Огонь – очень непрактичная штука. Мало того, что вечер выдался на редкость душным, так еще и костер пылал первобытным жаром так, что казалось, испечет нас в собственных шкурах.

Но Ивлин был доволен. Оказалось, у него в запасе было семь раритетных рубах, по одной на каждый день недели. И этот момент удивил меня больше, чем все элементы истории и искусства на этом пляже вместе взятые. На бал он принял решение облачиться в более-менее спокойный синий цвет, но лишь при условии, что на всю спину на ткани была вышита огромная белая ворона. На его вопрос «Как тебе?» пару часов назад я ответил, что он мастер тонких намеков.

Несмотря на это, или именно благодаря тому, желающих потанцевать с Ивлином дам было более чем достаточно. Я предположил, что в голову им ударила ответственность грядущего события.

Не обремененный бестолковым вниманием, я мог спокойно лавировать между участниками этой имитации праздника. Именно имитации, а не празднества, потому как люди не имели представления о том, как себя вести. Кажется, человечество разучилось веселиться сразу после того, как был найден ответ на вопрос о существовании другой жизни во Вселенной. А дальше ответы посыпались на нас как из рога изобилия.

Какое-то время государства пытались поддерживать аспект социальной жизни и спонсировали искусственные «увеселители». Это был бум роста малой промышленности. Государственная земля шла под раздачу на территории заводов по производству алкогольной продукции, таблеток, наркотиков, пищевых добавок. Но нам не удалось остановить рудиментацию. И вот, после атрофии желаний, апатия, словно некогда смертельная раковая опухоль, перескочила на сексуальное влечение. Естественно, кризис рождаемости не заставил себя ждать. Официально человечество было призвано вымирающим видом в 1113 году нового исчисления или спустя почти шесть сотен лет, как человечество нашло ответ на вопрос, от кого мы произошли. Начальство государств ввело новую политику обязательной репродукции, однако теперь размножение представляет из себя тяжелый механический процесс воспроизведения и еще более трудоемкий процесс воспитания. Все строго контролируется и статистически поддерживается на жизнеспособном уровне. Если бы у начальства был слоган, то он бы звучал приблизительно так: «Заставляем сношаться и существовать без Цели с 1113 года н.и.!»

По крайней мере, в этот вечер Ивлин может сказать им спасибо.

– Потанцуем, дорогая?

От неожиданности я забываю сдержать улыбку. Это семейная пара воспитателей. В их должностной инструкции прописано уважительное обращение к спутнику. Оба тщедушны и вытянуты до метра восьмидесяти, словно они рождены бдеть за порядком.

– Музыка такая… странная, дорогой. Может, подождем?

Я разочарованно уткнулся взглядом в костер. Было бы интересно понаблюдать за танцем этих двоих. Я живо представил, как они дают волю пресловутым инстинктам, только не слишком большую – переборщить в таком деле чревато лишением родительских прав. Для работы семьянина государством установлены очень высокие требования.

– Кок-тэйл.

Нарядная девушка протягивает мне стакан в стиле нео-абстракционизма. Обычно я не сторонник искусственных усилителей настроения, но обычно я знаю, что через неделю буду все так же жив. Я принимаю от нее напиток и пьянею от одного игристого запаха. На вкус это дело оказывается таким же заискивающим.

Сосуды расширяются, и меня бросает в жар. У меня больше нет сил находиться в пекле костра, поэтому я поджидаю нарядную девушку, которая нарезает круги по пляжу, протягиваю ей опустошенный бокал и ретируюсь.

Колкие песчинки просачиваются сквозь открытую обувь и прилипают к подошве. Прогулка по пляжу превращается в хождение по мукам. Я стараюсь наслаждаться соленым легким ветром, ненавязчивым шумом волн, играющих фоном. Силюсь получить удовольствие от наполненного вечера. Но этот чертов песок портит решительно все!

Я делаю еще три-четыре шага в бесполезной попытке свыкнуться с неудобством, но останавливаюсь и капризно ругаю все, что попадет под руку: этот несчастный пляж, проклятый вкусный кок-тэйл, превративший меня в сетующего древне-исторического антропоида…

– Просто снимите их.

