Если не считать тихого шепота вентиляторов, я сидел в тишине за кухонным столом. Я налил себе виски, затем открыл кодовый замок на шкатулке, отложил ее в сторону и долго пил. Алкоголь двигался во мне, теплый и успокаивающий. После того как я смотрел на него, казалось, целую вечность, я открыл коробку и вынул все, кроме полицейского сканера, солнцезащитных очков и поддельных лицензий. Аккуратно разложив остальные предметы на столе, я некоторое время рассматривал их.
Как только я прикоснусь к ним, они станут настоящими.
Осторожно выбрав Куботан, я некоторое время подержал его в руке, прежде чем сменить хватку. Ряд движений, которым я научился много лет назад, вернулся ко мне вместе со вспышкой памяти, напомнив о последнем человеке, против которого я использовал это оружие, - парне из бара в Ревере, с которым у меня были дела. Я вспомнил, как с помощью куботана отгибал ему большой палец, пока он не сломался. Я все еще слышал этот ужасный звук, похожий на треск сухой ветки, все эти годы спустя. Я вернул куботан в коробку и выбрал кастет. Тяжелее, чем я помнил, и с ним пришли свои воспоминания, не самые приятные. Трудно было признать, что когда-то я был человеком, который использовал такие вещи, но насилие никогда не было далеко, а возможность вернуться к нему в случае необходимости - ближе, чем кажется. Я положил кастет обратно в коробку, а затем обратил внимание на водительские перчатки. Они были жесткими и потрескавшимися. Я отложил их в сторону и открыл набор для чистки. Там было все необходимое, и я взял в руки "Беретту", осмотрел ее и приступил к чистке. Хотя я не мог вспомнить, когда делал это в последний раз, уже через несколько секунд я ловко чистил оружие с таким же мастерством, точностью и тщательностью, как и много лет назад.
Удовлетворившись этим, я зарядил одну из обойм и положил пистолет на стол. Он был готов к работе, но действительно ли я хотел выходить из дома с огнестрельным оружием? Я обещал себе никогда больше не делать этого, но за прошедшие годы я нарушил все свои обещания, так что к чему еще одно? Кроме того, если я собирался выяснить, что происходит, это нужно было сделать по-старинке. Это была не игра. То, с чем я имел дело, было серьезным, а значит, и я должен был быть таким же.
Я написал записку Софи, в которой сообщил ей, что отлучился ненадолго, чтобы она оставалась на месте и что я скоро вернусь. Я надеялся, что она проспит всю ночь. К тому времени, когда я вернусь, возможно, я буду знать больше и буду ближе к тому, чтобы оставить все это позади.
Я закрыл коробку и вернул ее на полку шкафа, не обращая внимания на дробовик, стоявший в дальнем углу. Вернувшись на кухню, я оставил записку на виду на столе. Я сомневался, что мне понадобится дополнительная обойма, поэтому спрятал ее в редко используемый ящик, затем засунул "Беретту" за пояс и натянул на нее рубашку.
Через несколько минут я уже сидел за рулем своей машины, план все еще формировался в моей голове, но я чувствовал себя свободно, снова оказавшись на улице и двигаясь сквозь ночь. Прежде чем покинуть район, я тщательно осмотрел его, чтобы убедиться, что никто не наблюдает из тени. Убедившись в этом, я отправился в путь. Было уже три часа ночи, и все вокруг было тихо, спокойно и темно. Я подумал о Дуэйне, который лежит на песке и мечтает о лучших днях. Я думал о своем старике, гниющем в собственной грязи и грехах, мечтающем о Флориде и легкой жизни, которой он не заслуживал. Я думал о Софи и страхе в ее глазах, спящей и ничего не понимающей в моей постели. А я, без сновидений, с адреналином наперевес, скользил в темноте, как и все эти годы, разыскивая людей, которые не хотели, чтобы их нашли, и могли не выжить, если бы их нашли. Не имея ни смысла, ни причины, одержимый, я гнал машину, охваченный множеством эмоций, которые постепенно превратились в пелену холодной, хищной отрешенности. Такого тепла, как раньше, я не испытывал уже очень давно. Это было похоже на полусмерть, но в то же время знакомо и удобно, как старое пальто, вынутое из кладовки и накинутое, словно вторая кожа. Для того чтобы делать определенные вещи с ясностью и крайним предубеждением, нужно было стать менее чем полностью человеком, и я уже чувствовал, как скатываюсь в эту пустую яму.
