– Они, что же, бросили вас?

– Так мне и говорили, мол, решили, что ты помер. Поэтому они покинули эти места. Но я не верил и не верю до сих пор. Они все еще где-то здесь, порой я слышу их голоса, а по ночам вижу, как они бродят у озера.

Я боязливо покосилась на него.

– Несколько раз просил полицию начать поиски.

– Думаете, они умерли здесь?

– Не могу сказать. Я спрашивал многих. Говорят, они сбежали среди ночи, собрались спешно, не простились со всеми. В общине никто никого не держал, так зачем им сбегать было? Не верю я местным.

– Странно, – вырвалось у меня.

Я вспомнила слова Лизы о матери, которая, по словам подруги, едва вырвалась из лап общины, но говорить об этом не стала.

– Когда меня выпустили из детского дома, я сразу вернулся сюда. Все пытался найти хоть какие-то следы, куда они могли уйти. А когда увидел их у озера, понял, что опоздал со своими поисками. Они остались здесь, только души их неспокойны.

Я почти с радостью заметила за деревьями крышу дома, где поселилась.

– Мы пришли, – стараясь скрыть в голосе облегчение, сказала я.

– Провожу вас до дома, если не возражаете. Хочу повидаться с Лизаветой, – он мялся в паре шагов от меня, – она ведь здесь, вы говорили.

– Вы меня неправильно поняли, наверное, – я почувствовала, как щеки мои начинают пылать – врать я не любила. – Она приедет, не сегодня-завтра, пока что я одна.

– Одна? – переспросил он. – Не страшно жить одной в этом доме?

Вопрос прозвучал с каким-то неприятным оттенком, но лицо Егора, покрытое густой порослью, было непроницаемым, как и его черные глаза под низкими бровями.

– Мне бояться нечего, у Лизы хорошие замки, да и телефон работает. Мне пора, наверное, еще увидимся, – бросила я, надеясь, что это не так, – как-никак соседи. Спасибо, что проводили.

Кривовато улыбнувшись, я отвернулась от застывшего на месте лесничего и направилась к дому. Мне хотелось идти не спеша, чтобы не показывать свое волнение, но ноги понесли меня через бурьян к дому. Взбежав по ступеням, я скинула на деревянное крыльцо рюкзак и вытащила из кармана ключи. Солнце было в зените, но я была далеко от Вольного, а позади меня стоял человек, который без смущения признал, что продолжает жить в лесу, как его предки, и несет чушь о бродящих по округе мертвецах. Если его «кукушка» немного съехала, мне хотелось быть от него подальше, как минимум за дверью с парой засовов.

– Постойте, Полина. Мне так и не удалось глянуть, что успели сделать рабочие до того как… до всего.

Мне пришлось снова обернуться к нему.

– Лиза упоминала о них, – сказала я. – Дом был заперт, когда я приехала, и никаких мастеров я тут не видела.

Егор теребил бороду, не спуская с меня глаз. Мне казалось, губы у него шевелились, но слов я не слышала.

– Рабочие уехали, – произнес он, будто задумался о чем-то. – Мне хотелось бы взглянуть…

– Не сегодня, – быстро ответила я.

– Хорошо, тогда я навещу вас завтра утром.

Я выронила ключи на крыльцо, опустилась поднять их и чуть повернула голову влево. Из высокой травы на меня смотрели черные глаза Егора.

– Завтра меня не будет, скорее всего, – я поднялась на ноги и всунула, наконец, ключ в замочную скважину, – я хочу поехать в Вольное.

– А где ваша машина?

– Ее пригонят через пару часов, – снова солгала я.

Чертов старик и его дружок из мастерской, кажется, «кинули» меня.

– Еще увидимся.

Я открыла дверь, ногой отфутболила внутрь рюкзак и махнула Егору рукой. Заперев дверь, я выдохнула. Наверное, никогда в жизни, мне не было так страшно, как в тот момент, когда я увидела его совсем рядом. Его шагов я не слышала, мне казалось, он остался далеко позади. Странный тип, живущий в чаще леса в заброшенном доме, видящий призраков. Я хохотнула. Та еще встреча, решила я, надолго запомнится. Я представила, как рассказываю ее Лизе, и мы обе смеемся от души. Но пока мне было не до смеха. Страх все еще сковывал меня. В этот день я решила отсидеться дома. Мои вещи в ожидании лежали в гостиной в одной единственной спортивной сумке, а дом я толком и не успела обойти. На это я и решила потратить день до вечера.

Несмотря на то, что гостиная была приятной и уютной во всех смыслах, разложить свои вещи там было негде. К тому же в гости мог нагрянуть старик с отремонтированной, наконец, машиной, или тот же Егор, чтобы проверить, как исполнили заказ мастера. Меня не пугало, что кто-то мог увидеть мое белье, раскиданное на кресле или диване, скорее, не хотела, чтобы моя неряшливость была обнаружена посторонними. Лиза часто ругала меня и говорила, что я культивирую в себе леность и небрежность к общепринятым нормам. Но я так жила и не хотела ничего менять. Ни ради чего и ни ради кого. Как говорит один из моих любимых героев: «зачем заправлять кровать, если вечером снова расправлять». Притом множество стаканов и кружек с водой или чаем, стоящие тут и там никак не красили меня как хозяйку. Уборку гостиной я все же оставила на потом.

