Почему?

Говорят, что о косноязычии и многословии Горбачева ему близкие соратники не намекали из страха. Обидится, отношения испортятся. Так и пошел гулять в народных анекдотах последний генсек ставропольским болтуном. Деликатность окружения обернулась медвежьей исторической услугой.

Надеюсь все же, что Владислав Юрьевич — не Горбачев в этом смысле. И при внимательном изучении этой главы сделает полезные для себя выводы с карандашом в руках. В конце концов, меняться, как и учиться, никогда не поздно. Тем более в лучшую сторону.

И, кстати, если наш герой — не прирожденный ритор, это вовсе не означает, что и содержание его речей и статей грешит неряшливостью и бессмыслицей.

Или означает?

Попробуем разобраться…

В 2008 году издательство «Европа» выпустило книгу Владислава Суркова «Тексты. 97–07». (Цифры означают годы: 1997–2007.) Как видите, наш герой, не чуждый принципу «все как у людей», и здесь оказался не промах. И в самом деле. У Суслова сборники его выступлений и статей были? Были. А чем Сурков хуже? Ничем. Кабинет-то у них, поди, один и тот же.

Разница только в том, что советская издательская машина выдавала на-гора миллионные тиражи идеолога развитого социализма. А «Тексты» Суркова увидели свет тиражом 2000 экземпляров. Кроме того, если у Михаила Андреевича за 10 лет его пребывания в Кремле скапливались сотни страниц выступлений, статей, интервью, то Владислав Юрьевич даже не дотянул до двухсот.

Впрочем, не будем придираться. Известно, что иная брошюрка стоит сотни собраний сочинений. Может, и у нашего героя что ни слово — то политическое откровение. Кладезь философской мудрости.

Обратимся сразу к сердцу книги Суркова — к статье «Национализация будущего. Параграфы pro суверенную демократию». К его любимому интеллектуальному детищу, гем более что мы о нем уже упоминали.

Как видите, уже сам подзаголовок статьи вновь напоминает нам о перманентном желании Владислава Юрьевича быть оригинальным. Это и сугубо специфический термин «параграф»[27]. И игра на созвучии вырванного из словосочетания латинского слова «рго», означающего «за», с русским предлогом «про».

Но что же собственно текст?

Вот что пишет в первом же абзаце Сурков о задачах российской нации как носительницы высшей власти народа: «Здесь, в России, ей предстоит: испытать на себе и обратить в свою пользу мощь глобализации; добиться вытеснения засоряющих перспективу теневых институтов коррупции, криминального произвола, рынка суррогатов и контрафакта; устоять перед реакционными приступами изоляционизма и олигархии. Создать новое общество, новую экономику, новую армию, новую веру. Доказать, что о свободе и справедливости можно и должно думать и говорить по-русски».

Согласно логике Суркова бороться с коррупцией, криминалом и контрафактом должен именно многонациональный народ России. А не уполномоченные им на то государственные институты: спецслужбы, полиция, налоговые органы.

Интересно, как себе это Владислав Юрьевич представляет?

В виде массовых шествий под лозунгом «Все на борьбу с рынком суррогатов и контрафакта!»?

Дак 90 % российского народа понятия не имеет, что такое «контрафакт». Диковинное словцо, изредка слетающее с уст Никиты Сергеевича Михалкова, время от времени гневно требующего ужесточения наказаний за незаконное копирование лицензионных фильмов.

То же — с «вытеснением засоряющих перспективу теневых институтов коррупции». Почему «вытеснением» мусорщиков-мздоимцев должна заниматься именно что «высшая независимая (суверенная) власть народа (демократия)». А не конкретные силовые структуры?

Боюсь, что ответ на сей сакральный вопрос снова в области стилистики Владислава Суркова.

Но если раньше ее дефекты были из области подсознательного, то теперь Владислав Юрьевич намеренно манипулирует абстрактными понятиями, чтобы потом подогнать под созданную словесную конструкцию собственную конкретную идею. В данном случае это, конечно, его тезис о «суверенной демократии».

