Князь Шаликов в «Путешествии в Малороссию» (1803) довёл до крайности сентиментальную манеру Карамзина. Не успел он проститься с друзьями, как сердце его «стеснилось, затосковало» и «слёзы заструились из глаз». В пути, по его словам, он только тем и занимался, что пил кофе с «чувствительными друзьями», читал дамам сентиментальные элегии, любовался лугами, усыпанными «жёлтыми, лиловыми и голубыми цветочками», восклицая при этом: «О природа! О чувствительность!» За всё путешествие кн. Шаликов два раза встречался с крестьянами: первый раз в храме во время богослужения, второй – на сельском празднике. Вместе с помещиком он любуется «счастливыми поселянами». И «добрый помещик», конечно, радуется счастью своих крестьян. Полная идиллия.

В первых частях «Писем русского офицера» Глинка весь во власти исторических и национально-патриотических переживаний. В четвёртой части уже отчётливо ощутим резкий поворот, который предал размышлениям автора новый импульс. Это связано с событиями 1812 года, которые осознавались Фёдором Николаевичем как одна из важнейших исторических вех, как начало народной войны.

В «Письмах русского офицера» впервые сильно и резко была поставлена проблема роста гражданского и национального самосознания русского народа. В них слышатся неприкрытые сарказм и негодование в адрес правительства и ближайшего окружения царя, которые не решились объявить войну народной: «Дух пробуждается, души готовы. Народ просит воли, чтоб не потерять вольности. Но война народная слишком нова для нас. Кажется, ещё боятся развязать руки. До сих пор нет ни одной прокламации, дозволяющей собираться, вооружаться и действовать, где, как и кому можно».

На протяжении всех восьми частей «Писем русского офицера» проводится мысль о неправедности огромных владений и имуществ, сосредоточенных в немногих руках: «Богачи нашего времени! Какой ответ дадите вы, если голос царя небесного или голос отечества спросит вас: „Где деваете вы свои имения?“»

В «Письмах русского офицера» чётко проведена мысль о бесправии русского народа, его бедственном материальном положении, о «дымной избе поселянина». Но огромная заслуга Глинки заключается в другом: он сумел показать, насколько важную роль сыграла война 1812 года в развитии народного самосознания. В «Письмах русского офицера» со всей определённостью наметилось перерастание патриотизма эпохи Отечественной войны в гражданское обличение внутренних язв России. В шестой части «Писем» Глинка предлагал обсудить:

В этих вопросах сказалось мироощущение будущего активного члена первых декабристских организаций. Глинке пришлось подумать о завершении своей эпопеи в письмах, и он прибег к иносказательной форме. В восьмой части «Писем» Фёдор Николаевич спрятал фрагмент, который называл «Фантасмагорией» – мудрый старец просвещает неопытного юношу. Он «живыми примерами» объясняет «великое таинство правления судьбою народов» и указывает юноше самое восхитительное зрелище, картину народа благоденствующего: «…край благословенный: обильные жатвы морями волнуются по необозримому пространству возделанных полей; тучные стада пестреют на злачной зелени долин; города наполнены народом, заливы покрыты кораблями, а реки множеством судов; везде слышны гласы жизни и песни радости». Показывая на эту процветающую страну, престарелый наставник говорит: «Столь счастлива бывает страна, когда управляет ею государь мудрый!» И тут же мудрый старик обращает внимание на картину страданий «народа бедствующего».

Писатель не был свободен в своём творчестве и на страницах «Писем русского офицера» сказал не всё, что хотел. Но до нас дошли его походные книжки, то есть черновые наброски к «Письмам» (они хранятся в Центральном государственном литературном архиве, фонд 141). В них мы находим заметку «Выезд из Парижа». В ней Глинка подвёл итоги своим впечатлениям о загранице: «Революция раздражила страсти, воспламенила головы. Бедные офицеры… могут ли смотреть спокойно из убогих изб своих, как богачи станут пировать на дачах своих. Революция уже много уровняла состояние. Здесь всё ещё тесно жить. Быть чему не есть во Франции… Фитиля нет, а порох остался»

Сравнение Западной Европы с Россией было не в пользу последней, но повторения опыта Франции писатель не хотел – Французская революция и радовала, и настораживала его: «В XVIII столетии посеяно много семян разного достоинства. Они понемногу всходили и взошли, созревали и созрели. Пришла Французская революция, сняла жатву, и началась молотьба. Стук цепов слышен был по всей Европе. Наконец, сгребли всё, как водится, в кучу и начали веять, западные ветры благоприятствовали. Но по закону тяготения лучшие зёрна, если они были и есть, остаются на месте, а пыль и полова летит далеко.

Мы, удалённые от центра нового просвещения, ни одну ли только пыль и полову глотаем. Свобода, равенство, братство были только на языке и в мечтах, а смерть на самом деле».

С окончанием войны Глинка связывал социальные изменения в жизни русского народа, но с сожалением должен был констатировать в последних главах «Писем русского офицера», что на Родине по-прежнему миллионы простых людей страдают и бедствуют, живут в нищете и бесправии.

…С выходом в свет «Писем русского офицера» Глинка стал признанным писателем, занявшим прочное место в отечественной литературе. Небывалая популярность этой книги объясняется её проблематикой и жанром. При всей, казалось бы, ориентации «Писем» на жанр путешествий, в них есть свои существенные отличия. Во-первых, появляется новый тип рассказчика. Это не просто праздный путешественник, коллекционирующий свои впечатления о чужих землях, интеллектуал, смакующий игру ума европейских знаменитостей, пикантные подробности политической жизни. Пожалуй, в «Письмах» Глинки больше радищевского острогражданского пафоса, «уязвлённости человеческими страданиями». Путешественник Глинки неразрывно связан с историческим процессом, реалиями своего времени.

Предшественники Фёдора Николаевича попеременно описывают то Россию, то Европу – но не держат в поле зрения и то и другое, сплетая воедино впечатления как от русской, так и от европейской действительности.

Автор писем как бы всё время поверяет русскую жизнь европейскими проблемами – и наоборот, тем самым значительно расширяя проблематику традиционных «записок», придаёт повествованию и внутреннее разнообразие, и напряжение. «Письма русского офицера» не поддаются заключению в рамки строгого жанра. В текст вкраплены и повесть, и анекдот, и разные виды лирических описаний. При этом не всегда соблюдается строгая хронология событий.

Так, в пятой главе, посвящённой заграничному походу русской армии, Глинка поместил «Выписки, служащие объяснением прежних описаний 1812 года». Выписки эти взяты им явно из описанных авангардных и арьергардных сражений. Над ними он работал в Рейхенбахе, то есть отнюдь не у бивачного костра. Там же была написана небольшая повесть о герое польского народа Т. Костюшко («Черты из жизни Тадеуша Костюшки»), вошедшая в шестую главу «Писем».

Глинка принимал участие только в начальном периоде заграничного похода, но в седьмой главе «Писем» даёт дальнейшее развитие событий 1813–14 годов: «Описание Силезии и военных действий союзников за Рейном до взятия Парижа». Значит, и это «описание» делалось не в походе, а за рабочим столом в Сутоках по воспоминаниям сослуживцев и из каких-то публикаций.

В «Письмах» много внимания уделяется странам, в которых довелось побывать Фёдору Николаевичу, но всё же тема войны является преобладающей. Причём ракурс изображения войны постоянно меняется: то повествование ведётся от лица непосредственного участника событий, то описание даётся со слов очевидца, то возникает оформленное в виде отдельного очерка некое размышление – обобщение о воинском искусстве вообще, русских и французов в частности.