— Не убивал, кому она нужна, засоси ее болото, — снова вопил Верн и лупил кулаком по единственной уцелевшей парте.

— А подвесочка твоя где? Подвесочки нетути, — подзуживал Хрисанф.

— Если бы убил, то подвеска была бы у меня! У матери она, у ма-те-ри, ясно тебе, деревенщина?

Деревенщина открыто веселился, моргая на Верна насмешливыми крапчатыми глазами. Верн бесился, но уже ничего не ломал. Ясмин даже казалось, что он не столько в ярости, сколько имитирует. Но не могла понять, что именно изменило его настроение.

— Ладно, — сказала она. — Все равно ничего не надумаем, а я устала, мне ещё с мебелью разбираться.

Верн виновато заглянул ей в глаза, все больше напоминая несправедливо обиженного пёсика. Головная боль взвыла с новой силой.

— Я неплохо знаю местных кладовщиков, я же спец по взрывам, приходится…

Оставшиеся минуты до окончательно испорченного дня, Ясмин воспринимала фрагментарно. Вот Верн заверяет, что знает всех смотрителей и администраторов учебного корпуса, потом решает для верности что-нибудь взорвать, что бы убедить всех в своей вине. И действительно взрывает.

А после распахивается дверь, и Ясмин видит на пороге Абаля.

Глянцевая змея косы через плечо. В глазах гнев и холод. Короткий плащ, который он снимает, должно быть, только в постели, но клясться бы Ясмин в этом не стала.

Она знала такого Абаля.

Он уже был таким. Для неё. Для той Ясмин, который давно уже нет на свете.

— Что здесь происходит?

— Да, — поддакнула Ясмин, — что здесь происходит, Верн?

— Ничего, — агрессивно выдвинув челюсть заявил Верн. — Ничего не происходит, я просто нервничаю. У меня стресс.

— У меня тоже стресс, — буркнула Ясмин, стараясь не встречаться взглядом с Абалем.

Она так старательно отводила глаза, что, наконец, углядела небольшую толпу за спиной брошенного возлюбленного. И что это была за толпа! Непоследние люди, между прочим.

Мастер Бриар, поднявший тотем Вереска на невиданную высоту, необщительный, хмурый, блестящий мечник. Умён и сознает свои недостатки.

Смуглая, темноокая Лив из маленького тотема Каламуса. Кроме замечательной красоты, заслуг за ней найдено не было, однако место в Большом совете она получила наравне с мастером Бриаром. Тот весьма нежно для его комплекции сжал ее руку, едва они шагнули в аудиторию. Ясмин не знала, что это значит, но привычно отложила этот жест в шкатулку мелочей внутри собственной головы.

— Мастер Ясмин, объяснитесь, — ее она тоже знает.

И ненавидит.

Мастер Дея. Та жуткая старуха, едва не отправившая ее на пару с отцом Хрисанфа мыть цветочные горшки и травить дрозофил, как Золушку. Безвозростная, словно уже родилась в состоянии предсмертного инфаркта, исчёрканная морщинами, с лицом, закаменевшим в форме напряженного недовольства. Она вызывала естественное отторжение и ужас, как приступ холеры на детском празднике. Тотем Ятрышника тихо попискивал под ее тяжёлой дланью, но свергнуть не смел. Ясмин подозревала, что мастера Дею побаивается и сам Примул.

— Мастер Верн нечаянно сломал стол, — про стресс она говорить не стала.

Любая несерьезность с мастером Деей могла обернуться операцией в Чернотайе или понижением статуса. Ясмин не могла позволить себе выпустить ненависть. Ненависть — это слабость, слабость — сила твоего противника. Слабость должно искоренять.

От страшного чёрного взгляда мастера Деи по виску пополз холодный пот. Головная боль стала невыносимой. Она не смотрела на Абаля, но чувствовала его.

— Но вы отвечаете за эту аудиторию, вам повезло, что дети уже разошлись, — резюмировала та. Неподвижный взгляд был вперен ровно в Ясмин. — Извольте вести дела достойным образом.

— Но… — Верн не успел вставить и слова.

— Молчи, — мастер Дея даже не сделала труда поднять руку. — Как мастер оружия четвёртого порядка, вы не можете применять силу в общественных местах и вести себя безрассудно.

