Когда Маша в упор уставилась на Егора, тот в смятении уронил на паркет сначала вилку, а потом, неуклюже пытаясь её достать, и тарелку. Маша бросилась ему помогать, и, естественно, они столкнулись лбами. Сильно, потому как оба плохо контролировали происходящее с ними.

И тут, в некотором ошеломлении взирая на скачущие перед глазами «зайчики», девушка вспомнила! Да – она видела его – Его-рра! – во сне, именно во сне! Причем как бы и себя там видела… Видела, как открыла один глаз – почему один? – и подмигнула сновидению. А потом… Что же было потом? Маша зажмурила глаза. «Ничего. Провал в черноту». Точно. И голова утром болела. И очень тревожно было за папу.

Маша, потирая лоб, уселась на модерновый стульчик, лениво повела глазками в сторону соседа: «А какого, собственно, ты мне снишься, а? У меня и без тебя воздыхателей полно. И во сне уже от них покоя нет».

То, что Егор, на неё «запал», сомнению не подлежало. Нет, конечно, он милый. И необычный. Проникнуть в её сон… Круто. «А ведь мне хорошо с ним. Флюиды от него, что ли, какие исходят? Эй! Ты что – поплыла?»

Тут она вдруг чихнула. Вздрогнув, Антон Григорьевич отложил приборы, тряхнул головой и промолвил:

– Так, время дарить подарки. Машенька, извини, но это не тебе. Понимаешь… – Научное светило немного замялось. – Егор мне жизнь спас.

Девушка ничего не уронила, не ахнула, не всплеснула руками: нет – просто нахмурилась и закусила губу. Спросила:

– Каким-нибудь необычным образом?

Папа вскинул брови: «Что происходит? Она, кажется, всё уже знает», – вслух же медленно произнёс:

– Угадала, доча… Я ему приснился, когда мне совсем уже плохо было. Но всё обошлось.

Тут самообладание, наконец, отказало Маше. Она со всхлипами бросилась к отцу, обняла тонкими руками за шею:

– Одну меня хочешь оставить, да? Мама ушла, теперь ты себя совсем не бережёшь…

Антон Григорьевич нежно поцеловал дочь в мокрую щёчку.

– Всё хорошо, хорошо… Я теперь, как новенький.

Маша, всхлипнув напоследок, вернулась на место, шёпотом бросила Егору:

– Ну, ты и шустрый… Где ещё побывал, пока все думали, что ты просто спишь?

Егор поперхнулся морсом, закашлялся и тут же получил неожиданно сильный удар от девичьей ладони между лопатками. Отлегло сразу.

Антон Григорьевич с улыбкой уже протягивал ему плоскую коробочку:

– Ну-с, братец, принимай, и без всяких там отговорок, не люблю.

Одариваемый взял коробочку, поддел пальцами крышечку. Под ней покоился некий блестящий предмет яйцеобразной формы без всяких там идентифицирующих признаков, слегка, впрочем, отливающий розовым.

– И… что это? – осторожно поинтересовался Егор – Тамагочи какой-нибудь суперсовременный?

Антон Григорьевич несколько обалдело посмотрел на него.

– Э-э-э… Нет. Хотя не знаю. Это может быть чем угодно, даже тем, чем ты сейчас назвал эту штуковину.

– И что мне с этой штуковиной делать?

Егор осторожно дотронулся до загадочного предмета.

Тут в содержательный разговор несколько бессодержательно встряла Маша:

– Папочка… это же, это же…

Она потянулась обеими руками вперёд, коснулась Егора, и тут…

… раздался треск: сухой, неживой. Между юношей и девушкой образовалась слепящая дуга. Егор поднялся в воздух и куда-то поплыл, отрешенно наблюдая, как его любовь рассыпается на мириады светлячков.

А потом научный мозг Антона Григорьевича констатировал факт падения Егора из-под потолка на стол, в гущу расставленной снеди. Но: стонущий, в соусе и лапше, юноша хотя бы был.

Маша же исчезла без следа.

Егор брёл домой по незнакомому району. Непонятно каким образом, но после исчезновения Маши тут же наступила ночь, и в неверном свете тусклых фонарей идти было жутковато. Денег на такси не было, и занять было не у кого: Антон Григорьевич впал в глубокий ступор и, кажется, не замечал ничего и никого вокруг себя. Просто сидел на стуле и качался из стороны в сторону, иногда что-то мыча. Пришлось Егору уйти, не попрощавшись: в заляпанных джинсах, с гудящей головой и вставшей колом спиной.