Крепкая на вид деревянная лестница, которая вела на второй этаж, нещадно скрипела. Поднявшись наверх, я оказалась в длинном коридоре. Слева было две комнаты, о чем свидетельствовало количество дверей, по правую – только одна. Между двумя комнатами сиротливо висел светильник со шнурком. Я подошла ближе, удивившись, что он светится, и дернула легонько за шнурок. Старенький и потрепанный, но все еще рабочий. Наверняка свет тут горел не первые сутки, с той ночи, когда я вкрутила пробки в подвале. Я вспомнила, что и в гостиной свет загорелся, несмотря на то, что выключатель там я не трогала. Рабочие ушли и забыли свет? Я пожала плечами и поблагодарила про себя, что хотя бы пробки додумались выкрутить. Без света коридор казался еще уже и будто бы холоднее. Белая краска, в которую выкрасили все стены, превратилась в серую. Единственное окошко в конце коридора было почти полностью перекрыто растущим позади дома деревом. Наверняка замой, когда листья опадут, коридорчик покажется светлее, решила я, но пока он был мрачен и неприветлив. Решив не задерживаться в нем, я открыла первую дверь по левую руку и заглянула внутрь. Обстановка была старая и едва заполняла пустоту комнаты. Новенькое пластиковое окно не было занавешено, но наверху, над ним, была прикручена гардина. Значит, и штора где-то есть. Слева почти у окна стояла широкая кровать, застеленная как надо и даже с тремя подушками, возвышающимися одна над другой. Краска на железном подголовнике и ножках была потертой, выглядывали старые слои краски, но все это придавало комнате оттенок старины, как и большая часть вещей в доме. Справа у другой стены стоял шкаф из какого-то темного дерева с зеркалом на одной из створок. Ближе к окну располагался письменный стол. На нем лежали стопками книги, рядом стояла кружка с отбитой ручкой, наполненная цветными карандашами. Я могла и ошибаться, но была почти уверена, что комната раньше принадлежала Лизе. Я прикусила губу, на секунду задумавшись, стоит ли занимать комнату подруги, закрыла дверь и направилась ко второй. К моему удивлению, в ней обещанный ремонт закончен не был. Посреди комнаты стояли банки с краской, какая-то бутылка с грязной водой, в которой отлеживались кисти и несколько рулонов обоев, часть из которых была еще в упаковке. Занавеска на окне так же отсутствовала, зато половину его перекрывал широкий матрас, приставленный к нему боком. Мебели в комнате не было, желания обосноваться тут – тоже. Я быстро закрыла дверь и прошла вперед до следующей двери. Ожидая, что это будет самая большая комната, я разочарованно поджала губы. В комнате царил полумрак. Окна были занавешены, вся мебель стояла на местах и ни следа оставленных стройматериалов, но ремонтом в ней и не пахло. Оставив дверь приоткрытой, я прошла внутрь и открыла штору сначала на одном, затем на втором окне. Оба они выходили на лесную дорогу, которой я приехала с Семёном. Справа виднелось озеро, но лишь край его, заслоняемый камышами и деревьями.

Я положила руку на подоконник, ощутив дуновение. Здесь были деревянные окна. Либо менять их не собирались, либо не успели, что показалось мне странным. Возможно, Лиза наняла рабочих переделать лишь одну комнату к моему приезду. Тогда зачем разгромили вторую? Я отвернулась от окна. У стены стояла такая же железная кровать, застеленная покрывалом и таким же ворохом подушек, рядом ютилась тумбочка, покрытая пылью. Полы и тут не менялись – деревянные, покрытые краской кирпичного цвета. У противоположной стены стоял платяной шкаф, побольше того, что я уже видела в первой комнате, но все из того же темного дерева, покрытого лаком. У меня мелькнула забавная мысль, что мебель изготавливал один мастер. Это как нельзя лучше подходило к общему впечатлению: деревенский дом, в котором доживали свои дни дед и бабка Лизы. Мебель подруга нигде не поменяла, как и диван в гостиной, где я провела две ночи. Разница была лишь в том, что в этой комнате пахло стариной, словно ее давно не открывали. Пыль и спертый воздух. Между окон висела картина, которую я заметила, только решив открыть окно, чтобы проветрить. Подойдя ближе, поняла, что это вовсе не картина, а старая фотография, черно-белая. С нее на меня смотрела сурового вида женщина в летах. Черные волосы ее были заплетены в тугую косу, спадающую на грудь, белая рубашка застегнута до самого подбородка, в прижатых к животу руках она держала какой-то предмет, похожий на толстую книгу или шкатулку. Фотография была плохого качества, размытая по краям. Тот, кто ее делал, был не особо сведущ в вопросах проявки, подумала я. Бабка Лизы, наверняка это была она. Зато рама портрета была выполнена идеально, покрыта лаком и была целой, несмотря на прошедшие годы. Мне показалось, что дерево было того же цвета. Неудивительно, решила я. В деревнях люди умели и лодки делать, и игрушки детям, и мебель: все своими руками.