Избегая мест скопления копов после наступления темноты, я в конце концов выехал из города и свернул на государственное шоссе. Зеленое сияние огней на приборной панели делало происходящее еще более сюрреалистичным и похожим на сон, поэтому я включил радио и позволил мелодиям отвлечь меня на некоторое время.
Я прибыл в Броктон чуть более чем через полчаса и, ориентируясь по GPS на своем телефоне, нашел адрес Чика в дерьмовом районе старых дуплексов и обветшалых многоквартирных домов. Его дом был двухэтажным, но его фургона нигде не было видно, а оба этажа были темными. Я нашел место в верхней части квартала, остановился и припарковался. С тех пор как я приехал, мимо не проехало ни одной машины, и ни в одном из зданий на улице не горел свет, поэтому я опустился на сиденье и стал ждать, переводя взгляд с лобового стекла на левое боковое зеркало, с заднего вида на правое, потом обратно, охватывая все углы, наблюдая за ночью.
Воспоминания возвращались, заставляя меня возвращаться к местам и временам, которые я хотел бы сохранить погребенными в мутных глубинах вчерашнего дня и дурных снов, которые приходили ко мне в самое неподходящее время и оставляли меня мокрым от пота и бормочущим ложь. Монстры под моей кроватью, пробивающие себе путь сквозь кошмары, чтобы напомнить мне, что они все еще реальны, как и все остальное, потому что я никогда не смогу убить их всех. Их было слишком много. Я был в меньшинстве.
* * *
Ночь. Волны разбиваются. Запах крови, мочи и океана в воздухе. Ужас.
Сигаретный дым, кокаин и выпивка выходят из наших пор - я, Джонни Фитц и Фенвей Дэйв - мои парни, все в коже и джинсах, с гонором и задором.
Это жестокая ночь, но разве не все они такие?
Какой-то парень по имени Пит, или Пол, или Рэнди, или Фрэнк - без разницы, он весь в крови, шатается и захлебывается собственными слезами и соплями. Он старше любого из нас, достаточно стар, чтобы быть нашим отцом, ему, наверное, пятьдесят, его штаны испачканы и разорваны, хвост рубашки развевается на ветру, очки набекрень, одна линза треснула.
Как и я, Дэйв Фенвей в основном молчит, стоит в стороне и курит сигарету, скорее от скуки, чем от беспокойства. Еще одна ночь в раю, выправление дураков, которые берут в долг и не платят. Как я здесь оказался? Когда я стал таким человеком? Я даже не могу вспомнить. Это просто случилось. Может быть, я всегда был таким и не знал об этом. Но даже тогда, когда Питер, или Пол, или Рэнди, или Фрэнк, спотыкаясь на толстом песке, с кровью из носа и свежеразрезанными губами, лепечет о том, как ему жаль и что нам не нужно этого делать, я знаю только одно: я не хочу быть здесь. Я хочу быть где угодно, только не здесь. Где угодно. Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Я хочу снова стать маленьким мальчиком, но на этот раз без этой боли. Я хочу, чтобы Джонни и Дэйв закончили то, что должны закончить, и мы могли пойти получить оплату, выпить, найти женщин и забыть обо всем этом.
Питер, или Пол, или Рэнди, или Фрэнк знают, что мы не собираемся его убивать. Так поступают только в кино. Труп не может заплатить, а акулы только и делают, что платят. Они платят вам, чтобы вы вернули им больше, чем они вам одолжили. Ничем не отличаются от крупных парней с Уолл-стрит, просто никто в нашем мире не притворяется, что это не так, как есть на самом деле: мрачно, гротескно и ужасно, минные поля под землей мира, который уже сошел с ума. Что Питер, или Пол, или Рэнди, или Фрэнк точно знает, так это то, что мы собираемся причинить ему боль. Вопрос в том, насколько сильно? Уже все кончено? Пара пощечин и удар-другой от Джонни Фитца, после чего он уйдет и скроется с глаз наших? Или будет еще хуже?
