия[998]. И тем не менее — пожалуй, впервые в истории изучения эпопеи Жанны д'Арк — Пьер Каз решил опереться на изобразительные источники, каждый из которых, впрочем, отличался своей спецификой. Первым из них стало надгробие Девы, якобы найденное лично автором в часовне Сент-Катрин-де-Фьербуа — той самой, где, согласно показаниям французской героини в 1431 г., она отыскала свой первый меч[999]. В деталях описав сложное путешествие из Бержерака в Шинон и Фьербуа, П. Каз переходил затем к внешнему виду обретенной им в конце концов «реликвии»: Во славу [Девы] и в память о ее победах уже были установлены два монумента, один в Орлеане, а другой в Руане[1000], но ее могилы не существовало… [Однако] Франциск I оказался изобретательнее. Именно ему приписывают благородную идею воздвигнуть в честь Жанны д'Арк мемориальную усыпальницу в часовне Сент-Катрин-де-Фьербуа. Мы действительно почитаем цветы лилии как символ королевской семьи. Таким образом, в гробнице, возведенной [по приказу] Франциска I, лилии заменили отсутствующие останки, рассеянный [над Сеной] прах героини. Что же касается гербовой печати Франции, [украсившей надгробие], то ее следует рассматривать как подлинный ex voto, в котором соединились тайные намерения и сама личность заказчика[1001]. Очевидно, что французский «батардист» выдумал данное описание, ибо оно было крайне необходимо ему, чтобы подчеркнуть связь между усыпанным королевскими лилиями надгробием и принцессой Франции, каковой, с его точки зрения, являлась Жанна д'Арк. вернуться Caze P. La Vérité sur Jeanne d'Arc, ou Éclaircissemens sur son origine. 2 vol. P.; L., 1819. вернуться Термин «батардист» происходит от французского «bâtard» (бастард, незаконнорожденный ребенок). «Правда о Жанне д'Арк» в обязательном порядке упоминается во всех специальных работах, посвященных возникновению теории «батардистов», но ни в одной из них специально не анализируется: Marot P. La genèse d'un roman; Beaune C. Jeanne d'Arc. Vérités et légendes. P. 46–47; Bouzy O. Jeanne d'Arc, l'histoire à l'endroit! Tours, 2008. P. 273. вернуться «Les miracles furent nécessaires pour établir la réligion et pour la propager: la théologie trouva dans leurs secours un moyen sûr d'arriver à son but. Sous ce point de vue, le plus grand respect possible est recommandé au chrétien à l'égard des miracles. En est-il de même par rapport aux miracles que certaines traditions ont attachés à des événemens qui ne sont que du domaine de l'histoire? Il faut distinguer ici l'histoire des juifs de l'histoire profane, et sur-tout de l'histoire moderne» (Caze P. La Vérité sur Jeanne d'Arc. T. 1. P. 74). вернуться «En admettant qu'elle ne fut qu'un instrument politique dont quelques chefs habiles surent tirer parti, on fait tort à son caractère, on le dénature, et plusieurs particularités importantes de son histoire restent toujours inexplicables» (Ibid. Т. 1. P. 92). Подробнейшие историографические выкладки П. Каза см. также: Ibid. Т. 1. P. 5— 31, 264–325. вернуться «L'héroïne n'avait été désignée dans le procès de condamnation que sous le nom de Jehanne ou de dame Jehanne. La voilà solennellement caractérisée, pour la première fois, sous la dénomination de Jehanne d'Arc, par un jugement ecclésiastique, suprême et à l'abri de toute atteinte» (Ibid. Т. 1. P. 181). вернуться «… le gouvernement de Charles VII, en donnant à Jeanne d'Arc la dénomination de Pucelle d'Orléans, eut d'abord l'intention de la reconnaître implicitement pour la fille du feu duc d'Orléans, frère de Charles VI, et qu'il y avait, à cette époque, une grande analogie entre un pareil surnom et celui de bâtard d'Orléans, qu'avait reçu le comte de Dunois» (Ibid. T. 1. P. 207–208); «.il courait un bruit sourd, qu'une grande Princesse en était la mère, et que la dame de Varenne avait bien voulu en couvrir l'honneur» (Ibid. T. 2. P. 16). вернуться «Voulant dérober leur enfant, quel qu'il fût, aux dangers dont ils le sentaient menacé, la Reine et le Duc d'Orléans prirent le parti de le soustraire» (Ibid. T. 2. P. 21). вернуться «L'histoire nous le dépeint en outre comme avantagé par la