– Ваш кредитор. – Я попытался отобрать у неё бутылку, но бесполезно, она отпрыгнула к зеркалу, шипя, как сиамская кошка. – Давайте не будем всё усложнять. В конце концов, вы получили всё, что хотели…

– О да-а! Я сразу поняла-а, что вы мой поклонник-ик. Вы любите театр так, как люблю его я.

– Срок вышел, грешница!

– Говорите-е, – жеманно потянулась пятидесятилетняя Джульетта, нюхающая старое платье. – Скажите-е мне это ещё раз, у вас такой воз-буждаю-щий голос.

– Охотно. – Я сразу принял свой истинный облик. – Срок вышел, грешница! Пробил час оплаты!

Госпожа Анна Бжезицкая-Макагоненко оценила меня с ног до головы совершенно трезвым взглядом, потом махом допила остатки виски и, закрыв глаза, рухнула в угол, головой в урну. Я осторожно ткнул когтем её жёлтую коленку.

– Ну ладно, возможно, так даже лучше. В конце концов, мне приходилось доставлять клиентов в Пекло даже по частям.

В тот же миг в дверь постучали. Я едва успел вернуть себе человеческий вид, когда в гримёрку шагнул небритый патлатый тип в длинном свитере и драных джинсах.

– Нюта! Рыба моя, пора на сцену, через час спектакль… О нет! Что вы наделали?

– Это не я. Она сама.

– Вы притащили сюда виски! – Обличающий взор мужчины гневно указал на валяющуюся под столиком бутылку. – Нюте же нельзя пить до выхода на сцену! Рыба, как вас там?..

– Абифасдон.

– Рыба моя Абифасдон, вы запороли мне премьеру! Понимаете? Эта перезрелая мадемуазель не встанет до завтрашнего дня, гореть ей в Аду.

– Как вы угадали? – смутился я.

– Я режиссёр, я не угадываю, я знаю, – жёстко обрезал он, неожиданно хватая меня за руку. – Вы покраснели словно девица. Идите сюда, ближе к свету. Встаньте, рыба моя, встаньте!

– Я вам не…

– Да! Да-а! Это будет культурный шок! Вы будете играть мою Джульетту!

– Нет.

– Да, рыба, да! – захохотал он. – О, какой огонь в глазах…

– Нет же, я сказал!

– И голос, голос, словно медные литавры! – Меня развернули за плечи и вытолкнули из гримёрки. – Кто сказал, что Ромео влюбился в девушку? На самом деле это были чувства двух юношей, запретная любовь, которую они скрывали от всего мира, и тайна, которая в конце концов разорвала их. Рыба моя, это будет нечто!

Я вырвал свой рукав и уже практически собирался дать кое-кому в морду, когда небритый тип сделал глаза кота из мультфильма и напомнил:

– А ещё вы споили единственную актрису. У нас нет дублёрши, вы мой должник. Мой и бессмертного Шекспира!

– Платье не надену, – прорычал я. – И кстати, Шекспир тут никаким боком ни при чём, все пьесы писал английский драматург и шпион Кристофер Марло.

– Рыба моя, мне оно параллельно! На сцену, на сцену! Девочки, гримёра сюда! Живо, живо, живо!

Через час я блистал на подмостках старого драматического театра. Успех был настолько шумным, что мне на какое-то время даже захотелось сменить работу. Домой пришёл поздно вечером с цветами, конфетами, пахнущий шампанским и перемазанный губной помадой. Поэтому, чем меня огрела жена, уже не помню.

Великую и неподражаемую Анну Бжезицкую-Макагоненко забрал через четыре дня: шеф простил мне задержку с исполнением заказа, списав всё на форс-мажор. Его озабоченная секретарша перехватила меня на выходе и умоляла дать автограф на страничке городского еженедельника «Факты и сплетни», раздел культуры, статья «Шекспир перевернулся бы в гробу». Новое видение, оригинальный ход режиссёра, молодой актёр, нарочито примитивное решение, ошарашенные зрители, ни одного аплодисмента, и тем не менее шумный успех в узком кругу просвещённой культурной публики. Театралы…

Безвременно ушедшей от нас гениальной и талантливой Нюте было посвящено несколько слов в траурной рамке. Стиль обычный – скоропостижно, столько сделала, ещё больше могла, каких людей теряем, и так далее. Вы, люди, любите скорбеть.

