– Дорогая Марина Георгиевна, а ведь я легко могу вас арестовать как подозреваемую, – медовым голосом уговаривал Гонопольскую ужасно противный следователь в мятой рубашке. – Ведь нигде и никем не доказано, что это не вы стреляли в своего любовника!

– Арестуйте! – скалила на него зубы моя клиентка. – И если вы это сделаете, то не услышите от меня ни одного слова до самого суда, а пресса поднимет такой скандал, после которого вам вряд ли удастся удержаться на рабочем месте!

– Ну почему же, Марина Георгиевна, милая…

– Да потому, что даже самый тупой журналист в сто раз дотошнее самого умного следователя! – язвила Гонопольская. – И он, представьте себе, легко догадается, что одновременно находиться в комнате с любовником и стрелять в него с расстояния в несколько десятков метров – невозможно!

Пока они препирались, я разглядывала более чем скромную обстановку квартиры потерпевшего. Труп потерпевшего уже увезли, и о том, что совсем недавно в этой комнате произошло убийство, почти ничего не говорило, за исключением скомканной окровавленной простыни, которую не успели убрать с кровати.

Да еще разбитое окно.

Я подошла к нему. Стекло все в паутинках трещин – на внешней стороне, а по центру – входное отверстие с неровными краями, диаметром около пяти сантиметров. Я прикинула на глаз – отверстие приходится примерно на уровень грудной клетки или головы сидящего на кровати человека.

– Пулю нашли? – спросила я у следователя.

– Нет пока. Но сто шансов из ста, что судмедэксперт извлечет ее из тела убитого, – машинально ответил он, не повернув в мою сторону головы.

Я кивнула. Итак, похоже, стреляли из пневматического оружия. Убийца находился в жилом доме напротив – в квартире или на крыше, думала я. Именно из пневматики, потому что выстрел из огнестрельного оружия прошил бы оконное стекло не так деликатно – оно дождем осыпалось бы на подоконник. Современные же пневматические ружья, снабженные баллончиком со сжатым воздухом, позволяют стрелять с достаточно большого расстояния.

Я взглянула на следователя в мятой рубашке с сожалением. Для него нет ничего хуже, чем убийца с пневматическим оружием – ведь, в отличие от нарезного, такое ружье или винтовка не оставляет на вылетающих из ствола пулях характерных следов, а это значит, что восстановить по «почерку», из какого именно пневматического ствола был сделан выстрел, будет практически невозможно.

– А соседний дом осмотрели? – снова спросила я, разглядывая сквозь сетку трещин ничем не примечательную пятиэтажку напротив.

Нет никакого сомнения, что убийца прятался там. Окна квартиры шофера Гонопольского расположены ровнехонько напротив окон этого дома. Другого места для прицельной стрельбы просто не могло быть.

– Осмотрели, – все так же машинально ответил мне следователь. – И обнаружили на чердаке снайперскую винтовку с оптическим прицелом иностранного производства. Очень дорогая штучка, стоит никак не меньше двадцати «кусков», не наших, конечно, а империалистических. Очень редкая модель. Чтобы уметь обращаться с такой винтовкой, нужны определенные навыки… Но позвольте! – наконец спохватился он и уставился на меня, как какой-то особенно непонятливый баран на какие-то потрясающе новые ворота. – Но позвольте! А с какой стати вы устраиваете мне этот допрос, хотел бы я знать?!

– Да просто спросила.

– «Просто спросила»? Ну, знаете ли, это уже черт знает что. Это нарушает всякие границы! Вы же не имеете к делу никакого отношения! Выйдите из комнаты… нет! Вообще покиньте квартиру!

– Женя уйдет отсюда только со мной! – с видимым наслаждением сообщила следователю Марина Гонопольская.

– Это еще почему?

– Потому что она – мой телохранитель. Телохранитель не покидает своего клиента!

Следователь выругался и отвернулся.

Поверх его головы Марина взглянула на меня победоносно. Я не понимала, чему она так радуется, – в конце концов, бедняга просто выполняет свою работу. Марина же разговаривала и вообще обращалась с ним так, словно он был ее личным врагом, и в этой своей ненависти даже переигрывала.

– Господин Курочкин, мы уходим отсюда, – сказала она, снова беря меня за руку. – Вы достаточно промучили нас, а я деловая женщина и не могу позволить себе терять по три часа в день на пустые разговоры.

