Андрей Щербак-Жуков, поэт, прозаик, критик Опыты (1987–1995) «В пылу религий и страстей…» В пылу религий и страстей Буришь сознанья выси И в рамки принятых мастей Сужаешь свои мысли. Там есть и сила, и объект — Материя такая… Сдавить бы общий интеллект, Сложившийся веками. Доколе стал бы ворожить, Науке неизвестно. Чтоб было очень просто жить? Тогда неинтересно. 1991 «Не видать мне моих барышей…» Не видать мне моих барышей В круге меченом. Я наелся уже до ушей Человечины. Мне б туда, где белеет скала Вечной повести, Чтоб не знать ни любви, ни тепла И ни совести. Я и сам бы застыл валуном, Распластался ниц, Чтобы жить между явью и сном И нечетких лиц. И смотреть в бесконечную даль Мимо призраков. Только часто досадую: жаль, Не порвать оков. Знать, бывал уже я подлецом, Очень важным слыл, Расковырянный где-то отцом Из подземных сил. Вот и маюсь теперь за дела Злые-пошлые. Подвела меня жизнь, подвела, Моя прошлая. 1993 «Листья тихо кружат…» Листья тихо кружат. Серый-серый день. Изморось и лужи Нагоняют лень. В воздухе прохлада, В поле чистота. А в душе отрада, Сладкая мечта. Лес стоит угрюмый, Мокрый и седой, Постаревший думой, Сердцем – молодой. Я дышу по полной, Замерев в пути, Я купаюсь в волнах Ласковых картин. Как прекрасна осень, Тихая печаль! Вспоминаешь после, И как будто жаль Дней ушедших грезы, Лета и весны. И роняет слезы Веточка сосны. И большие мысли, Овладев тоской, Все болеют высью, Ищут все покой. Легкое унынье — Чуть, не до греха — В тишине отныне, В прелести стиха. 1989 «Задавлен тяжестью мечты…» Задавлен тяжестью мечты, Я, точно так же, как и ты, Надеялся и жил. Я видел то, что я хотел. Там было много добрых дел И праздник тоже был. Но верить в чудо нелегко, И гром, гремящий высоко, Мне крикнул одному: «Когда огонь Души утих, Она рождает мертвый стих, Не нужный никому». 1991
Зимняя слякоть Поперхнулось утро. Темь. Дороги, Наполняясь шумом адских шин, Освежают мысли понемногу Влагой проезжающих машин. Сопли снега с примесью печали… Вот уж меланхолии краса: Сидя дома, любоваться далью. Как черны в пространстве небеса! Но в пути их лик не так прекрасен. Если б больше света, чистоты, Если день предвиделся бы ясный, Ласковость природной красоты Мне была б текущею утехой, То, как в частых, бесконечных снах, Я б тогда забыл про все прорехи В обуви, одежде и в делах. И такое легкое участье Мнимого посла со стороны Встроило бы маленькое счастье В вязь моей простой величины… Льет за воротник. Какая гадость! Словно в удаленности, в глуши, Моя радость бытия – не радость, В ней какое-то смятение души. Я иду – не еду! И с порога Запрягаю хлесткий свой словарь. Ну, поберегись, моя дорога! Если сохраню сухими ноги, Не предстану путником убогим, То не осужу тебя так строго, Будто не дрожащая я тварь. Но послушный, буднично гонимый, Я ступил по щиколотку в грязь И уже страдаю ощутимо, Упускаю с лирикою связь. Так испортить жизни вдохновенье! Топать по ухабам в темноте, Чтоб прийти в нелепое мгновенье, В скуку и постылость легких тем… Вновь сверкают брызгами асфальты — Будничных ненастий аскетизм. И застыл в полете вялой смальтой Дерзкий мой, крутой максимализм. 1987 «Почему не блеет коза?..» Почему не блеет коза?.. У тебя больные глаза, Покраснел от сырости нос И замучил проклятый понос. И зачем мне такой «кумыс»? (По дороге на рынок скис.) И напрасно топтала нога Заливные мои луга… Ты в опале моей пока. Я намял тебе палкой бока Так, что впору с тобой замычишь. Ну а ты все молчишь и молчишь. 1992 Балерина Какой-то посторонний звук отвлек его от мыслей. Он повернул голову, не сразу сообразив, что это человеческий голос. Капризничал мальчик, и назойливая мамаша, постоянно его одергивая, пыталась увлечь ребенка красотой полотен и богатством содержимого залов. Мальчику было неинтересно, а кроме того, он быстро устал от непонятного однообразия экспозиции, поминутно выказывая желание уйти, мечтая о более близких его нраву и настроению занятиях. |