Я не человек. Я не могу заходить в церковь, сами понимаете, мне там нереально плохо, а если ещё попадёшь под раздачу обрызгивания святой водой, так вообще жуть. Но всегда можно договориться с бабушками у входа, они поставят свечку и подадут молитву за трёх молодых актрис, чья единственная вина была в том, что они работали в том же театре.

Одна шагнула с крыши высотки, другая бросилась под поезд, третья выпила кислоту. Договор с нашей конторой даёт человеку почти неограниченные возможности, а после продажи души редко кто задумывается над тем, куда приводят желания и мечты.

Я не сочувствовал стареющей мадемуазели и не оправдывал её. Всё заслуженно, чек предъявлен к оплате и погашен. Но что-то в ней было… не знаю…

На виски не мог смотреть три дня. Потом напился. Я не имею права никого судить, я всего лишь демон, забирающий просроченные души.

Я никому не даю советов. И не читаю морали.

Это ваша жизнь.

Глава 16

Честь русского офицера

– Как ты могла?! Ты, женщина, жена моя, мать моего ребёнка!

– Я женщина и имею право, – устало огрызнулась Азриэлла, пока ноги сами носили меня взад-вперёд по квартире, по стенам, по потолку. – И потом, ничего же страшного не случилось?

У меня на какое-то время пропало дыхание. Если бы мы были у нас в Аду, я бы просто взял лом и врезал ей по зубам. Она сломала бы мне ногу, и мы сплелись бы в примирительном любовном экстазе. Это лучший вариант решения семейных споров.

Но здесь, наверху, мне можно было бить жену только в качестве предварительных ласк и ролевых игр. Стены в доме такие тонкие, и, по идее, в курсе нашей получасовой перепалки уже, наверное, добрая половина соседей, а ведь мы здесь ещё месяца не прожили.

К тому же в последнее время я стал замечать, что во время наших разговоров (ну или скандалов, не важно) малыш Захария уже не плачет, как обычно, а внимательно к нам прислушивается. Не знаю, обратила ли на это внимание Азриэлла, но лично меня столь живой детский интерес почему-то напрягал. Дети берут с нас пример, увы…

Это, наверное, уже чисто человеческое, в Пекле подобные моменты не прокатывают. Кому, на фиг, важно, что думает о тебе твой сын, тут самому бы суметь выжить.

– Ну что ты сердишься, милый? – жалобно протянула моя жена, делая вид, что всхлипывает и вытирает несуществующие слёзы. – Он просто мирно спал в коляске и не видел, как…

– Как его мать, раздеваясь, отплясывала у шеста, кидаясь в толпу пьяных мужиков предметами нижнего белья!

– О, я тебя умоляю, какая толпа?! Частная вечеринка узким кругом, от силы пять-шесть потных, поддатых самцов. Я заключила четыре договора на продажу души, и (чтоб ты знал, рогатый ревнивец!) мне даже не пришлось с ними спать.

– Они тебя тискали!

– Ничего подобного! Может, так, немножечко похлопали пониже спины и пытались ущипнуть за левый сосок, всё в разумных пределах, без чрезмерных фамильярностей.

– Ты сама себя слышишь?!

– Когда ты не кричишь, то да. К тому же мне напихали почти тысячу долларов в трусики. Дорогой, мы со всех сторон в сплошной выгоде! Чего ты дуешься?

– Я не хочу, чтобы мой сын…

– Наш.

– Я не хочу, чтобы наш сын с младенчества видел, как его мама раздевается перед посторонними дяденьками. Это неправильно.

– А я хочу выпить, – сдалась моя жена.

– Пока ты кормишь грудью, могу предложить только воду, кефир или сок. Коньяк не дам.

– Как жить?!

Она прокралась в детскую, осторожно приоткрыла дверь и, убедившись, что малыш спит, вздохнула:

– Дай хотя бы понюхать, жмот несчастный.

Ну, в общем, думаю, вы поняли, что ни к какому разумному соглашению мы не пришли. Азриэлла всегда была одной из лучших сотрудниц отдела искушений. Если бы в своё время именно ей достался вызов на святого Антония, то, гарантирую, сонм христианских святых недосчитался бы одного нимба.

Поэтому было бы наивно надеяться, что с рождением ребёнка она хоть на миг отбросит планы вновь вернуться в профессию. К тому же, не буду врать, отдел искушений вполне себе неплохо платит. А в нашем случае выгода получается двойная – она убеждает жертву подписать договор, а я прихожу забирать клиента тёпленьким. Семейный подряд!