Посвящается Кайло

Реальность F7.000001489, 1817 год от Рождества Христова, Российская империя, Саратовская губерния, Сердобский уезд, деревня Евкакиевка – Кокандское ханство, Самарканд

В деревне Евкакиевка конец августа всегда был жарким и по погоде, и по работе. Каждый день здесь начинался с крика петуха, если того не поймали самые голодные жители, и отъезда обозов крестьян, запряжённых хилыми лошадками, в поле, где их ждал созревший за лето урожай. Частенько колёса какой-нибудь из повозок застревали в грязи на знаменитых дорогах Российской империи, тогда крестьяне бросали серпы и закатывали рукава. Округу оглашали звонкие крики толкающих. Случайный слушатель мог почерпнуть для себя даже новые слова.

Невелика была Евкакиевка, всего сотня изб, разбросанная на тысяче ярдов, старенькая церковь, да дом отца крестьян, помещика, героя Бородинского сражения, Дмитрия Ивановича Индианова, которого все величали Барином. Жило в Евкакиевке, дай бог, сотни три крепостных. Достопримечательностями были только мельница и пара пекарен. Испечённый хлеб вывозили на продажу в Сердобск и даже в сам Саратов.

Тёплое августовское утро застало крепостного Андрея Вахнова на сеновале. Проснувшись, он потихоньку выбрался из-под одеяла, закрутил самокрутку и закурил. Но, как он бы ни старался, это не прошло незамеченным. Из-под одеяла послышалисьнатужные стоны и ворчания, и высунулась тоненькая ножка. Она опустилась на ногу Вахнову и стала медленно её поглаживать от ступни до бедра. Вахнов поднял одеяло. На него смеющимися голубыми глазами и озорной улыбкой смотрела красивая блондинка с пухлыми щёчками. Она потянула за поясок, натянутый на его шее. Он обхватил ее немаленькую грудь.

- Поцелуй меня.

- Как скажете, моя госпожа.

На лице у девушки промелькнула улыбка. Андрей обнял ее и поцеловал. Они потерлись носами и рассмеялись.

- Ты такой горячий, я даже одеваться не хочу.

- А я бы провёл здесь с тобой всю свою житуху, Юлия Дмитришна. Но… Твой отец, он сдерёт с меня три шкуры, если я сегодня не покажусь на мельнице. Привезут зерно. Я должен крутить жернова.

Улыбка тотчас слетела с лица Юли. Отец ведь должен вернуться сегодня. Какая жалость.

- Хорошо, тогда давай одеваться.

С трудом откопав под сеном его красный кафтан, штаны, онучи и лапти, и её голубое платье и сандалии, они оделись. Девушка сняла с шеи любовника поясок, и обвернула вокруг его талии. Вахнов спрыгнул с сеновал и подал Юле руку. Влюблённые медленно пошли вдоль заборчика, держась за руки. В сарайчике, где должен был сидеть сторож, дежурил слабоумный старик Степаныч. Они помахали ему и насмешливо улыбнулись. Он лишь бессвязно помычал в ответ. Старик не соображал уже лет пять с самого нападения французов. По рассказам отца, когда интервенты захватили Евкакиевку, почти всё местное население было угнано захватчиками в плен. У того, кто отпирался, убивали близких людей. На глазах у Степаныча расстреляли жену, дочь и внуков… С тех пор старик и сдал.

Юлия и Вахнов закрыли за собой калитку, она поцеловала его в щеку.

- Ну, с Богом. Встретимся в три у библиотеки.

- Слушаюсь, моя госпожа... То бишь, барыня!

Андрей двинулся в сторону возвышающейся над округой мельницы. Юля посмотрела ему в след восхищённым взглядом. Какой же он высокий, на несколько голов выше её, мускулистый, голубоглазый… Да, простоват лицом, не блещет интеллектом и манерами, но он полностью устраивал её как мужчина, ей хотелось заботиться о нём и готовить для него. Пусть даже это он должен служить ей.

Девушка прогуливающимся шагом двинулась в сторону деревни. Она сорвала ромашку и задумчиво посмотрела на цветок. Отец всегда баловал свою Юлечку и, может быть, он разрешит ей жить по любви, и даст вольную её возлюбленному. Они поедут жить куда-нибудь в Саратов, Андрюша будет работать на мануфактуре. С милым рай и в шалаше… Нет. В таких вопросах Дмитрий Индианов был бескомпромиссен. Он точно выдаст её замуж за какого-нибудь старенького, но богатого дворянина, и ей до конца жизни придется целовать его морщинистое лицо… Со злости она общипала все лепестки и выкинула стебель. Может быть, ей с собой в имение мужа удастся взять Андрея. Тогда ей придётся изменять законному супругу, а так делать нельзя, это грех. На миг её пронзило чувство отвращения. Но, может быть, грехи, совершённые во имя любви, прощаются на небесах?

