— Популяцию насекомых строго контролируют, но это работа. Денно и нощно, изо дня в день, иначе здесь будет невозможно находиться, сюда сбегутся мириады шестиногих, из которых одни только пчёлы весьма опасны для многих из неустоявшихся Цветков. Тупая, выматывающая работа за право остаться здесь для какого-нибудь беженца из Северных областей, где даже вереск не принимается. Но обслуга нужна, ты-то понимаешь, Цветки должны что-то есть, что-то одевать, использовать исходники и не тратить время на их составление, получать базовые наборы настоек, а не делать их самостоятельно… Гражданские права, Ясмин, — такая докука.
Ямине ужасно хотелось спросить, кем она станет в Ведостве, примут ли ее другие ученики, где ее поселят и будет ли сама мастер продолжать ее обучение, но мастер не давала вставить ей и слова. Все рассказывала про пчёл, про растения, которые побивают двери в комнаты учеников, про Лангарус Тве, которым нельзя дышать ни в коем случае, потому что вот мастер Тонкой Лозы им дышит, а он, знаешь ли, не особенно адекватен…
— Мы встретимся, дорогая Ясмин, — она коротко обняла ее перед огромной дверью, уходящую створками в темноту резного потолка, заселенного гигантским вьюном.
Ясмин мертвой хваткой вцепилась в расшитый алым шёлком рукав.
— Что меня ждёт? Что мне делать?
— Правильно отвечать на вопросы, — громко и глядя куда-то в белую пустоту входа сказала мастер, чуть сжав ее плечо. — Мастера малого Совета желают цветкам только добра.
Створка двери приоткрылась шире, и мастер подтолкнула Ясмин ко входу.
Она неловко, как-то боком, словно боясь задеть руками двери, втиснулась в проход и оказалось в длинном зелёном туннеле. Коридор был чистым, не заставленным зачтениями и походил на частную школу для девочек из романтической литературы времён ее матери. Все очень просто и строго.
Она спрыгнула из более узкого зелёного коридора в обычный, а когда обернулась, тот уже свернулся малахитовыми щупальцами, как гигантский кальмар, закрывая ей отвратный путь. Ясмин быстро прошла его насквозь и толкнула толстую дубовую дверь.
За дверью оказалась большая, но такая же захламлённая комната, усеянная мелкими стрельчатыми окнами, лежащие вдоль стены острыми треугольниками, по которым курчавились кружевной листвой самые разные и странные растения из возможных. Над столом, уставленном колбами и ретортами, и странными коробками с семенами, и личинками, вились мушки, которых не могла вывести ни одна чистка на свете. Ясмин точно знала — ее мать не смогла, а где уж этим.
Малый Совет, если это вообще был он, выглядел преглупо. Три дамы (одна из них выглядела совсем старухой) и четверо мужчин неопределённого возраста, который менялся в зависимости от освещения и гримасы. В тени и с недовольными лицами все семеро смотрелись рано одряхлевшими клерками за сорок, а в солнечной волне, текущей в окна, с мягким участием на лицах, они были юными и неиспорченными адептами, едва ступившими в научную обитель.
— Ты Ясмин, принадлежащая тотему Бересклета.
Это было официальное и весьма уважительное отношение, но оно задевало. Теперь Ясмин и в самом деле принадлежала тотему Бересклета, да только репутация у ее тотема была так себе. Подмочена по самое горло.
— Да.
— Твой мастер рассказал нам о твоих успехах, — улыбнулась дама, похожая на чуть увядшую розочку, которая ещё помнит годы свой юной свежести. — У тебя весьма приемлемый уровень знаний, разве что чуть-чуть не хватает. Совсем капельку.
В ней было что-то жеманное, но не сказать, что дурное. Она очень напоминала Ясмин гувернантку из старого романа, которая крутила роман с драгоценным старшим цветком из высокопоставленного тотема. Лет десять назад. А теперь вянет, тонет в тех воспоминаниях, потому что ничего другого в ее жизни так и не случилось.
— Но уровень очень неплохой, — поддержал ее один из мастеров-мужчин.
Высокий и крепкий, похожий на дровосека больше, чем на утонченного мастера, чьи руки способны к ювелирной селекции. Подкупал его взгляд — прямой и честный.