На небе хозяйничала полная луна, которая показалось Егору какой-то скороспелой. Один квартал, другой… Декоративная курточка не согревала; в кармане её покоился зловещий подарок, обнаруженный Егором среди останков еды и явственно светившийся розовым. Идти становилось всё тяжелее, ноги не слушались, спина ныла нещадно. Всё-таки метров с трёх брякнулся на стол, вообще мог покалечиться.

Улицы были пустынны, только иногда нервно перебегали дорогу коты с поджатыми хвостами. Впереди в кустах вдоль тротуара замаячила скамейка, и когда Егор почти уже было достиг её, за спиной вдруг разом забухало, а потом взвизгнули тормоза.

Содрогание басов прекратилось. Из неслабой импортной тачки вывалились на асфальт двое молодых людей, их неуверенная высадка сопровождалась гортанным женским смехом и развязными словами: «Вы отлить, мальчики?»

– А ну, заткнитесь! – оборвал веселье блондин с какими-то кроличьими чертами лица. – Дело у нас тут нарисовалось.

– Какое дело, братан? – вяло поинтересовался его спутник, здоровый такой смугляк, на данный момент изрядно заторможенный.

Блондин задумался.

– Shit… Меня как будто под локоть кто двинул, чтобы притормозил. Ангел-хранитель, не иначе.

– Чего? – попробовал изобразить удивление здоровяк.

– Чего, чего… Надо так, значит! Пошли, потрещим с этим лохом. Может, что и высветится.

Егор так и не присел на скамейку, и теперь с мерзким ощущением в животе смотрел, как два сомнительных представителя «золотой молодежи» не спеша продвигаются к нему. Ох, не любил он подобные разговоры… Ни в школе, ни в своём дворе, ни тем более ночью на улице. А кто любит, спрашивается? Правильно – никто, если ты один в ночи и не садомазохист.

Двое подошли к юноше и принялись его разглядывать.

– Слышь, сопляк, – процедил сквозь зубы блондин, – ты… кто?

«Начинается», – с неизбывной тоской подумал Егор. Крыть ему на этот конкретный вопрос было нечем. Он машинально сжал в кармане яйцеобразную штуковину: она вдруг показалась ему почти горячей.

И тут…

Блондин вдруг схватился руками за голову и упал на колени, разевая рот, как ошалевшая от воздуха рыбина. Дружок его икнул и застыл в прострации.

– ы-ы-ы… моч-и-и е-е-го-о…ы-ы-ы… —выдавил из себя страдалец, отчаянно заглатывая воздух. – и-и-н-наче-е-е… хан-н-н-н-а-а-а… м-м-м-не-е-е…

Амбал тряхнул головой, сглотнул, ничего не понял, но решил-таки действовать, особо не раздумывая.

Одна рука сграбастала жертву за грудь, другая поднялась для удара. Егор закрыл глаза. В голове путалась несуразица: «Я сразу потеряю сознание, или потом, когда уже почувствую боль? А нос у меня крепкий? А челюсть? А может, он всё-таки не ударит? Может, случиться чудо? Чудо, молю, свершись!»

Кулак заехал в лоб, но как-то вяло: мучитель, видимо, ещё не взъярился. В голове, тем не менее, сразу зашумело. И неожиданно ушел страх.

«Ах ты… Да что я тебе сделал, гад?»

Голова Егора на мгновение стала ясной и холодной, а потом… он уснул. Он отчетливо понимал, что спит, и что все, что происходит с ним, происходит во сне. В его сне.

В этом сне у обдолбанного громилы было вполне приятное лицо человека, не сильно потакающего своим слабостям. Человек отпустил Егора, разжал кулак и протянул ему руку. Тот с удовольствием её пожал, ничуть не удивившись.

Блондин, в свою очередь, перестал с воем кататься по траве и поднялся на ноги, убрав руки от головы. Физиономия у него тоже стала заметно лучше: исчезло выражение кроличьей озабоченности, успокоились бегающие глазки.

Он подошёл к Егору и тоже протянул ему руку. Потом вместе с приятелем уселся на скамейку, и оба о чем-то глубоко задумались, уставив ясные глаза в ночное небо.

На душе у Егора стало легко, да так, что казалось – подпрыгни, и полетишь. Он глубоко вздохнул, сдерживая это желание, и огляделся. Импортный sportcar ласково мурлыкал неподалёку.