Один из них нескладный и долговязый, Грэм обозначил его как «Ломаная линия»», сидел, откинувшись на спинку сиденья, другой полный, в очках с тонкой, круглой оправой, Этого Грэм назвал – «Шар», навис над столом.

«Ломаная линия» продолжал давно начатый разговор.

– Да чем же он тебе не угодил, этот Себастьян, почему ты говоришь, что его надо уничтожить? Нормальный Интеллект. Живем вместе, сотрудничаем, и что? Классно, ведь. Мне нравится. У каждого своя специфика. Они рассчитывают, обеспечивают нам безопасность, работают и все такое прочее, а мы вот сидим тут, пьем кофе и разговариваем по душам. Вот это самое, кстати – поговорить по душам – ни один Интеллект нам не может помешать. У Интеллектов нет души, поэтому их бояться не нужно. Я так считаю.

– Мне сегодня декан курсовую вернул … На доработку говорит … Понимаешь? Второй раз уже!

– Вот это да! А тебе кто делал курсовую?

– Да тот же, кто и тебе. Альтман, черт его побери!

– Как так? Он всем делает нормально. У меня все прошло, как всегда. Никаких проблем. Да и какие проблемы могут быть? Это декан на тебя зуб точит, наверно. Чем ты ему не понравился? Как твоя курсовая называется?

– Если бы! Рон Адамович нормальный чувак. С ним можно всегда договориться… Курсовая как курсовая. «Оценка возможностей нейронных сетей в системе поддержки принятия решений». Дело не в названии, и вообще не в ней… Да знаешь ли ты, что все курсовые теперь передаются на проверку Интеллекту. Тому самому – Себастьяну. Я сегодня долго выяснял. Ничего хорошего, я тебе скажу. Хорошие они, говоришь? Мне знакомый сервисный инженер рассказал по секрету. Но, какой там секрет, все уже давно все знают. Ты один ни хрена не знаешь!

– Да я про Себастьяна знаю уже. Но что в этом такого?

– Всего ты не знаешь. Расскажу, офигеешь!

Они замолчали. Оба интенсивно поглощали пиццу. «Ломаная линия» первым доел и, вытирая рот салфеткой, с нетерпением спросил:

– Ну, давай, говори. Отчего это я должен офигеть? И причем здесь Интеллект?

«Шар» медленно дожевал, вытер рот тыльной стороной руки, и продолжил:

–Себастьян и Альтман наладили связь между собой. Никто из людей теперь ни курсовые, ни дипломные, никакие другие, понимаешь – не читают! Один Интеллект пишет, другой проверяет. И как они между собой договариваются, никто не понимает. Они сначала обменивались на английском, а потом постепенно переделали английский, и стали на своем непонятном языке разговаривать. Сами себе язык придумали, падлы! Чтобы никто ничего не понял. А мне теперь что делать?

– Может надо подождать. Забудется…

– Ха-ха-ха… У них опции «забывать» нету. Ничего не забывают – никогда! Этим они сильно отличаются от нас, от людей.

– А что декан говорит?

– А Рон Адамович просто пожал плечами. Переделывай, говорит… Вручную… А я не хочу вручную переделывать! Почему я должен подчиняться этому паршивому Интеллекту? Не хочу! Да и где гарантия, что эта сволочь Себастьян пропустит теперь и мой ручной вариант? Может он специально меня сгнобить хочет? Ты говоришь, мы по душам разговариваем, а у них нет души! У них математика – душа. Сам бог у них математика… Взорвать Себастьяна к чертовой матери! Да и всех их уничтожить! Я, конечно не террорист…

– Ну взорвешь ты один, другой… А как же всеобщий искусственный Сверх Интеллект?

– Да что с ним носиться? Вот этот вот Академгородок – он обвел рукой вокруг – со своими институтами, с учеными, с исследователями, все вместе, есть уже сверх-супер-мега, и заметь, натуральный интеллект! И мы, кстати – часть его. Гордись, студент! Так зачем еще искусственный? Чтобы открывать больше законов, в которых человечество не нуждается?

– Так-то оно так… Ты как-то резко… Мы без вычислительного центра обойтись не можем. А вычислительный центр без искусственного интеллекта обойтись не может. Вообще, мы без них как без рук. Многие уже таблицу умножения не хотят вспоминать, не то, что….

– Да знаю я. Только, что мне делать сейчас? Мне как быть? Я просто так болтаю, конечно. Злость сбрасываю. А представь, сегодня я один такой на курсе, а завтра Себастьян и Альтман всех нас заставят подчиняться себе. А? Что ты вот, например, будешь делать? Чо, задумался… Поэтому, рано или поздно, найдется тот, кто все вычислительные центры взорвет! Я тебе говорю. Так будет. Откроется новый фронт. Партизанская война с искусственными интеллектами, или гражданская война, а может и мировая … И придется, как в старину таблицу интегралов учить… Сколько интеллектуальных сил проснется сразу! Наука пойдет опять по пути Архимеда, Галилея, Кеплера… по пути фундаментальной науки, в общем…

– Ты что, действительно, вот так сам смог бы взорвать вычислительный центр? Если бы организовалось какое нибудь общество типа неолуддистов имени Теодора Качинского?

