– Каких? – резко наладив зрительный контакт с относительно смелой мышкой, я слегка наклонила голову вправо. От только что услышанного писка мне совсем не хотелось улыбаться, а вот чувство жалости начало брать верх.

– Чтобы никто не стал думать, – растерявшись, заново начал парень, – что ты можешь предпочитать таких, как я.

– То есть умных? По-твоему получается, что мне подходит предпочитать тупых? – я неосознанно немного разозлилась. На то, что кто-то пусть и не специально, но открыто уничижает себя, да еще и делает это за мой счёт.

– Нет, я не… Вовсе не то имел в виду, – подняв руки перед собой, парень начал делать резкие отрицательные жесты.

– Сегодня в двадцать один ноль-ноль в баре “Апельсин”, – сделав шаг вперед, я дважды уверенно хлопнула своего нервного собеседника по плечу и, развернувшись, отправилась в соседний коридор, в сторону кофейного аппарата. Великие канадские умы тем временем остались стоять пригвожденными шоком к полу.

Ровно в семь ноль пять я выхожу на пустующую парковку и, вдыхая прохладный рассветный воздух, расправляю плечи. Приятно сменить лишенную свободного кроя форму охранника на тянущиеся джинсы, легкую майку и распахнутую рубашку, а новые, и оттого не очень удобные ботинки, на кроссовки с мягкой подошвой. Я люблю наслаждаться мелочами. Например, выходя из сырой тени здания ЦТНП на асфальтированную парковку, залитую оранжевыми, но еще не согревающими воздух лучами солнца, я предвкушаю погожий день, бóльшую часть которого, впрочем, я проведу во сне – тягучем, однако наливающем моё тело силой.

Мой шевроле, на первый взгляд не такой уж и подержанный, всю ночь верно прождавший моего возвращения, бойко отзывается на призыв сильно потёртого брелка, покоящегося в моей руке. Сегодня, как и обычно после моих ночных смен, мы с моим верным железным другом первым делом отправимся в магазин: необходимо купить продукты для себя, для матери и для её лучшей подруги.

С началом моей ночной жизни и вытекающим из нее дневным сном, я стала сначала незаметно, но вскоре всё же явно пропускать некоторые события, разворачивающиеся в обществе. К примеру, недавно я заметила, что с полок магазинов стали пропадать самые обыкновенные товары: туалетная бумага, соль, консервы. С момента моего первого замечания этого странного феномена прошло не больше двух недель, а я только сейчас засекаю, насколько сильно усугубилась ситуация, и-то обращаю на это своё внимание только по причине того, что не заметить подчистую опустошенный бакалейный отдел попросту невозможно. В итоге попрощавшись с идеей приготовить на этой неделе спагетти в винном соусе, я толкаю пустую продуктовую тележку дальше, в более-менее сохранивший своё достоинство молочный отдел. Наверняка мать и в этот раз не заметит того, что я не купила ей нори. А вот мимо острого обоняния Пегги любой пробел в оформляемой мной для них продуктовой корзине определённо точно не промелькнёт мимо.

У меня было непростое детство. Биполярное расстройство у матери выявили спустя месяц после того, как состоялся её развод с моим отцом, хотя наличие у неё этого яркого диагноза было очевидно задолго до развода – общая картина была ясна даже пятилетнему ребёнку. Скорее всего, это началось у неё ещё до моего рождения, потому что я не помню её другой в психическом плане – во всех моих воспоминаниях биполярка матери всегда имела запущенную форму, благо что усугублялась она гораздо более медленно, чем могла бы: мать была против лечения, против старения, против того, чтобы я называла её мамой, и в принципе против всего, что не было связано с тем вымышленным миром, в котором она обитает. Даже не знаю, как она до сих пор умудряется держаться на плаву окружающего её со всех сторон реального мира.