— Однако… — в сомнениях покачала головой розочка. — Ведь нам просто некуда, ума не приложу, что делать. Вот если бы чуточку выше. Вы взяли ее слишком поздно, вряд ли удасться развить хотя бы ещё на уровень. Про два и говорить нечего — это невозможно, невозможно, говорю вам!
Она восклицала и заламывала руки — очень белые в солнечном свете, и все время называла Ясмин бедной девочкой.
— Но можно хотя бы в санчасть, — горячо оспорил Дровосек, — Хризелла, старая грымза, уволила на днях двух чудесных девочек, а тут мошки эти, Конвинус Актолобус прорвал трубы на третьем этаже, и никто не может с ним справиться. В санчасти нужны талантливые девочки! Мы вот сейчас, пока грымза не опомнилась, подмахнем бумажечку, а Ясмин? Уж не дадим пропасть такой талантливой девочке?
У него был очень честный прямой взгляд, и Ясмин доверчиво, чуть ли не под гипнозом, шагнула вперёд и взяла ручку. А после, почти насильно, закрыла глаза — старая, уже давно убранная из лекций и учебников техника, которой обучила ее мать — и вдруг поняла, что остальные мастера, копошащиеся по углам, около стола и реторт, на самом деле предельно собраны и внимательны. Ясмин и сама бывала такой, когда мастер принуждала ее сражаться. Она вдруг поняла, зачем мастер Белого Цветка несла всю эту чушь про права и гражданство, пока они тащились по темным коридорам ведомства.
— Согласно законодательству Варды я имею право на обучение с нуля и до четвёртого года, по результатам которого следует итоговый экзамен, независимо от начального уровня дара. А в санчасть берут лишь зрелые цветы, прошедшие церемонию конца обучения.
Мастера молчали. В комнате слышалось только нудное гудение подогреваемых реторт, шорох высушенных трав и вялое постукивание чьего-то каблучка о мраморный, засыпанный цветами и травами пол.
— Но, Ясмин, ты очень многого не понимаешь, — с безвекторной улыбкой сказала старуха.
Похожая на приземистый, но бодрый гриб, она, видимо, имела вес среди этих мастеров, поскольку Розочка выпрямилась, а Дровосек выключил свой отвратительно-честный взгляд. — Разве нарушить закон ради высшего блага, не истинная его форма? Твои знания приемлемы, но недостаточны, твое происхождение приемлемо, но страшно. Как сложится твоя жизнь в эти четыре года бок о бок с людьми, не понимающими твоей истории? И не лучше ли сразу начать свой путь в санитарной спайке ведомства, не тратя четыре года на мучения своего ума и тела? Не недооценивай санчасть, ведь ее возглавляет такой же мастер, которым однажды можешь стать и ты. Если ли смысл тратить четыре года…
— Есть, — возразила Ясмин, хотя внутри у неё все дрожало. То ли от несправедливости, то ли от нервного возбуждении, охватившего тело, а, может, и от страха. — Если я не пройду обучение, то как же я смогу получить статус мастера?
Старуха смотрела на неё с ненавистью, такой же старой, как она сама, и Ясмин вдруг отчётливо поняла, что это очень личная ненависть.
Что ж, ее формальный отец вполне мог напакостить этой госпоже, да и забыть об этом на следующее утро. Дровосек угрожающе наклонился вперёд, положив на стол огромные и волосатые, как у орангутанга, руки, а Розочка только и делала, что тряслась от туфелек до пепельных кудряшек. Из рыбьих губок вылетало подобие солнечной молитвы, складывающееся в бесконечное бормотание.
Теперь Ясмин точно знала, что чувствует. Страх. Ужас прокатывался больным покалыванием от затылка до копчика, ноги сделались ватные и непослушные, рука все ещё сжимала ручку. Дыши, вспомнила она, правильное дыхание четыре на четыре, оно совершенное и простое, и убирает большинство психофизиологических воздействий на нервную систему. Ясмин качнулась вперёд.
— Не буду я ничего подписывать! — крикнула она и кинула ручку через всю комнату.
Ее и в самом деле оформили, как новый Цветок, дали комнату, хотя и в самом конце ученической залы, и оформили в библиотеке, столовой и лаборатории — у неё было личное место с полным набором базовых выжимок и настоек. Даже личный уголок сада, где можно было выращивать любое экспериментальное растение, селекционировать и скрещивать. Жаль, что иллюзия покоя длилась недолго.
