— Мой маленький господин, — сказал он, — как ты думаешь, если я возьму тебя на руки, у тебя хватит сил удержаться, обхватив меня за шею?
— Да, — ответил мальчуган. — Я надеюсь, что на это у меня сил хватит.
— Тогда вперед! — скомандовал Ганс. Он осторожно поднял Отто с грубого топчана и, притянув к себе, обвязал кожаным ремнем.
— Тебе не больно? — спросил верный слуга, закрепляя ремень самым тщательным и надежным способом.
— Почти нет, — ответил мальчик слабым голосом.
Тогда Ганс поплевал на ладони и начал медленно двигаться по канату вверх. Достигнув края окна, они на минуту остановились, и Отто покрепче обхватил Одноглазого Ганса за шею.
— Ты готов?
— Да.
— Держись крепко и ничего не бойся.
С этими словами Ганс повернулся и перекинул ноги через подоконник.
В следующее мгновение оба беглеца повисли над пропастью. Отто взглянул вниз и дыхание у него перехватило.
— Господи, спаси нас! — прошептал мальчик и зажмурил глаза, чтобы справиться со слабостью и головокружением от вида разверстой под ними бездны.
Ганс не сказал ничего и только сжал зубы. Обвив веревку ногами и перехватывая ее то одной, то другой рукой попеременно, он начал медленно спускаться. Вниз, вниз, вниз… Бедному Отто, положившему голову на плечо Ганса, казалось, что этому спуску никогда не придет конец. Внезапно он услышал, как шумно вздохнул Ганс, и ощутил слабый толчок. Он открыл глаза и, — о радость! — они спустились. Ганс стоял на земле.
Человек, закутанный в темный плащ, вышел из тени, которую отбрасывала стена замка, и взял Отто на руки. Это был барон Конрад.
— Мой сын, мой малыш, — произнес он дрожащим голосом. Отто прижался лицом к его щеке и слезы хлынули из его глаз.
Внезапно барон издал крик, как от смертельной раны.
— Боже правый! Что они с тобой сделали? Бедный малыш!
Он бросился на землю и, закрыв лицо руками, зарыдал, задыхаясь одновременно от ярости и сердечной муки — у его сына, бедного маленького Отто, правая рука была отрублена.
— Не убивайся так, — прошептал мальчик. — Теперь мне уже не так больно.
Он снова прижался к отцу и поцеловал его.
Глава 12. СО СМЕРТЬЮ НАПЕРЕГОНКИ
Но Отто еще не был в безопасности. Внезапно громкий удар колокола разорвал ночную тишину прямо над головой барона и его людей. Взглянув вверх, они увидели, что в Замке Змеелова началась тревога. Огни вспыхивали один за другим. Вот уже озарились все окна, и до них стали долетать крики поднятых в ночи обитателей замка.
Одноглазый Ганс с досадой хлопнул ладонью по ляжке.
— Вот к чему приводит ненужная жалость! Я поймал часового и заставил его показать, куда упрятали маленького барона. После этого часового следовало прикончить для безопасности. Мне это было ясно, как божий день. Но тут я вспомнил, что мой маленький господин ненавидит всякое кровопролитие. Вот я и решил сохранить жизнь негодяя. Видите, чем все это закончилось? Очевидно, он успел распутать веревки и поднять всех на ноги. Теперь замок гудит, как растревоженный улей.
— Нам надо спасаться бегством, — сказал барон. — После того, как я попал в беду и все, кроме шестерых преданных мне людей, отступились от меня — ничего другого мне не остается.
В словах барона Конрада звучала горькая обида. Произнеся их, он бережно взял Отто на руки и стал спускаться по каменистому склону к дороге позади холма. За ним последовали его спутники, включая босоногого и все еще черного, как трубочист, Ганса. Неподалеку от дороги в тени рощи их поджидали лошади.
Барон влез на своего черного скакуна, усадив Отто в седло перед собой.