Бриджит Сеймур родила меня в возрасте пятнадцати лет, моему отцу, Джерому Роксу, на тот момент было всего лишь девятнадцать. Дальше в этой истории чуда не произошло: молодые родители не стали лучшей парой – они лишь разрушили свою юность преждевременным рождением незапланированного ребёнка. И тем не менее, они, как истинные камикадзе, конечно, пытались быть вместе. Когда матери исполнилось восемнадцать, они официально поженились, устроив в честь этого неблагоразумного события громкую хиппи-вечеринку, которую запомнила даже я, но уже спустя два года, спустя неделю после моего пятого дня рождения, эта изначально обреченная на провал парочка, после долгих и мучительных для всех сторон разборок, официально развелась и окончательно разбежалась в разные стороны. Основная причина расставания: психическое состояние Бриджит. Джером предпринимал кажущиеся мне теперь несерьёзными попытки вытянуть свою вторую половину из того безумного мира, в котором она уверенно обосновалась, но у него ничего из этого не вышло, что вполне естественно при условии его тогдашнего неумения доводить дела до конца, да и как можно вытащить из ямы того, кто не имеет ни малейшего желания никуда вытаскиваться? Биполярка похуже никотиновой и даже алкогольной зависимостей – в этой сфере нужны особенные, почти ювелирные работы. Именно такой работой отец в то время и занялся: стал посещать группу психологической поддержки, чтобы справиться со своими серьёзными проблемами обуздания агрессии – он активно крушил посуду, мебель и даже двери, и однажды при мне едва не ударил мать. На занятиях групповой психотерапией он и познакомился с Шайлин Пирсон, которая являлась ведущим психологом его группы. Шайлин была красивой молодой женщиной, имеющей собственный небольшой домик в отдалённой деревушке, любимую, стабильную и к тому же относительно престижную работу в городе, в который она ездила на собственном синем пассате, но самое важное – она была абсолютно адекватной.

Отцу было двадцать четыре, а Шайлин двадцать восемь, когда у них завязались отношения – спустя всего лишь несколько месяцев после того, как он оставил Бриджит, а заодно и меня, далеко на перевёрнутых страницах книги своей жизни, а если говорить точнее – в городе покрупнее, лежащем в двадцати милях севернее его новой, почти идеальной жизни.

Шайлин не просто вылечила моего отца от агрессии, а заодно и от депрессии – она в буквальном смысле вытащила его со дна болота, отряхнула, взбодрила и дала ему мощный толчок в новую, сияющую чистотой, опрятностью и здоровьем жизнь: спустя год с момента старта их бурных отношений они официально поженились, а уже спустя месяц после их скромной свадьбы у них родилась дочь, которую они назвали загадочным именем Томирис. Отец любитель многозначительных имён, чего только стоит имя Диандра…

Мне было шесть, когда у отца появилась новая, более важная дочь, так что он позволил себе более-менее благополучно подзабыть обо мне: мы стали видеться только во время моих школьных каникул. Четыре раза в год, как по часам, он брал меня с ночёвками в лесной домик егеря, чтобы вместе со мной порыбачить в горных реках и поохотиться на перелётных птиц. Не без труда заполучив должность помощника егеря – главным егерем он стал намного позже, – отец начал увлекаться и охотой, и рыбалкой, а так как сыновей у него не было, он стал разделять своё увлечение с дочерьми – с каждой отдельно. Так продолжалось вплоть до моего четырнадцатилетия, после которого всё изменилось в последний раз.

Мой отец, сколько его помню, всегда был нелюдимым – скорее всего, свой сдержанный нрав я и унаследовала от него, – и потому Шайлин отлично подходила ему. Хотя я с ней практически не общалась, всё же я смогла запомнить только положительные её качества – она была доброй, весёлой и очень внимательной женщиной. Её не стало внезапно, в возрасте тридцати семи лет. С учётом того, как сильно отец страдал от этой утраты, он не иначе как при содействии чуда в итоге смог собраться с духом и не спился: стал с достоинством в одиночку справляться с воспитанием восьмилетней Томми. Все его силы теперь уходили на этого ребёнка, а потому мы предсказуемо стали реже встречаться. Когда же мне исполнилось восемнадцать, мы оба просто забыли о том, что нам нужно видеться или хотя бы поддерживать общение без встреч. Что касается Томирис… Она весьма неплохая, заметно бойкая и симпатичная девчонка, с которой я никогда особенно не контактировала. Из общего у нас только отец, доставшаяся от него внешность, да бойцовский характер. У нас не было особенно времени и возможности узнать друг друга, так что мы просто молча знаем о нашем существовании – на этом моя связь с единокровной и одновременно единственной сестрой полностью исчерпывает себя. Так что сейчас из забот у меня только полоумная мать, да её непутёвая подруга.