Я поворачиваю голову на звук женского голоса. По мою левую руку в землю вбита резная скамья. Женщина в длинном сером платье обвила сидушку пальцами обеих рук и подалась чуть вперед, некрасиво ссутулив спину. Она небрежно скомкала подол и засучила его так, что были видны круглые костяшки колен. Ноги по щиколотку она зарыла в песок.

– Ну же, разуйтесь. – Повторила она.

Не знаю почему, но я сделал это.

Женщина удовлетворенно кивнула и похлопала ладонью по сидению рядом с собой. Меня что-то кольнуло, приказывая не подчиниться этому фамильярному жесту. Но я ослушался.

Вестибулярному аппарату полегчало, когда я сел. Я уже не сыпал проклятьями, но во мне нарастало чувство дискомфорта. Не то чтобы я чурался общения с женщинами, но все же предпочел бы одиночество. К тому же мне не нравилось сидеть здесь с ней в тишине.

– Если вы зароете ноги в песок, то ощутите приятную прохладу. – Женщина нарушила тишину, прекращая мои терзания. От этого на мгновение мне стало неприятно, словно она прочла мои мысли.

– Разумеется, ведь солнце давно зашло, и песок успел остыть. – Я стараюсь быть непринужденным. У меня плохо получается.

Женщина поворачивает ко мне голову и изучает мое лицо. Я пытаюсь улыбнуться и понимаю, что забыл, как это делается.

– Вы что, пьяны?

Тон ее голоса дает резкий скачок вверх. Вопрос провокационный, и я радуюсь, что не настолько пьян, чтобы не понять этого. Мне приходится посмотреть на нее, чтобы дать отпор.

– А вы?

Брови женщины взмывают вверх, и она издает издевательский смешок на выдохе. По лбу у нее пробегает длинная продольная морщинка. Такие есть у всех, кто много удивляется. Я знаю это, потому что знаю Ивлина и потому что работаю ученым.

Я еще немного изучаю ее профиль, прежде чем отвернуться. У нее крупный нос, длинные ресницы и неровная бледная кожа. Мы вновь повисаем в молчании. Кажется, я отбил у нее желание продолжать беседу. Эта очень неловкая картина дополняется излишне романтичными деталями: в этой части пляжа мы одни, издалека доносится музыка, волны с шелестом набегают на берег, а над водой в звездном небе висит серебристая луна. Еще немного, и, клянусь, я бы молча встал и ушел, но она дала мне поблажку и заговорила со мной еще раз.

– Луна такая яркая сегодня.

Я протягиваю неопределенное «агам» и слегка киваю головой, словно болванчик. Ее голос звучит так мечтательно, длинные ресницы накалывают на себя звезды. Мне очень не хочется разрушать ее образ, но кок-тэйл и здравый смысл дают о себе знать.

– Строго говоря, от нее это не зависит. – Женщина обращает на меня настороженный взгляд. Она подозревает, что на этом мое замечание не закончится. И она права. – Яркость – это не свойство Луны. Она лишь отражает солнечный свет, так что ее яркость зависит от состояния земной атмосферы. Просто сегодня безоблачно.

Незнакомка сверлит меня взглядом. Собравшись духом, я смотрю на нее в ответ и подмечаю новые детали: у нее карие глаза и она весьма раздражена.

– Вы не увлекаетесь наукой? – Изо всех сил стараюсь ретироваться и быть более лояльным, и чтобы это было невозможно спутать со снисходительностью.

– Нет. – Короткий ответ волнорезом вспарывает мои потуги.

– Неудивительно.

Моя собеседница порывами вдыхает носом воздух и перекатывает язык. Я незаметно вытираю взмокшие ладони о штаны.

– Просто женщин, увлекающихся наукой, совсем не осталось. – Поспешно оправдываю ее вслух.

– Жаль того же нельзя сказать о невежественных мужчинах.

Я кидаю белый флаг, приподнимая руки с раскрытыми ладонями. Она хорошо приложила меня, но я заглушаю жалобный стон гордости и примирительно улыбаюсь – благо вспомнил, как это делается.