Поглядите внимательно, как выстроена фраза Суркова о народе как о силе, которой и надлежит «вытеснять» взяточников и хватать за руку контрафактников: «Высшая независимая (суверенная) власть народа {демократия) призвана соответствовать этим стремлениям…»

Слова в скобках Сурков оставил не случайно. Ибо вычленив их из текста, мы получаем так милое его сердцу словосочетание «суверенная демократия». То есть, по идее, вместо демагогической терминологии о «высшей независимой власти народа» здесь должны были стоять вполне конкретные фразы о государстве и уполномоченных им институтах: полиции, ФСБ, налоговых органах и так далее. Именно этим структурам вручает свое право на «вытеснение» всего лишнего из тела государства народ, поскольку сам специалистом по контрафакту и суррогату не является.

Но для чего же понадобилось городить терминологический огород нашему герою?

Во-первых, умно выглядит. Про народ да полицию с налоговой инспекцией, чай, и так каждый день телевизор рассказывает. А тут: «сверхэтническая совокупность всех граждан страны». Такая даже с «приступами изоляционизма» (так у Суркова) справится, если надо. Запросто!

Но главное, Сурков, дав в скобках перевод французского слова «суверенный» и греческого «демократия», вживил таким образом словосочетание «суверенная демократия» едва ли не в Конституцию России. Это ведь там о власти народа сказано. Сурков лишь добавил от себя слово «независимой».

И получилось, что от сурковского термина — «суверенная демократия» — уже вроде бы и никуда не деться. Так же в Конституции написано. Он лишь перевел. Точнее, популярно растолковал 2-ю главу основного закона государства.

Ах, как, должно быть, жалеет Владислав Юрьевич, что не пришлось ему в 1993 году писать эту самую Конституцию! Не надо было бы сегодня сочинять «Параграфы», перешивая основной закон белыми нитками.

Кстати, в контексте вышесказанного, сама литературная форма сурковских записок наводит на мысль: он надеется, что, рано или поздно, часть из них (или все) войдет в Конституцию. Отсюда и параграфы — они же статьи в Конституции. Отсюда и название: § 6 «Суверенная», § 7 «Демократия».

Да-да, именно так: двумя отдельными словами, но подряд. Очевидно, Владислав Юрьевич решил проявить скромность и уйти хотя бы в содержании от милого сердцу словосочетания, но развести слова по разным параграфам было выше его сил. Зато хоть сейчас бери и вставляй в Конституцию. Параграфами.

Чтобы придать «суверенной демократии», так сказать, российскую актуальность (термин-то, как мы помним, краденый), Сурков просто-напросто наделил ее в своем труде злободневными задачами. И ведь действительно: одно дело, когда «суверенная демократия» вещает о каких-то абстрактных принципах мироустройства, и совсем другое, когда собирается «вытеснять» контрафакт.

Но Владислав Юрьевич не замечает противоречия. Начиная изначально апеллировать к «суверенной демократии», как к высшей власти нации, многонационального народа, он упускает из виду иррациональное начало народа. Проще говоря, народ, может быть, эмоционально и готов «испытать на себе и обратить в свою пользу мощь глобализации» (каков оборот, а?), но на бытовом уровне, в реальной жизни, будет ей интуитивно сопротивляться. Ибо так народ устроен.

Экс-министр национальностей России Рамазан Абдулатипов рассказывал мне:

— В большинстве случаев у представителей той или иной нации преобладает феномен духовного, иррационального сознания. То есть духовное, чувственное восприятие действительности.

Кто не знает, Рамазан Гаджимуратович защитил диссертацию как раз по проблемам наций. Доктор философских наук настоящий, а не «философ» а-ля наш герой. К тому же — о, совпадение! — сегодня работает ректором Института культуры. Того самого, который Сурков так и не закончил.