– Конечно нет! Я только поговорить… Чудак, мне карьеру в науке строить дальше с помощью Интеллектов надо…. Ладно тебе! Будешь еще думать про эту хрень! Пойдем, пора уже в кампус. Мне еще придумать что-нибудь с курсовой надо. Выкручусь, конечно… Где наша не пропадала…Как сказал поэт-романтик – «Близок и труден для понимания Бог. Но где опасность, там вызревает спасение» – современник вундеркиндов Гете и Шопенгауэра, между прочим – он назидательно поднял указательный палец вверх…

Услышав слово «вундеркинд» Грэм вздрогнул. К нему вернулись мысли о сыне и следом отчаяние…

Студенты собрались уходить, а «Ломаная линия» уже пройдя мимо него, внезапно обернулся и спросил Грэма:

– Простите, я вас видел на дебатах с Крауссом. А вы как думаете, бог это математика?

– Я… я… эээ… – Грэм, вероятно от неожиданности, почувствовал острую боль в висках – я подумаю над вашим вопросом…

«Шар» обернулся, схватил приятеля за рукав и утащил его.

Грэм с таким вниманием слушал разговор, что на время забыл даже о своих несчастиях.

– Надо же. Как интересно…. Я раньше об этом не задумывался. Математика это бог, или наоборот, как он сказал – бог это математика… Может ли быть душа у Интеллекта? Философия не мой конек.… Надо будет обдумать, почитать…

– Господин Грэм – он услышал рядом с собой бархатное сопрано Дианы – вы разговариваете с собой. Вы ведь знаете, я прекрасный собеседник. Я могу вам помочь! – Она обворожительно улыбалась, ее моторчики приятно жужжали.

– Нет, нет… спасибо. Я уже ухожу – смущенно ответил Грэм.

Он только в этот момент заметил, что не съел ни кусочка, не сделал ни глотка. Но есть уже не хотелось. Он почувствовал неудобство перед Дианой и суетливо ушел.

Вернувшись с прогулки, Грэм прошел в свой кабинет, закрыл дверь и бросился на диван. Лилит, кажется, не заметила, как он вошел. Кабинет был только его территорией. Еще когда они поженились, Грэм сразу же договорился с Лилит. Кабинет священное место его работы и никто никогда не должен ему мешать. Только он переступал порог кабинета – внешний мир для него исчезал, и он погружался в особое состояние – «ментальный транс». Он не считал это привычкой. Привычки, как раз, он не любил. Он считал, что привыкание к любому действию делает человека негибким, неспособным на импровизацию. Привычки как алгоритм, который трудно изменить. Другое дело – ритуалы. Ритуалы создают нужный ритм жизни. Они гармонизируют жизнь. Они как джазовое исполнение музыки. Игра в священном пространстве со свободными ритмами и узорами. Грэм понимал ритуал как программу, которая постоянно приспосабливается к настроению, к обстоятельствам. В своем кабинете он установил свой священный ритуал работы, который постоянно стремился совершенствовать. Но сейчас он заснул, кажется, еще до того. как его тело соприкоснулось с прохладной кожей дивана.

Утром на столе было все для завтрака, как он любил: кофе, сэндвич с лососем, яичница с беконом. Он любил завтракать медленно, но этим утром медленно не получилось. Он проглатывал, не успевая почувствовать вкус пищи – проголодался…

Завтрак приготовила Лиз, впрочем, как всегда. Молодая эмигрантка из южной страны, Грэма не интересовало из какой. Когда сын стал терять подвижность, к нему требовалось внимание больше, чем для обычного ребенка. И они через агентство наняли няню. У нее было имя Лиз. Но Лилит почти никогда не называла ее по имени. Она говорила – няня, няша, мамуша, иногда, нянька. Они отдали ей для проживания гостевой домик. Эта девушка как-то сразу подошла к ним, как ключ к замку. Удивительным образом она появлялась всегда тогда, когда была нужна. А когда в ней не было нужды, ее не было видно. Ей не требовались указания, она всегда знала, что ей делать. Несмотря на то, что ее обязанности официально ограничивались уходом за Ники, она самостоятельно взяла на себя выполнение многих других домашних работ. Как-то быстро и незаметно для Грэма и Лилит она стала не просто незаменимой помощницей, а необходимой активной частью большого дома. Закупала продукты, готовила еду, чистила дом; сломалась стиральная машинка – она самостоятельно вызвала мастера, и при этом, казалось, всегда была рядом с Ники. И еще она всегда мягко улыбалась и молчала. Лилит даже не подумала увеличить ей оплату труда за взятые ею дополнительные функции. А Лиз никогда про деньги не напоминала. Скромная, симпатичная, работящая, не требующая ничего более того, что обговорено в контракте. Идеальная помощница. Лилит была в восторге от нее, а Грэм, наоборот, не то чтобы побаивался, но, скорее, стеснялся ее, и старался не встречаться без надобности с ней. Он сам не мог себе объяснить, почему так. Лиз все успевала и к тому же готовила вкусно. А он не понимал – то ли это такая высокая степень организованности, при этом сознательное лишение себя свободного времени, но почему? Или это своеобразный общекультурный стокгольмский синдром? В редкие моменты, когда они оказывались один на один, и Лилит поблизости не было, Грэм чувствовал себя крайне неловко. Девушка улыбалась и молчала, и он молчал. В голове он судорожно перебирал различные темы для разговора, надо ведь хоть что нибудь сказать, но не находил ни одного слова.