Они вновь подползли к краю.

— Что-то не видно никого, кроме крыс.

— Не видно. Может в норе какой сидит. Может под телами сокрыт. Если бы удалось его прикончить, тогда и угрозе конец. Без Головы, это всего лишь крысы. Крупные необычайно, да, но безмозглые.

— Вон там, — показал чародей. — Шевеление вроде какое-то.

Они переползли поближе и на противоположенном склоне разглядели, наконец, Голову. Крысиный предводитель ничем не походил на своё войско. Туша. Мерзкий ком мяса и шерсти. Ни лап, ни глаз, ни рта. Он забился в какую-то трещину, совершенно слившись с землёй, и если бы не редкое дыхание от которого туша то и дело вздымалась, разглядеть Голову было бы невозможно.

— Странно, — с сомнением произнёс чародей. — Не всё ладно складывается.

— Почему?

— Тебя вот, к примеру, почто монахи держали?

Юноша нахмурился.

— Я им нужен был, чтобы на след Голову поставить.

— На след? Почему ты?

— Как я понял, им требовался человек, который всю Мещеру своей считает. Не село, не город, а всё княжество целиком. Вроде как стремление моё орде передать. Толчок такой.

— Понятно, — догадался Сокол. — Кто-нибудь попроще мог орду только на своё село навести. А князь, как бы… понятно.

— Вот бы того Голову, сейчас прикончить, пока он в силу не вошёл, — повторил княжич.

— Боюсь, не позволят нам твари вниз спуститься, — покачал головой чародей. — Смотри, как рыскают, даже лягушек поели всех. Любопытно, чем они теперь-то кормятся?

— О том лучше и не гадать.

Почуяв за спиной угрозу, Сокол успел повернуться. На большее не хватило времени. С мечами наголо, к ним приближались четыре монаха. Ещё двое с самострелами стояли поодаль, держа чародея с княжичем на прицеле.

— Сейчас узнаешь, чем они там кормятся, — буркнул тот самый толстяк, что наведывался среди ночи в дом с заколоченными окнами. И Сокол понял, что сказал он так, вовсе не из желания напугать. Толстяк действительно собирался сбросить чародея вниз.

Однако, разглядев лицо, монах передумал.

— А, это ты, колдун? Вот куда, выходит, забрался, — он зло ухмыльнулся. — Молись своим поганым богам, ибо тебя трогать не велено. Иные на твой счёт указания.

Монах перевёл взгляд на Варунка.

— А ты щенок, обратно вернёшься. Шустрый ты оказался. Не ожидали мы таких колен с голодухи. Куроеда кончил. Силён! Придётся теперь охрану удвоить.

Прочие воины церкви стояли молча, из чего Сокол заключил, что толстяк значился у них старшим. Так и оказалось. Он распоряжался, остальные выполняли приказы. Лишь однажды, какой-то воин обратился к толстяку и Сокол расслышал имя — Жмень.

Пленников связали, да здесь же, в зарослях, и бросили. И словно забыли про них. Даже мешков дорожных не обыскали.

— Весточку Пахомию отвезёшь, — распорядился Жмень, подозвав молодого монаха. — Ему решать, что и с кем делать.

Верховья Цны. Май.

Верный своей привычке, заранее заботиться о возможном отступлении, Рыжий ушёл в город и пропадал там до вечера. Вурды даже устали задирать Евлампия, и задремали, пока тот ходил.

— Порядок, — сказал Рыжий вернувшись. — Для драпа всё готово. Остался сущий пустяк, найти Сокола.

Первый день наблюдений не принёс ничего, кроме затёкших ног и зудящих задов. Лохматый жил наверху один, его разбойники поселились в дешёвых покоях ярусом ниже. Потому разговаривать вожаку было не с кем.

Зато на следующий вечер пожаловал важный гость. Они загодя услышали шаги и, когда раздался стук в дверь, все четверо метнулись к стене и прильнули к отверстиям. Даже Евлампий не устоял перед соблазном. Оно и понятно. Два дня безделья в четырёх стенах при полном молчании — не шутка.

Поздний гость держал в руках посох, а одеждой походил на священника. В его движениях и словах читалось превосходство над разбойничьим атаманом. Он говорил с предводителем ватаги едва ли не как с мелким служкой — презрительно и требовательно.