Это было слишком. Так было всегда? Здесь, под огнём ненавидящих взглядов, делалось ясно, почему настоящая Ясмин превратилась в милое чудовище.

— А вы пожалуйтесь на меня, — без всякого стеснения заметила Ясмин. Раз Примул дал ей привилегии, она будет ими пользоваться, с радостью. — Как мастер, прикреплённый к Чернотайе, я подчиняюсь напрямую Примулу. Вы всегда можете изложить ему свои соображения о моей профпригодности, дабы он отстранил меня от великого дела на благо Варды.

Каменисто-серая шея мастера Деи налилась нездоровым багрянцем, затрясся короткий палец, нацеленный ей в лицо, как палочка Гарри Потера. Примерно такой Ясмин представляла себе старуху-процентщицу.

— Замолчи, гадкая девчонка, — прошипела мастер Дея. — Взятая из милости, ты должна ежедневно отмаливать грех своей семьи!

На этот раз онемел даже Верн. Хрисанф угрюмо молчал, потому то в толпе стоял его отец и сверлили его взглядом. Стало понятно осторожное отношение Ясмин к своему верному фанату, который любил ее, но отца он любил больше.

Мастер Бриар — та ещё колючка, но не лишенный чести — явно пытался понять, как он попал в эту злоязычную компанию, а вот его прекрасная подруга безразлично взирала на происходящий цирк. Увядшая дама на заднем плане растерянно моргала.

Ясмин равнодушно рассматривала коллектив демонов. Нечистая сила, не иначе. Стайные животные. С кем она работает? Тьфу. Ее неудачливая сестра по телу, слишком близко принимала к сердцу происходящее и не умела делать карьеру. Она не понимала главного — невозможно угодить всем, поэтому угодить нужно только одному.

Примулу.

— Мастер Ясмин — дочь Варды и владелец оружия четвёртого порядка, к ней должно относиться с уважением, — голос Абаля лёг в тишину тяжело и емко, и Ясмин не сразу его узнала. — Я не потерплю нарушения чужого статуса.

Она растерянно подняла на него глаза и тут же опустила. Обожглась о его темный взгляд.

Надо же. Защитил. Этого она не ожидала. Даже головная боль сделалась чуть ли не приятной, сердце затрепыхалось, задергало крылышками, как бестолковая бабочка. Ему, глупому, не объяснишь, что нельзя. Что никогда больше.

— Мастер Верн, вы в ответе за восстановление аудитории, отчёт мне лично сегодня вечером. Мастер Хрисанф, вы также свободны.

Абаль медленно прошёлся по аудитории, оглядывая обломки парт и, наконец, уселся на тот же стул, который себе облюбовал и мастер Файон. Ясмин оказалась напротив него и больше не могла избегать визуального контакта.

Но сердце дергалось, лицо горело. Она предприняла попытку вернуть контроль над ситуацией.

— Верн, на твоих плечах ответственность за мебель в моем кабинете, — Ясми неспешно сняла с шеи ключ и вложила цепочку Верну в руку. — Обращайся с ним, как с божественным артефактом, а завтра утром вернёшь.

Верн тут же отмер. Повесил цепочку на шею и проказливо улыбнулся:

— Вот прямо так и доверишь мне ключик?

— Божественный артефакт, — невозмутимо поправила Ясмин. — Только на этот раз без вакханалий.

Верн, остававшийся единственным, на кого не действовало давление Абаля, легко подбросил ключ и выскочил в дверь. За ним, тяжело ступая, вышел Хрисанф, но у двери задержался. Обернулся, словно спрашивая у неё разрешение на уход. Его отец нахмурился, но промолчал, и Ясмин кивнула, словно разрешая уйти. Нет смысла проверять верность Хрисанфа таким отвратительным способом, он уже доказал ее.

— Чем обязана?

Она, наконец, набралась смелости посмотреть на Абаля. Картина маслом. Король-солнце на утреннем приеме. Неспешно листает донесения подданных, а человек пятьдесят народу подобострастно замерли около господина, ловят каждое слово, каждое движение ресниц.

Надо заметить, Абаль сносил всеобщее внимание с завидной стойкостью. Но и против неё давление негативно настроенной толпы мало работало. Сказывались бесчисленные лекции у студиозусов, мнивших себя умнее учителя. На психфаке такое случалось сплошь и рядом, каждый второй считал себя гением.