– Нет, вы останетесь! Я еще не закончил!

– Нет, мы уходим. И если не хотите скандала – а я могу поднять его в два счета! – вы отойдете в сторону и освободите нам проход. Далее попрошу вас обращаться к моим адвокатам. Я не хочу вас больше видеть!

Задрав подбородок, Марина схватила меня за руку и пошла к двери.

– У тебя есть на чем доехать? – спросила Марина, сбегая по ступенькам подъезда.

– Куда?

– Ко мне! Я безлошадная – меня вчера Стас привез. На чем ты обычно ездишь?

– На «Фольксвагене». Он на стоянке.

– Чудненько! Побежали на стоянку!

Уж не знаю, что ее так торопило – наверное, вполне объяснимое желание как можно быстрее покинуть комнату, в которой она пережила столько неприятных минут. Но мы действительно побежали и, достигнув стоянки, нырнули в машину.

– Куда ехать? – спросила я, выводя «Фольксваген» на главную дорогу.

Марина назвала адрес элитного дома на набережной – своего рода архитектурная достопримечательность, жить в которой могли себе позволить только очень состоятельные люди вроде банкира Гонопольского. Чтобы добраться туда, нам понадобилось немногим более получаса.

Выпрыгнув из машины, Марина снова схватила меня за руку и повела. Странная привычка! Придется поговорить с клиенткой.

– Марина! Телохранитель – это не подруга, – зашептала я. – Ты не должна хватать меня за руку. Дай мне возможность идти впереди или позади.

Марина искренне удивилась:

– Почему? А если мы и вправду подружимся?

А вот это вряд ли. Эмоции сильно сказываются на выполнении обязанностей охранника, причем, как правило, отрицательно. Хорошие отношения с клиентом, конечно, идут только на пользу работе, но лучше держать дистанцию. Дружба может вылиться в то, что у клиента появятся личные просьбы, например, придержать дверцу машины или поднести чемодан. Это мелочь, но у людей нашей профессии всегда должны быть свободны руки, чтобы можно было в любой момент быть готовым к действиям.

– Клавдия Васильевна, познакомьтесь! – Мы поравнялись с окошечком консьержки. Милая женщина с реденькими, но тщательно уложенными седыми волосами подняла на нас взгляд, с трудом оторвавшись от кроссворда.

– Это – Женя. То есть Евгения Максимовна Охотникова. Она будет у меня работать в должности… ммм… помощницы и секретаря одновременно. И может быть, выполнять всякие мелкие поручения, так что, если что – вы открывайте ей дверь и пускайте наверх, хорошо? А ключи от квартиры у Жени будут.

Ни слова не говоря, консьержка кивнула и продолжила разгадывать кроссворд.

Гонопольская схватила меня за руку (опять!), затащила в лифт и остановила кабину на пятом этаже.

– Черт, а у самой-то у меня нет ключей, только сейчас вспомнила! Оставила сумку с ключами и пудреницей у этого дурака Курочкина. Но ничего. Шура откроет.

– Кто это – Шура?

– Домработница. – Марина позвонила, а потом начала стучать – сразу ногами.

Дверь была очень добротная, вся из кованого железа, с какими-то загогулинами под старину и массивная – такую не вскроешь ни ломиком, ни фомкой. Но, к моему удивлению, из-под низу пробивалась полоска света. Неужели домработница оставила дверь открытой? Однако! Уши ей надрать – терпеть не могу рассеянной прислуги!

– Марина, подожди. Дверь открыта, – указала я клиентке на узкий клин света.

– Да? Странно… Вот дрянь! Уволю! – с этими словами Марина рванула на себя дверь и буквально ворвалась в прихожую.

Нам в уши сразу ударила гнетущая, какая-то настороженная тишина. Интересно, что сначала обе мы обратили внимание именно на это и лишь затем увидели, какой кавардак творится вокруг.

В коридоре огромной, отделанной панелями из красного дерева квартиры все было перевернуто. Размах этого беспорядка отдаленно напоминал ералаш, который время от времени устраивала в нашей квартире тетя Мила, когда с ней случался приступ хозяйственной горячки и она вытряхивала из всех шкафов и тумбочек наши вещи. То же творилось и в квартире клиентки: гардероб и телефонная тумбочка в прихожей были бесцеремонно выпотрошены. Такая же картина царила и в остальных комнатах.