— Вперед! — раздалась его команда, и все всадники дружно выехали на дорогу.
— А теперь в Святой Михаэльсбург, — приказал барон Конрад и кавалькада, развернувшись на запад, понеслась во весь опор через лес, оставляя за собой Замок Змеелова.
Меж тем сигнал тревоги, поданный в замке, продолжал звучать, и даже топот конских копыт не мог его заглушить. Ганс, обернувшись через плечо, различил пламя факелов у навесной башни, перед подъемным мостом. В самом замке царило страшное смятение. Факелы зажглись по тревоге и осветили все закоулки. Коней вывели и стали седлать в погоню. Люди вооружались и громкими голосами созывали друг друга.
Наконец, в коридоре появился барон Генри в походном снаряжении, которое он поспешно надел, как только узнал, что его пленника похитили. Конь уже поджидал его во дворе, и он мигом взлетел ему на спину. Не теряя времени, барон Генри бросился в погоню за беглецами, а его люди устремились за ним следом. Оружие на них устрашающе звенело, острые мечи бряцали, а железные копыта лошадей высекали искры из камней, когда всадники во всю прыть неслись по дороге.
Во главе кавалькады несся барон Генри. Треугольный щит висел на его плече, в руках он держал длинное тяжелое копье со стальным наконечником и знаменем, привязанным к тупому концу. Когда горная тропа вынесла всадников на дорогу, им пришлось остановиться, так как они не знали, какое направление выбрали беглецы. Часть всадников спешилась, и стала бегать туда-сюда, как бегают собаки, потерявшие след.
Барон Генри при этом остался сидеть неподвижно, как величественное каменное изваяние. Вдруг из рощи раздались радостные крики — преследователи обнаружили место, где стояли на привязи лошади беглецов. Отсюда нетрудно было проследить их путь до того места, где дорога снова ветвилась. Тут опять стал вопрос: куда свернул барон Конрад — на запад или на восток?
Барон Генри крикнул главного воеводу — Николаса Штейна и начал совещаться с ним вполголоса. Окончив переговоры, воевода развернулся и, выбирая себе то одного, то другого рыцаря, поделил всех на две команды. Барон встал во главе одной из них, Николас Штейн возглавил другую.
— Вперед! — крикнул барон, и по его сигналу две группы всадников поскакали в разные стороны. Хозяин Замка Дерзкого Змеелова выбрал дорогу на запад.
Первые лучи весеннего солнышка прорезали туман и осветили вершины деревьев. В лесу проснулись птицы и принялись петь во славу майского утра. Но барон Генри и его спутники не замечали красоты нарождающегося весеннего утра, не слышали многоголосого птичьего хора. Для них не существовало ничего, кроме азарта погони.
Они неслись во весь опор, заглушая все мирные звуки беспорядочным грохотом копыт и поднимая за собой клубы придорожной пыли.
По мере того, как солнце поднималось все выше, клочья тумана рассеивались и таяли на глазах, пока не исчезли совсем, подобно занавесу, разошедшемуся в разные стороны. Перед преследователями четко вырисовывался гребень горной гряды. Круто вьющаяся дорога вела прямо к нему.
— А вот и они, — внезапно раздался голос позади барона Генри и все, как по команде, стали вглядываться вдаль. Далеко впереди вилось облачко пыли, среди которого, хорошо приглядевшись, можно было различить мелькание бликов — это блестели на солнце пики беглецов. Барон Генри ничего не ответил, только губы его искривились в злобной усмешке.
Когда туман рассеялся, Одноглазый Ганс обернулся и стал всматриваться в долину, зеленеющую внизу.
— Я их вижу, — сказал он вскоре. — Они догоняют нас. Боюсь, нам не удастся уйти от погони. Наши лошади устали, ведь они пять дней были под седлом еще до того, как мы стали уходить от преследования. Скажите, господин барон, сколько еще осталось до Михаэльсбурга?
— Около тридцати миль, — мрачно ответил барон.