- Здравствуйте, барыня! Как вырядились то!

Непонимающее выражение держалось на её лице лишь полсекунды. Она так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как подошла к деревне. Голубое открытое платье с глубоким вырезом, конечно, у деревенских баб вызывало сильную реакцию удивления. Пучеглазая Манька со своим коромыслом, так к колодцу и не дойдя, остановилась на полдороги, выпучив свои чёрные глазища.

- Здравствуй, Манька. А то. Батюшка мой сегодня возвращается.

- Добре здоровице, барину. И долгих лет жизни. Дмитрий Иваныч – золотой человек.

- Тебе тоже, всего хорошего.

Юля не смогла сдержать улыбку. Интересно, любят ли они барина на самом деле, или поносят его за спиной? Да ну, вряд ли. Максимум ходили слухи, что он не русский, так как у него шляпа на американский манер, а весь кабинет завешан странными старинными безделушками со всего света. Самым интересным слухом, ходившим среди крестьян, который они передавали только через «тсссс», было то, что у барина есть в подвале химьичецкая лабурахтория, где барин производит даже танамит! Но отец Юли умел правильно креститься, читал Псалтыръ, ходил в баню, а по понятиям крестьян иноземец на это был бы неспособен, поэтому слухи упорно игнорировались большинством.

Девушка вспомнила, как отец когда-то учил её маленькую:

- Запомни раз и навсегда, разница между американцами и русскими – это степень открытости чувств. Русский крестьянин простой, открыто выражает радость, гнев, уныние, злобу, равнодушие. Американец же скрыт и замкнут, на каждое «how are you?» ответит «I am fine». Слабый живёт в депрессии, сильный же учится обманывать и манипулировать другими.

Юля никогда не была в США, но отцу верила.

Тем временем, в деревне вокруг всё шло обычным чередом. Бабы стирали белье, развешивали их сушиться. Некоторые кормили детей, в волю покрикивая на непослушных и запихивая им насильно кашу в рот. Вечером им предстояло кормить ужином мужей, вернувшихся с уборки урожая. Старики покуривали самокрутки, обсуждая как при далеком Ватерлоо, был побеждён злодей Наполеон. Все учтиво здоровались с барыней и желали доброго здравия Дмитрию Иванычу. Ей пришла мысль в голову, что она такая улыбчивая, с белыми зубами, с развевающимися волосами, в ярком голубом платье, для них казалась почти богиней.

Юля свернула с «улочки» изб к ветхой деревенской церквушке, построенной еще при царе Горохе. Дмитрий Иваныч давно строил планы по её реконструкции, но всегда находились дела важнее, и просители шли из господского дома, не солоно хлебавши, уже который год. Рядом с церковью стоял, раскинув свои широкие ветви, пятисотлетний дуб. Юродивый Мишенька в холщовых лохмотьях, как обычно, валялся около дуба и что-то бессвязно причитал. Когда Юля подошла, он стал биться головой о землю.

- Дракон восстанет из преисподней, белка сломает гусли, отцы потеряют сыновей, а нехристи вскроют Тимура! Я то знаю, я то вижу…

- Мишенька успокойся, побереги бедную головушку. Нет здесь никаких белок и драконов…

- Но нехристи же здесь!

Она положила монетку в горшок для подношений, но Миша не унимался. Она посмотрела на его слабоумное лицо. Ей показалось, что его глаза полностью белые. Мелькнула мысль, надо выспаться, чтобы не мерещилась всякая дичь. Бедному юродивому она уже ничем не поможет. Говорили, что при бывшем владельце усадьбе, ныне покойном дворянине Корфе, Мишку взяли из деревни на службу поваренком – помогать толстой кухарке по прозвищу Булка, но отношения их не сложились, и за каждый проступок на мальчика кричали, его били, а в его лицо тыкали селёдкой. Дошло до того, что мальчик, едва обученный грамоте, стал калякать письма на деревню дедушке и бабушке с мольбой забрать его. Но он не знал, что на письме надо указывать адрес. И его мольбы становились лишь поводом для насмешек местных злых почтальонов, у которых даже саней не было. С тех самых пор, Миша окончательно поехал кукухой.