nature, de toutes les grâces du corps et de l'esprit. Majestueux dans son air, adroit à tous les exercices, il était doué d'une intelligence vive et facile. Parlant avec une éloquence rare et persuasive, il traitait les affaires avec une grande supériorité. Il n'y a pas un trait de cette dernière partie du tableau qui ne convienne à la Pucelle d'Orléans» (Caze P. La Vérité sur Jeanne d'Arc. Т. 1. P. 259–260). вернуться Ibid. T. 2. P. 87–96. Об этом эпизоде герцог Алансонский вспоминал в ходе процесса по реабилитации Жанны: «Tunc ipsa Johanna dixit: "Vous soyez le très bien venu. Quanto plures erunt de sanguine regis Francie insimul, tanto melius"» (PN, 1, 381). вернуться Caze P. La Vérité sur Jeanne d'Arc. T. 2. P. 37–38. В действительности Антонио Астезано состоял на службе у Карла Орлеанского в 1448–1453 гг. и именно по этой причине посвятил ему несколько своих сочинений: Contamine Ph., Bouzy O., Hélary X. Jeanne d'Arc. Histoire et dictionnaire. P. 536–537. вернуться Caze P. La Vérité sur Jeanne d'Arc. T. 2. P. 8–13. Все существовавшие к началу XIX в. гипотезы о подлинной личности Человека в железной маске были сведены воедино Пьером де Толесом, лично знакомым с Вольтером и состоявшим с ним в активной переписке. Не удивительно, что версия французского философа казалась ему наиболее предпочтительной: Taulès P. (chevalier de). L' Homme au masque de fer, mémoire historique… où l'on démontre que ce prisonnier fut une victime des Jésuites. suivi d'une correspondance inédite de Voltaire avec M. de Taulès sur le siècle de Louis XIV. P., 1825. вернуться «Le public ayant pu être ainsi trompé depuis 1638, époque de la naissance de Louis XIV, jusqu'au temps où Voltaire, qui connaissait la vérité, déclare ne vouloir pas la dire, à combien plus forte raison doit-on penser qu'il fut facile, au commencement du quinzième siècle, et sous le règne d'un monarque aliéné, de jeter un voile sur la naissance de la prétendue Jeanne-d'Arc, d'empêcher ensuite les écrivains de faire connaître ce qu'ils en savaient» (Caze P. La Vérité sur Jeanne d'Arc. T. 2. P. 11–13). вернуться «Il n'est pas possible enfin d'attribuer de bonne foi à Charles VII et aux premiers personnages de sa cour une ignorance assez stupide pour n'avoir pas prévu les terribles inconvéniens où ils devaient infailliblement retomber si, après avoir donné leur confiance à Jeanne d'Arc comme à une fille miraculeusement envoyée par le ciel au secours de la France, ou comme à une guerrière thaumaturge, l'événement démontrait que sa mission était fausse, que sa vertu d'opérer des miracles était chimérique» (Ibid. T. 2. P. 72–73). вернуться Ibid. T. 1. P. 103–107, 156, 163–174; T. 2. P. 32, 57–59, 87–90, 104, 114, 160161, 182–186. вернуться «Dixit eciam, dum esset Turonis vel in Chaynone, gallice a Chinon, misit quesitum unum ensem existentem in ecclesia Sancte Katharine de Fierbois, retro altare; et statim post repertus fuit omnino rubiginosus» (PC, 1, 76). вернуться В действительности скульптура Жанны д'Арк в образе древнеримской богини войны Беллоны была выполнена М.-А. Слодцем только в 1756 г., т. е. значительно позднее правления Франциска I. Ее установили на площади Старого рынка в Руане — месте казни девушки: Procès de condamnation et de réhabilitation de Jeanne d'Arc. Т. 5. P. 235–236. вернуться «Deux monumens en forme de trophée avaient déjà été élevés à sa gloire, l'un à Orléans, et l'autre à Rouen, mais son tombeau n'était nulle part… François Ier était ingénieux. C'est donc en lui attribuant l'idée noble et ingénieuse d'ériger en honneur de Jeanne d'Arc une tombe expiatoire dans la chapelle de Sainte-Catherine de Fierbois. Les fleurs de lis sont en effet parmi nous le signe représentatif du sang royal. Dans la tombe érigée par François Ier, des fleurs de lis remplacèrent donc les restes absens, les cendres disperssées de l'héroïne. Quant à l'estampe aux armes de France, il faut se la représenter comme un véritable ex voto où se trouvaient à-la-fois consignées l'intention secrète et la qualité du fondateur» (Caze P. La Vérité sur Jeanne d'Arc. T. 1. P. 256–257). |