— Ты опоздал на два дня, — произнёс гость, выслушав приветствие. — Ты нарушил наш уговор.

— Мне трудно было собрать парней, — ответил Лохматый, нахмурив брови. — Я и так спешил изо всех сил…

— Слушать оправдания мне ни к чему, — оборвал гость. — Поговорим о деле.

Собеседник Лохматого повернул голову так, что следящая за ним четвёрка смогла разглядеть лицо.

— Это же Пахомий! — прошептал поражённый Евлампий. — Я тебе говорил о нём… Это его Алексий отправил к этой самой Старице…

Рыжий оторвался на миг от дырки и приложил палец к губам. Евлампий заткнулся. Тем временем, разговор за стеной продолжался.

— Обстоятельства изменились, — сказал Пахомий. — Больше нет нужды искать колдуна. Мы сами нашли его. Так что вините только себя, что по глупости лишились награды. Впредь будете расторопнее.

Брезгливо смахнув посохом со стула какое-то тряпьё, Пахомий соизволил, наконец, присесть.

— Вас ждёт другая работа, — продолжил он. — Пленённого колдуна нужно переправить в Москву. Кому именно передать, ты знаешь, имени я называть не буду. Такое пустячное дело, надеюсь, большого труда не составит.

Лохматый состроил рожу, то ли соглашаясь, то ли возражая, но гость не обратил внимания. Он продолжил:

— Пока оставайтесь здесь. Из города ни на шаг. Старика привезут сюда, и передадут тебе с рук на руки.

Пахомий выложил перед собой какую-то вещицу и посохом по столу передвинул её Лохматому

— Ты предъявишь этот вот знак… по нему тебя и узнают.

— Всё это крайне занятно, — заметил разбойник, убрав вещицу в ларец. — Но как на счёт вознаграждения?

Лохматый встал и, отбросив былое раболепие, посмотрел гостю в глаза.

— Нас оторвали от важных дел. Наобещали с три короба пряников. Отправили в эту глушь. А теперь говорят, что справились и без нас. А мы, словно, купчишки какие, должны просто доставить товар. Парни будут недовольны. А когда недовольны мои ребята, не доволен и я…

Так что на счёт денег?

Лохматый сел обратно весьма довольный своей речью. Однако на Пахомия она не произвела должного впечатления. Он смерил разбойника презрительным взглядом, вытащил увесистый мешочек и положил на стол. В мешочке звякнуло серебро.

— Вот половина, — сказал Пахомий поднимаясь. — Остальное получишь в Москве. Но помни, лиходей, ещё раз нарушишь уговор и тебе конец. И твоим парням тоже. Можешь, конечно, не верить, считать пустыми угрозами, дело твоё…

Гость вышел, не попрощавшись. Его шаги скоро стихли внизу.

Лохматый некоторое время сидел без движения. Затем, раздражённо цапнув серебро, покинул комнату.

— Ух ты! — сказал Власорук, отвалившись от дыры. — Что делать-то будем?

— Что делать? — переспросил Быстроног. — Ясно что, прирежем ублюдка спящим, да и вся недолга…

— "Прирежем!" — передразнил Власорук. — Только и знаешь, что резать. А Сокола-то как спасать будем? Надо вытаскивать старика. Перехватить, пока его шайке не передали.

— Да где же мы его найдём, чтобы перехватить? — возразил Быстроног.

— В Старице, — ответил Власорук, рубанув рукой.

— В Старице-е…? — протяжно спросил Быстроног. — Да ты слышал хоть, что в городе творится? Из степи беду ждут, а ты туда лезть собрался. И где та Старица, знаешь? Нет.

— Хватит вам лаяться! — рявкнул на вурдов Рыжий, который во время перепалки что-то напряженно обдумывал. — Незачем нам Сокола искать. Его самого сюда доставят. Тогда и отобьём.

— Ха! — вскочил на ноги Быстроног. — Отобьём, как же… Его уже поздно отбивать будет. Тут войну затевать придётся. Их, головорезов, не меньше дюжины. Всех даже мы не осилим… А ещё те, что Сокола приведут.

Он прошёлся в возбуждении по комнате и рубанул рукой.

— Нет, резать надо Лохматого. Резать, не сойти мне с этого места…

— Есть у меня одна мысль, — ответил Рыжий. — Только раздобыть кое-что требуется…